Девять зародышей, восемь абортов

Мучаю бедную музу укорами, лени её предъявляю претензии…
Но, даже проктолог страдает запорами, в клизме нуждаясь, в лечебной суспензии.
Тщетно стараюсь снискать понимание дамы, сурово нахмурившей брови:
даже хирургу полезно вливание  свежей, заразой не тронутой крови.

Я же себя ощутил гинекологом.  Кто – то смеётся? Идите же к чёрту вы!
Девять идей, отливающих золотом…  Девять зародышей, восемь абортов!
Девять зачатых капризной кокеткой смыслов, идей, ситуаций и жизней,
девять тональностей, девять расцветок…  Да по восьми уж отыграна тризна.

Слиты, не вызрели, сорваны, брошены, со свету сжиты, безжалостно стёрты…
восемь былинок, до зрелости скошенных…  Девять зародышей, восемь абортов!
Вот, бестолковая… баба проклятая: дескать, случайные… дескать, не прошены…
Сжалилась, всё ж, разродилась девятою, выпустив, бедную, в мир недоношенной.

Снова смешно? Да к такой-то вы матери топайте с мимикой лиц виноватою:
вон она, рифма, томится на паперти храма Эвтерпы с Судьбою горбатою!
Хочет известности, жаждет признания,  преодолеть состоянье инертное…
славу снискать, обрести понимание.  Альтернатива? Известность посмертная.

Не предусмотрены законодательством пункт и статья для созданий мифических:
вот потому и терплю издевательства музы, исполненной реплик лирических.
Всё, говорят, что случается – к лучшему. Всё же, пардон, настроенье паскудное:
восемь стихов с непотребными душами… Может и вышло бы что – нибудь путное?

Мудрое, стильное и романтичное, с временем злым не созвучное, светлое…
и потеснило  бы  желчь неприличную, тьму первозданную ангельски – белое.
Без миномётного залпа цинизма…  быта, жужжащего мухой навозною…
воплей визгливого патриотизма…  пафоса… рифм с интонацией слёзною…

Главное, так, чтоб до рыхлого пепла… душу в лохмотья - дойти до финала…
Чтоб мотыльком от огнища сгорела, тысячу лет не чадя в пол накала…
Быть бы стихам невесомо – воздушными, плавно текущими, непринуждёнными…
пусть даже дерзкими и непослушными… лишь бы живыми.. не мертворождёнными…