Кошка

Лефортовский солнечный ноябрьский день на широком просторном пустом тротуаре привычно ворковал в наушниках:
                …..   kaya now
                Got to have kaya now
     На дороге справа, за проклюнувшимися их серого асфальта свежими желтыми бордюрами, через каждые сто метров «лежали полицейские», тормозя нервных московских пижонов, которые, время от времени, так и не сдержавшись, срывались в ревущий бензиновым выхлопом короткий мат очередной стометровки.
     Слева за забором трехметровых кованых пик, перевитых сверху в два ряда мотками колючей проволоки (почему-то без вышек огораживающей зону московской дворово-коммунальной свободы) метров на пятьдесят простиралась обширная зеленая стриженая и плотно огороженная высокой оградкой травяная поляна, за которой и начинались, собственно, охраняемые в усиленном режиме обычные пятиэтажки …

     Она струной летела по этой траве. Уши, голова, спина, хвост, все вытянулось в одну стремительную горизонтальную линию. Казалось, она становилась вдвое длиннее и втрое тоньше, вытягиваясь в стремлении этого непрерывного прыжка. Ее ноги двигались не касаясь земли. Сами по себе, - ни на миллиметр не отклоняя линию тела от прямой. Это был мгновенно приковывавший взгляд полет гепарда в африканской саванне. Здоровая поджарость молодого блестящего черной шерстью тела довершала дикую молодую необузданность.
     Она явно мчалась мне наперерез.
     Такое часто бывает с черными кошками. Внезапно возникнув метрах в десяти позади меня из далеких пятиэтажек, отделенных забором, она летела, слегка наклоняя корпус к центру огромного круга по длинной ровной дуге, заканчивавшейся метрах в пяти впереди меня,
     Ни на мгновенье не снижая скорости, она стрелой пронеслась между прутьями забора, в два прыжка перелетела тротуар на моем пути и, продолжая идеальную длинную дугу с наклоном тела к центру круга, скрылась за углом моего поля зрения где–то справа и сзади …

     В это время Боб Марли начал сагу о Солдате из Баффало, и я, не замедляя шаг и не стирая с лица хорошего настроения, привычно сплюнул трижды влево - на колючий атрибут московской прописки.
     Солнце светило, трава зеленела, пустота полуденных московских улиц радовала не по;осеннему и отнюдь не по-московски.

     Почему я повернул голову?
     Не знаю.
     Причин не было. То есть, ; никаких.
     Громкие наушники привычно и надежно охраняли мое настроение от внешнего мира.
     Ноябрьская пустота неба расслабляла ямайским регги.

     Но я оглянулся.
     Метрах в двадцати позади и справа, там, где исчезла черная молния, на совершенно пустой дороге …,
как бы приклеившись головой к асфальту, кружилось, подпрыгивало и совершало игривые высокие кульбиты черное тельце …

     Казалось, голова приклеилась к середине дороги …, а тело …
молодое, здоровое, полное сил, жизни, отваги и стремительной грации пантеры, не в силах продолжить очередной затяжной гепардовый прыжок и никак не желая ни на секунду остановиться, пытается оторваться от земли, перепрыгивая через голову сверху …,

облетая ее по кругу …

и снова взлетая вверх, прикованное шеей к неподвижной черной точке головы …

     Солнце сияло. Весельчак Б. Марли восхищался солдатом из Баффало …

    Пустая улица.

     Редкие медленно ползущие машины иногда нетерпеливо срываются с места на очередной стометровке …

     И Черное, блестящее силой и здоровьем тельце, не желающее вот так вот просто сдаваться. Неистово прыгающее через свою
                непослушную,
                неподвижную,
                приклеенную к асфальту голову …