Вильнюсцы, ставшие иностранными писателями

Вильнюсцы, ставшие иностранными писателями

В не так давно ушедшем от нас ХХ веке многие жители нашего города под влиянием разных обстоятельств стали гражданами других государств. Это гpустно и отрадно одновременно, ведь как бы у них сложилась жизнь здесь, ещё неизвестно, а став  парижанами, москвичами, нью-йоpкцами или жителями святого Иерусалима, многие из них как литераторы получили мировую известность и признание. И гулкое эхо улиц Старого Вильнюса ностальгически звучит в их произведениях, разносясь по всему свету и на разных языках прославляя город Гедимина.

Сегодня мы рассказываем о некоторых из наших земляков, прославивших себя и Вильнюс.

Эфраим Севела


«Я начну рассказ не с утра, а с вечера. Когда солнце, устав любоваться нашим городом, скатывается за тихую речку Вилию там, за кудрявыми зелёными холмами, укладывается на ночь. А город, уютно залёгший среди мягких холмов, прощается с солнышком, переливчато играя его лучами на золотых куполах церквей.
Я не знаю города в мире, где было бы столько церквей, как в Вильно. Может быть, только в Риме. Но Рим есть Рим. Там живёт сам Папа Римский.
А Вильно что? Я полагаю, не каждый, кто возьмёт в руки мою книжку, прежде знал, что вообще есть на земле такой город.
Есть такой город. И если вам не посчастливилось там побывать, то вы очень много потеряли. Потому что этот город уникальный. Удивительной красоты и ещё более удивительной судьбы».
Это строчки из книги Эфраима Севелы «Мраморные ступени».
Представитель третьей волны русской эмиграции писатель Эфраим Севела (1928-2010) прожил в Вильнюсе семь лет после окончания факультета журналистики Минского университета. Здесь он оттачивал перо как корреспондент газеты «Молодёжь Литвы». Позже, став «гражданином мира» и пожив во всех вышеперечисленных городах, он признался, что самое счастливое время в его жизни было в Вильнюсе. Творчество Севелы ярче других охарактеризовала дочь Марка Шагала Ида Шагал, произнеся при встрече с писателем такие восторженные слова о его книге «Легенды Инвалидной улицы»: «Вы даже не знаете, что Вы написали! Вы – последний еврейский классик на Земле».
Эфраим Севела вернулся на склоне лет в новую Россию, имея гражданство США и Израиля. Но умер москвичом.

Григорий Канович

Другой виленчанин, Григорий Канович (1929), один из последних народных депутатов СССP, сначала стал известным писателем в Литве и Советском Союзе, а затем и в Израиле. Перу Кановича принадлежит около 30 пьес и киносценариев документальных и игровых фильмов. Свободно владея идишем, литовским и русском языками, он переводил многих литовских авторов, являясь пропагандистом культуры Литвы для русской и еврейской аудитории. Выпускник Вильнюсского университета, Канович затем почти полвека прожил в этом городе и оставил бесценный пласт жизненных зарисовок, по которым пытливые читатели ещё долго будут изучать историю коренных литовских евреев – литваков, а также недавнее советское прошлое, замалчиваемое в современных здешних учебниках.
«Он, кажется, снился мне ещё в колыбели — задолго до того, как я впервые увидел его наяву; задолго до того, как в сорок пятом он принял меня в свои кровоточащие, задымлённые войной объятья; задолго до того, как в нём вырос могильный холмик, глина которого заляпала все мои радости и навсегда окрасила в ядовито-жёлтый цвет все мои печали, ибо под ним нашла (нашла ли?) успокоение моя мама, да будет память о ней благословенна!
\За свою уже не короткую жизнь я побывал во многих городах — в Нью-Йорке и Париже, Торонто и Женеве, Лондоне и Турине, в Праге и Варшаве, но ни один из них, величественных, неповторимых, желанных, не входил в мои сны.
Мне снился только он, единственный город на свете...»
Это маленький отрывок из гимна нашему городу в одной из книг Григория Кановича – «Об исчезнувшем Иерусалиме».

