И говорю то, что мне хочется...

«И пусть мои стихи нелепы, как моя одежда,
Бездарны, как моя жизнь, как всё
                чересчур прямое и честное,
Но я то, что я есть. И я говорю, что думаю:
Человек не может жить, не имея завтрашней радости,
Человек не может жить, перестав надеяться,
Перестав мечтать, хотя бы о несбыточном.
Поэтому я нарушаю все запрещения
И говорю то, что мне хочется,
Что меня наполняет болью и радостью,
Что мне мешает спать и умереть.»
   /Елена Ширман/


       Время все больше отдаляет нас от Великой отечественной войны, священной, всенародной, кровавой, беспощадной, обесценившей жизнь человека.
С годами все меньше остается на земле тех, для кого война была буднями, временем жизни.
Ежегодно, вечером 9 мая, наступает минута молчания, и метроном отсчитывает мгновения. Но пустеют дома, которые покидают, уходя в последний путь, те, кто выжил, кто праздновал свой день Победы, кто был рядом с нами, отцы и матери, родные, знакомые и незнакомые.

Только бы не догорела свечой Память.
Только бы Помнили, душою, сердцем помнили.
Не забывали.
Не предавали.

***


       О поэтах, не вернувшихся с войны, написано и сказано немало. Но каждый раз, читая их стихи и письма, чудом сохранившиеся дневники, сердце не выдерживает – больно: жизни молодые, яркие, обещавшие вспыхнуть звездами на поэтическом небосклоне, оборваны на вдохе, неповторимая строка рассыпана, разорванная пулей врага.

       Читаю тоненькую книжечку конца 60-х годов прошлого века.
Елена Ширман (1908-1942).
Одна из когорты молодых поэтов, чьими жизнями оплачена победа. Та, чей творческий путь только начинался.
Молодая, энергичная женщина, влюбленная в жизнь и поэзию.
Она жила, как все из ее поколения. Но тому поколению судьба уготовила короткую жизнь. Едва успев опериться, птенцы, оставляя гнезда, учились летаь. Но война опалила их крылья, и как Икар, они падали, падали, падали... Земля прикрыла собой юношеские тела.
Они жили, как все, увлеченно, уверенные в будущем, любили Родину, и она была им Матерью - так было...

       Лена Ширман - пытаюсь представить себе ее.
Поиск в интернете выдает одну и ту же фотографию. На черно-белом снимке жизнерадостная девушка, сияющие глаза, кудри, как нимб. О чем она думала в тот миг?..
Воспоминания - мало уцелело тех, кто мог бы рассказать о ней.
Доверимся же ее стихам, и по ним воссоздадим облик и дух девушки-поэтессы.

В 41-м она писала о себе с жестокой иронией:

"Но я только то, что я есть, — не больше, не меньше:
Одинокая, усталая женщина тридцати лет,
С косматыми волосами, тронутыми сединой,
С тяжёлым взглядом и тяжёлой походкой,
С широкими скулами, обветренной кожей,
С резким голосом и неловкими манерами,
Одетая в жёсткое коричневое платье,
Не умеющая гримироваться и нравиться"/*.


       Мечтала ли о подвигах - не знаю. Рвалась на фронт - да, ее заявления лежали в военкомате.
Одно совершенно точно: Елена мечтала стать писателем. В остальном жила, как все.
Одна из первых пионерок Ростова на Дону. С детства писала стихи, рисовала, занималась спортом, метко стреляла, могла "переплыть через Дон, проскакать без седла". В шестнадцать ушла из дома, поссорившись с родителями - разойдясь с ними "идейно" (потом вернулась). 
       Училась в Ростове. Затем переехала в Москву, поступив на вечернее отделение Литературного института им. А.М.Горького на семинар Ильи Сельвинского. Хотя «женщин, писавших стихи, в ту предвоенную пору в Литинституте было очень немного.»

• «Я … с детских лет и до последних дней мечтала стать писателем»/1.
Так могло бы случиться, если бы не война...

       Училась по вечерам, а днем работала литературным консультантом в «Пионерке».
Всегда в окружении детворы, ведущая переписку со своими «подопечными».
• «На старости лет думаю взяться за педагогику.» /1
Так могло бы случиться, если бы не война...

       Увлекалась фольклором: в 1937-м году вышел сборник сказок «Изумрудное кольцо» в соавторстве с М. Васильченко.
С конца 1941-го года Елена Михайловна была назначена редактором Ростовской прифронтовой газеты «Прямой наводкой». Здесь же печатались ее сатирические стихи и карикатуры. Она же была автором многих агитационных листовок. Слово было ее оружием, направленным на врага.

В июле 1942-го года в Ростиздате вышел сборник ее стихотворений – книжечка карманного формата – «Бойцу Н-ской части». Первое и единственное прижизненное издание поэтессы.
Женская лирика. Не в духе времени. По мнению автора, стихи «слишком «мойные», интимные. А те, что не интимные, просто скучные»/2.
Стихи попали на передовую, и были хорошо приняты воинами: «Пишут теплые отзывы». Что могло быть важнее для молодой поэтессы?!

