Сойка

Это лето будет холодным, поскольку брат
решил повторить промысел братьев старших
он объективен, как рай и ад,
уже существующие в едином теле, наше
желание быть живыми, воскреснуть вновь
значения не имеют – очнувшись фарсом,

голова поднимает смрад революции, но
благословляет себя, как жертву, дальше
лето холодное, лица в дурном нуле,
в луже – то ли птицы, то ли ангелы и, бликуют,
как банты от гвардейских лент,
неба коснувшись ли, лика [?] – дуют

на ожоги, на это лето – на! Возьми
нас обратно, согрей у себя в жилетке,
не пожалей, не сохрани нас,
даже в горле, в памяти этой разбухшей ветки.
Но ни ответа, только полночный град
ставит фосфором то царапины, то пометки.

И тут из гнездовья, как почерка,  птенец поднимается и,
крылья свои только штрихами расставив,
дёргает небо, снимая одежды винт
вместе – с проросшим вовнутрь дождя – урожаем
лето будет холодным, когда назад
люди вернутся со всех не своих окраин.

Птенец поднимается прочь от дыханья, вдоль
высохшей, как поэзия, черепицы, –
перечисляя всех смертных, как рифмы, сколь-
ко их встретится – если полёт не длится,
а существует только внутри себя,
разминая – в утробе у хвори своей – таблетки,

птенец поднимается, с духом покров разъяв
его, царапает кожи свои - нечётки
эти следы, даже память его –
не братья уже, а след от обрыва плёнки
смазанный холодом и потопом до
дитёныша, что сияет внутри у полёта сойки.
(16/06/14)