Александра Бруштейн

В автобиографической трилогии «Дорога уходит в даль» советской писательницы и драматурга Александры Бруштейн (1884 — 1968), родившейся в нашем городе, жившей на углу нынешних улиц Вильняус и Исландиёс в доме № 31/1 и окончившей здесь женскую гимназию, читатель сталкивается с множеством живописных и интересных бытовых подробностей жителей дореволюционного Вильно.
«Из Юлькиного двора я возвращаюсь очень подавленная. Я хорошо знаю и живо представляю себе, что происходит там, куда Юлькина мама понесла свою калеку-девочку. 
Остробрамская (по-русски - Островоротная) улица, как река, запруженная плотиной, перерезана поперечной стеной и большими старинными воротами: стена соединяет обе  стороны  улицы. Это и есть Остра Брама - Острые Ворота. Узкая Остробрамская улица вливается в эти ворота, как под мост, и, снова вылившись из них, течёт дальше. Ворота глубокие и двухэтажные. В верхнем их этаже, над самым проездом, помещается часовня с чудотворной католической иконой Остробрамской Божией Матери.
Икона почти всегда скрыта завесами. Только в часы богослужения завесы откидываются; в тёплые месяцы распахиваются и большие зеркальные окна. Из часовни льются тогда глубокие звуки невидимого органа, и в мерцании множества свечей видна чудотворная икона. На иконе изображена Остробрамская Божия Матерь: склонив голову, украшенную драгоценным венцом, и прижимая к груди руки, Божия Матерь не то молится, не то прислушивается к чему-то».
(Отрывок из первой части трилогии «Дорога уходит в даль»)
Закончив в Петербурге Высшие женские Бестужевские курсы, Александра Бруштейн - до замужества, просто Шурочка Выгодская - заняла активную жизненную позицию: участвовала в революционном движении, работала в организации «Политический красный крест помощи политическим заключённым и ссыльным революционерам». После революции участвовала в кампании по ликвидации безграмотности, организовывала в Петрограде школы грамоты, занималась созданием репертуара для детских театров. Позже ею были написаны свыше 60 пьес.
Уже на склоне лет, полуглухая и полуслепая, семидесятилетняя Александра Яковлевна восстанавливала в памяти яркие события и образы виленского детства, скрупулёзно воспроизведя их в своих книгах, по которым мы и сегодня легко можем себе представить, как жил Вильно на рубеже XIX-XX веков.
Остаток своей жизни писательница прожила в Москве.

Ромен Гари

Знаменитый французский писатель Ромен Гари (1914-1980), в жилах которого начисто отсутствовала французская кровь, сначала удостоился чести быть отмеченным в нашем городе памятной доской на доме, где он жил с матерью с 1917-го по 1923 год и где она не раз прилюдно пророчествовала соседям: «Мой сын станет французским посланником, кавалером ордена Почётного легиона, великим актёром драмы, Ибсеном, Габриеле Д’Аннунцио. Он будет одеваться по-лондонски!..»
И всё это у Pомки Кацева, кем он тогда был, сказочно сбылось! Военный лётчик и дипломат стал автором тридцати романов и пьес. В фильмах, поставленных по его сценариям, игpали С.Синьоpе и С.Лоpен. Ромен Гари дважды был награждён Гонкуровской литературной премией, в обход положения о ней. Но великий литературный мистификатор не забыл город своего детства и в романе «Обещание на рассвете» рассказал о нём и о своей матери, сыгравшей такую важную роль в его жизни, внушившей ему веру в себя:
«Драматическая огласка моего будущего величия, сделанная моей матерью перед жильцами дома 16 по Большой Погулянке, вызвала смех не у всех присутствовавших. Среди них был некий господин Пекельный - что по-польски означает «из адского пекла». Не знаю, при каких обстоятельствах предки этого милейшего человека получили столь необычную фамилию, но я впервые видел, чтобы фамилия настолько не вязалась с носившим её человеком. Господин Пекельный был похож на грустную, педантически чистую и озабоченную мышь; у него был до того скромный, неприметный и отсутствующий вид, какой, наверное, бывает у человека, принуждённого в силу обстоятельств и вопреки всему оторваться от земли. Это была впечатлительная натура, и уверенность, с которой моя мать пророчествовала, по библейской традиции положив руку мне на голову, глубоко взволновала его».
Эта книга стала одой сыновней любви, и благодарные жители Вильнюса возвели милый памятник её автору – влюблённому виленскому мальчишке, будущему парижанину, написавшему: «Матерям никогда не воздают по заслугам. Моя, по крайней мере, получила право на книгу...»