       Воодушевленная значимым для себя событием, Елена писала подруге-ровеснице, заглядывая в будущее:
• «И хочу до смерти еще две-три книжицы родить и десятка три «Прямых наводок выпустить.»/2
Так могло бы случиться, если бы не война...

       Случилось то, что случилось с тысячами и тысячами мирных жителей на оккупированной территории: донос, арест, расстрел…

       До последнего дня на свободе молодая женщина выполняла свое редакционное задание. До последнего дня мысли дочери – о спасении родителей.
В те дни Елена записала в дневнике:
«17 июля 1942 года
Я хочу спасти стариков. Я вернусь – даже в ад. Вернусь с редакцией: об уборочной сообщаю. Задание выполнено».

Она вернулась, действительно в ад: станица Буденновская была оккупирована, но Лена разыскала отца.
Одна из последних заметок:
«29 июля 1942 года
Немцы прошли на М., никого не тронув. Прячу «Наводкой».
Что ждет нас дальше?
Дышу полынью.»

       … В августе 1942-го года, по доносу полицая, Елену с отцом схватили гитлеровцы.


***

       Перед войной Елена Ширман была уже сложившейся личностью, склонной к философским размышлениям, имевшей собственное представление о жизни, о себе, о литературе.
Любившая литературу, мечтавшая заниматься всерьез писательским трудом, она понимала: «Путь литератора очень труден, ответствен, но, в то же время, прекрасен»/3.
       Уже в годы учебы в Литинституте Е. Ширман выделялась характерным поэтическим почерком. Илья Львович Сельвинский так оценивал ее творчество: «В поэзии Елена предельно откровенна, как бывают откровенны только большие поэты».
Он же отмечал: «… Перед нами замечательный поэт, сочетающий в себе философский ум с огромным темпераментом и обладающий при этом почерком, имя которого — эпоха».
       Кто знает, если бы не война, мы, возможно, так же зачитывались бы стихами Ширман, как благоговели перед Ольгой Берггольц, Юлией Друниной, Вероникой Тушновой, заучивая задевшие душу строки напамять, слово в слово.

• «Старости у меня быть не может и не будет»/3
Так могло бы случиться – женщина прошла бы выбранной ею дорогой, не старея душой, если бы не война…

***

Елена, как и ее сверстники, многого не успела изведать в жизни.
.
Не стала для кого-то единственной.
Но судьба послала ей любовь, тот редкий дар любить так светло и жарко, что ее свечка разгорелась костром, согревавшим многие годы.
• «Я тебя называю: "Аэро, Любый".
Ты в ответ улыбаешься: "Еленок".»


       Особое место в лирике Елены Ширман занимает стихотворение «Эти стихи, наверное, последние…». Произведение, написанное в 1941-м году, не было опубликовано в сборнике стихов.
В нем отсутствует военная тема. Случайно ли?
Именно война обострила чувства. Именно война утвердила новый закон жизни: каждый миг для юношей и девушек мог стать последним.
Именно война вызвала эти обжигающие строки, в которых правда, и ничего, кроме правды. Всесокрушающая, не признающая войны, вечно живая - любовь.

Тема непреходящая: неразделенная любовь. Трагедия в судьбе.
Но непобедима любовь, не подвластна воле: она рождала мысли, которые принадлежали одной-единственной женщины. Одной из многих: "и это было...".
Но женщина - поэтесса, и чувства ее обостренны, эмоции выражены такими словами, которым бы позавидовали тысячи.
Трепетные и страстные, строки обнажали женскую душу, "сплющенную" безответной любовью. Перед читателем не юная девочка, мечтающая о "принце", не взбалмошная Татьяна Ларина, - молодая женщина, нежная натура которой скрыта за внешне неброской внешностью. Молодая женщина, "не умеющая гримироваться и нравиться".
Молодая женщина, которая устала ждать.
Но та дщерь Божья, которая одаренная горячим сердцем и Словом.

      Строки - как прощальное письмо любимому.
      Строки - как страстный, гордо звучащий монолог, прерываемый спазмами боли.
      Строки – как дневниковые записи, для себя.
И через десятки лет они изумляют читателя отчаянной искренностью, открытостью, обнаженностью мыслей о наболевшем, о пережитом, о себе и о Нем. Словно слышишь голос женщины, то сомневающейся, то уверенной в выборе. Любящей, но осознавшей тщетность надежды на ответное чувство. Но Елена не кляла ни судьбу, ни мужчину.
        Не один год она несла на себе непосильную для открытой, страстной натуры ношу – не любимая. Как и многие, она ждет весточки с фронта. Но женское сердце не обманешь, если письма:

«Стали конкретными и объективными,
                как речь докладчика,
Любознательными, как викторина,
Равнодушными, как трамвайная вежливость.
Это совсем не твои письма. Ты их пишешь, себя насилуя,
Потому они меня больше не радуют,
Они сплющивают меня, как молоток шляпу гвоздя.
И бессонница оглушает меня, как землетрясение.
… Ты требуешь от меня благоразумия,
Социально значимых стихов и весёлых писем,
Но я не умею, не получается…»


