скорбные элегии

I.

мы стали другими

лучше?
вряд ли

скорее
на той стороне
сердца
закрылась
давняя брешь

рядом кричат "горим!" и
ты не хватаешь
вёдра
а так - сидишь, ешь
бьёшь по клавишам паузы
будто вбивая кол
в грудь ведьмину

где-то течёт яуза
где-то - приток волг

тут себе спишь в кроватке
зная, где верх, где низ

а людей убивают десятками -
будто в пучке редис

и тайком, пока солнце не видит
закрываешься от себя
где во ржи заплутал Овидий
 
а мосты всё горят, горят...

II.
вот уже вишни входят в свой сок
сокол кричит во ржи
тянущей свой золотой колосок
так, что держись

вот уже солнце пойдёт под уклон
скатится в прорубь
тем тяжелей колокольныя звон
чем неизбывней горе

вот и волчата свои клыки
пробуют на прикус
вот и края у моей строки
пообгорели...пусть

дело не в этом. грядёт напалм
выжила бы земля
выжило б небо. а грешным нам -
за горизонт поля

III.
еще нет в воздухе осенних пряных нот,
а прошлый лёд реальнее грядущих.
ещё читаем задом-наперёд
аруд* и, может быть, из лучших,
написанных поэтами-суфий...

как кровото`чит вьющаяся роза
как лечит сны луны слепой софит
и как шумит под чёрным градом озимь...


* арабские стихи
IV.

- мама, я запер ворота.

- двойной засов
слишком непрочен,
чтоб ночь не пустить к порогу.
тянется черный луч
через щель косой,
следом за ним
как обычно въезжают дроги.

- мама, я свечи зажёг,
потушил костёр.

- мало, мой сыну, мало.
слышишь, трубит за рекой полевой рожок.
что с нами было, и что с нами нынче стало.

- мама, я порох развеял
и стёр подошв
левой и правой железную вечную силу.

- спи, милый сыну,
когда очень сильно ждёшь,
то забываешь, о чем у судьбы просилось.

V.

в омуте коней не поят.
мёртвая вода.
ей бы стать опять живою,
да печаль-узда
притянула землю к небу
в гроз войноворот
и щавель свой конский стебель
на хлысты дерёт.

не подгонишь - не поедешь.
чем спаять года,
чтобы плыл над полем лебедь,
а не лебеда?!..

VI.

клубника возле брошенных домов
поди давно, бедовая, поспела,
как яблоки созреют на Успенье.
и опадут.

закрыто на замок
и прошлое, и будущее птицы,
оставившей на слом лебяжий пух.

и мне не верится, что это небо длится,
как литургия, спетая на слух...

VII.

пой о светлом.

симфония тьмы
проникает
под кожу
свинцовым
неистовым
свистом.

пой о светлом.

как пели
тогдашние мы -
и сквозь ночь воронков,
сквозь пространства
рвались
эти белые
искры.

пой о светлом.

и так, чтобы ложь
вдруг утратила силу
и сбросила
хитрые маски.

пой о светлом.

пока ты поёшь
колыбельную
голос
твой ласков.

пой о светлом.

VIII.

наша хата с краю,
ой да без стрехи.
спи, а то сыграют
зорю петухи.

люли-люли, ой да без стрехи.

возле хаты гоголь
сторожит плетень.
спи, а то немного -
и наступит день.

люли-люли, сторожит плетень.

а за хатой поле,
вьюн да горицвет.
спи, а то оздолит*
колыбель рассвет.

люли-люли, вьюн да горицвет.

а за полем речка,
а у речки - хмель.
спи, а то согреться -
бурка да шинель.
 
люли-люли, а у речки хмель.

наша хата с краю,
а стрехи-то нет.
спи, пока не знают
вьюн да горицвет.

люли-люли, вьюн да горицвет.

* одолеет
IX.

а потом я уснул.
был тот сон как стекло.
шел по тропам косуль,
но все дальше влекло,
забирало в чащоб
непролазную згу.
я кричал. (ну еще б).
я кричал: не могу!
я кричал: отпусти!
но костлявый июнь
завлекал и тянул.
а потом я затих.
и увидел в глуши -
собирал рыжий бес
черных душ закрома,
оставляя себе
рукопашный замах.
я рванул на комли
и услышал, горбя`сь,
чей-то голос: "спасли!"
и "приходит в себя".

X.

я отпустил вовне из бед
семь терций -
хрустел настурции хребет
под берцем.
позёмку тополь ворошил
как мнему -
её я попытался сшить
посхемно.
но струны лопались вослед
за стоном.
и выпускной июнь ослеп
бостонный.
слепому, что ему до нас,
заочных.
настурций выступил спецназ
из ночи.

XI.

воду в лужах пьют пичуги,
радуются - живы!
я сплету тебе кольчугу
из сырой крапивы.

тонко-тонко лягут кольца,
листьями наружу,-
чтобы мартовского солнца
силу не нарушить.

ворс зелёных игл живучий
гонит кровь по венам.
я вплету в доспехи жгучей
полевой вербены.

а когда весенней вьюги
вытянутся тени,
невесомую кольчугу
на тебя надену.

пусть хранит тебя от лука...
смерти ненавистной.
у кольчуги - две разлуки
и четыре жизни.

XII.
Рвётся небес пуповина, -
в марте ненастные дни.

Боже, храни Украину!
Каждою раной храни.

Плачет барвинок у тына,
Ива полощет родник.

Боже, храни Украину!
Денно и нощно храни.

Ты Милосердный и Сына
В жертву принес в эти дни.

Боже, храни Украину!
Слово живое храни.

Все мы грешны и повинны,
только мольбу не отринь.

Боже, храни Украину!
Киев, Луганск и Волынь.

Винницу, Ровно, Долину,
Харьков, Донецк и Рени.

Боже, храни Украину!
Денно и нощно храни.

XIII.
...................Но, богоборно подымая руки,
...................Забыв о том, что нужно воздевать,
...................Что дали детям? Лагерные муки?
...................Сивушный запах? На кого пенять?
...................
...................Иеромонах Роман


лента дорог добела выцвела,
пуще снегов, лебединей дней.
вера приходит глазами, лицами,-
и ничему не сравниться с ней.
стёрты подошвы камнями сбитыми,
голову не ленись, запрокинь -
жаворонковыми молитвами,
может быть, держится в марте синь.
нет ничего, ничего и не было,
только воды ледяной глоток.
только лампада ночная, небо и
тканый же сверху без швов хитон.
только открытые дланей раны,
те, что вместили свет.

лентой дорог повязать заранее
грешные язвы бед...


XIV.
........................безыменные реки
........................с тяжёлыми свинцовыми волнами,
........................пустыни, где, кажется,
........................смеет возвышать голос только Бог.
........................
........................Н. Гумилёв


ничто не будет ни другим, ни прежним,
и воды Леты память не сотрут.
дай сирым сим хоть зёрнышко надежды.
мы, отчие, привыкли на ветру,
не жалуясь, не тратя всуе голос,
творить молитву и идти на крест.
своих детей хранишь Ты от раскола,
их окрестив в безыменной реке.

из этой чаши огненной и грозной
Ты сирым сим не дай испить ни дня.

никто не будет ровнею и рознью
среди незаблудившихся ягнят.