Письмо Джону Доу

Здравствуй, дружище. Жгучие были сутки
у меня, лишенца, страдальца и шрамосчета,
когда я с тоскою влюбившейся проститутки
бредил, его призывал, умолял о чем-то.
С подобным-то сердцем жить глупо, а сдохнуть рано, -
и ходишь таким, неприкаянной мокрой псиной
бежишь от прохожих зализывать боль и раны,
и даже завыть вот об этом - невыносимо.
Упрямая гадина... Я про любовь, дружище.
Чем бы ни вытравил, как бы внутри ни выжег, -
она оживает, и снова ты ласки ищешь,
опять приползая к тому, кем ты был унижен.
Таким себя даже я тут впервые вижу:
тянешься, будто голоден, мучим жаждой,
просишь, гипнотизируешь "Ближе, ближе...",
Веришь любому "когда-нибудь" и "однажды".
Будь я моложе, так я бы, наверно, запил -
помнишь, как встарь, нараспашку и в подворотне?
А нынче от боли, как будто от ярких залпов,
я щурюсь и чую: усмешка скривила рот мне.
Мол, эй, старина, потягаемся с этой дрянью,
давай - кто кого - пусть попомнит, кто тут сильнее!
И я, как баран и юнец, уже насквозь ранен,
опять уступаю горячке и - леденею.
Поскольку там - тренированный лед. Южане,
такие, как мы, ничерта его не осилят.
И я до костей промерзаю, но продолжаю
игру, о которой гордость меня просила.
Так что, дружище, могу тут и сдохнуть, прежде
чем повидаемся, слишком он, черт, опасен.

Постскриптум. Да черт с ним! Увидимся. Там же, те же.
Приедешь, и выпьем, дружище.
Твой верный Рассел.

ответ на письмо:  http://www.stihi.ru/2014/06/14/1001
28.01.14