      Шел только 41-й год. На украинской земле воевал солдат, Её солдат.
Что будет? Никто не знал наверняка.
Но душа поэтессы предчувствовала беду. Первые же строчки стихотворения настраивают читателя принять написанное незнакомой женщиной, как исповедь:

«Эти стихи, наверное, последние,
Человек имеет право перед смертью высказаться,
Поэтому мне ничего больше не совестно.
Я всю жизнь пыталась быть мужественной,
Я хотела быть достойной твоей доброй улыбки
Или хотя бы твоей доброй памяти.
Но мне это всегда удавалось плохо,
С каждый днём удаётся всё хуже,
А теперь, наверно, уже никогда не удастся».


       Великая женская любовь. Невостребованная. Не продолженная новой жизнью.
Не сбывшаяся женская надежда о единственном, самом-самом...
Как сильны поэтические образы: особенные, яркие, необычные, изумляющие новизной сравнений, емкие. И ... ранящие не отданной нежностью, не услышанными словами, невинностью и эротикой:

«… Как в объёмном кино, ты сходишь ко мне
с экрана,
Ты идёшь по залу, живой и светящийся,
Ты проходишь сквозь меня как сновидение,
И я не слышу твоего дыхания.
… Твоё тело должно быть подобно музыке,
Которую не успел написать Бетховен,
Я хотела бы день и ночь осязать эту музыку,
Захлебнуться ею, как морским прибоем.
(Эти стихи последние и мне ничего больше
не совестно.)»


        Есть ли мерило такой любови, когда любящая женщина оставляет свою духовную неизвестной ей девушке - из Его будущего: 

«Я завещаю девушке, которая будет любить тебя:
Пусть целует каждую твою ресницу в отдельности,
Пусть не забудет ямочку за твоим ухом,
Пусть пальцы её будут нежными, как мои мысли».

 
.
Не стала матерью.
«У меня их не было
И, наверно, не будет –
Маленьких, нежных и нужных.
Но я уже чувствую
Горлом и грудью,
Как без них нестерпимо душно.»

Но мечтала о дочери, которой уже имя придумано: "Пернатое, певчее имя" – Галина, Галька, Галинка, Галя, Галчонок.
Но мечтала о Его дочери: 
• «Ты ее назовешь - Леоче,
Она влезет тебе на колени,
Тронет пальцем мягкие искры
На твоем подбородке и скажет:
"Ты небритенький, папа Валя".
.......

Она в шкаф твой полезет без спроса
И найдет пачку старых писем,
Дневники в потертых тетрадях
И стихи в домашних изданьях.
Она будет читать их жадно,
Перечитывать каждую строчку.
.......

Непокорная твоя дочка,
Мой далекий верный читатель –
Голубая твоя ЛЕОЧЕ/4».


.
Не довелось встретить любимого, вернувшегося домой.
Но, как все, верила: наступит день, когда окончится война, и разлученные ею встретятся, чтобы жизнь продолжалась. Под впечатлением стихов Константина Симонова "Жди меня..." написала свое, женское.
И, вероятно, повторяла и повторяла, как молитву, чтобы оберечь красноармейца:
• «Это будет, я знаю…
Не скоро, быть может, –
Ты войдешь бородатый, сутулый,
Иной.
Твои добрые губы станут суше и строже,
Опаленные временем и войной,
Но улыбка останется так иль иначе,
Я пойму – это ты.
Не в стихах, не во сне.»/5

Так могло бы случиться, если бы не война...


***
 
Жить – сильнейший инстинкт человека.
Двадцать миллионов, нет, больше.
Все хотели жить.
Каждый из ушедших.
Каждый из не вернувшихся.
Каждый из дочерей и сыновей, родившихся на заре нового, двадцатого века…

«Жить! Изорваться ветрами в клочки,

Жаркими листьями наземь сыпаться,

Только бы чуять артерий толчки,

Гнуться от боли, от ярости дыбиться/6».


Что остается после человека?
Память о нем, своя у каждого, знавшего его.
Фотоснимки, письма, дневники, сделанное его руками для дома, для близких.

Память и памятник поэту - написанные им стихи.


«Истлеет лист. Умрут слова и даты.
Но звезды, замыслы и бытие само
Останутся как вечное письмо
Тебе - ненайденному адресату».


___________________


*/ Здесь и далее - стихи их сборника "Жить!"
1/ Из письма Елене Яненко
2/ Письмо Анне Гарф, от 17 июля 1942 г.
А.Л. Гарф – русская детская писательница, собирательница фольклора Алтая.
3/ Из письма Валерию Марчихину.
4/ Из письма Е. Ширман: «Меня зовут мои юные друзья – Эльга, Ленча, Леоче, Ен, Енча, Лека, Лета, Елка, Елмихша.»
5/ Стихотворение Е. Ширман «Возвращение», посвящено Валерию Марчихину.
6/ Е. Ширман. "Жить!", из поэмы «Невозможно», 1930 г.