Слуга народа

Вжик. Вжик. Вжик.
У микрофона – слуга народа – щедрый Симха! Конечно, в микрофон на радио принято говорить: «Раз-раз-раз!», но мои позывные: «Вжик-вжик-вжик!». И вы их слышите ежедневно с утра до вечера на своих улицах. Не узнали? Так я вам напомню самый короткий в мире анекдот: «Еврей – дворник».
И это моя метла. И это ваш двор. Вжик-вжик-вжик! От азой!

Я ничего не имею ввиду, но если бы каждый приличный слуга народа хотя бы раз в неделю выходил во двор с метлой и делал бы это «вжик!», кто бы сейчас вспомнил Маленького Принца, и где была бы вся его Большая философия? Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, в коня ли корм.

Кто-то может сказать: «Мне повезло – мой сын стал адвокат, или – моя дочка бизнесмен, или – я сам себе главный врач большой больницы». Мне тоже повезло – я дворник. «Ха, – скажете  вы, – новое  дело! Тоже мне, еврейское счастье!» Ну что ж, в таком случае нам всем крупно повезло. Но мне повезло немножко больше. Я помню все улицы и все дворы, особенно – дворы нашего детства, дворы нашей юности.
Хотите, я расскажу немного о дворе своего детства? Это был двор с палисадниками, с цветами, с яблоньками и вишнями. Это был-таки настоящий двор. Это теперь через двор можно проехать прямо или, в крайнем случае, зигзагом. И называется он в правилах движения жилой зоной. Для нас же наш двор был домом, а не зоной, хотя имел хорошие крепкие ворота и калитку, которая на ночь запиралась просунутым через скобы поперёк ворот бревном. Чуть сдвинешь бревно, и калитку уже не открыть. С улицы, разумеется. За воротами следил мой дед.
Как же мы жили в нашем дворе? Аз ох ун вэй! Жили… У Бога добавки не просят.
Однажды я разбил окно. Мы играли во дворе в футбол, и я разбил окно дяди Моисея. Должен заметить, совершенно случайно. Вечером, когда дядя Моисей пришёл с работы, он выстроил нас всех – меня, Додика и Илюшку – в ряд и спросил, кто разбил окно. Мы стояли и молчали. Через пару минут мне стоять уже надоело. Я шагнул вперёд и признался.
– Больше так не делай. Хорошо? – сказал дядя Моисей и ушёл. Ругали меня или не ругали, я, честное слово, не помню. Но назавтра дядя Моисей пришёл к нам и вручил бабушке для меня вратарские перчатки!
– Что вы делаете? – удивилась бабушка – Зачем? Ведь он разбил вам окно.
– Нет! – сказал дядя Моисей. – Вы меня послушайте. Он так красиво вышел вперёд и сказал «я»! Это ему перчатки в подарок!
Перчатки таки были настоящие кожаные, такие дядя Моисей шил в своей артели, а не какой-нибудь «дрэк мит фэфер», как говорила моя тётя Эрика, которая тоже жила в нашем дворе.

Детство. Раннее утро. Вы открываете глаза. В окне тёплое жёлтое солнце наполняет противоположную сторону улицы. Сладостное предвкушение нового дня влечёт вас из постели во двор. Зябкий утренний воздух мешается с теплом досок крыльца, на котором стоите босыми ногами.
Тётя Эрика распахивает окно и громко спрашивает со своего второго этажа… Что только ни кричали с наших балконов и этажей! Вот, например:
– Мадам Айсберг! Вы таки приличная и солидная женщина!
– А что такое?
– Я сегодня слышала по радио, что с вас сняли 28 челюскинцев!

Или вот:

– Соня, я сегодня видела, как ваш Моня утром пошёл налево!
– Как налево?!
– А вот так – вышел, повернул налево и пошёл.
– А, так если он пошёл налево, то это он пошёл на работу. Вот если бы он пошёл направо, тогда бы он пошёл налево!

А ещё:

– Фирочка, как испечь яблочный пирог?
– Очень просто. Надо купить муку, масло, яйца, яблоки и позвать маму!

Но тётя Эрика кричала другое:
– Бэла, ты уже варишь варенье?
– Да, – отвечает бабушка. Она сидит на крыльце, на котором стоит керосинка, на которой стоит кастрюля.
– Я сейчас спущусь и посмотрю, – говорит тётя Эрика. Из дальнего конца двора медленно семенит тётя Бася.
– Здравствуйте, сколько вы кладёте сахару в этом году, Бэла Леопольдовна?
– Здравствуйте, Бася Владимировна. Полтора на кило.
– Я тоже. А в прошлом году?
– Тоже.
– Вос? – тётя  Бася плохо слышит.
– Полтора на кило.
– Я тоже.
Тётя Бася семенит обратно. Она теперь спокойна. Ежегодная консультация получена. Считалось, что лучшее варенье и гэфилтэ фиш получаются у бабушки. А у тёти Эрики – холодец, который застывал в любую тридцатиградусную жару без всякого холодильника. Ни у кого не было такой мацы, про которую нельзя было говорить, как у тёти Мани, жены дяди Моисея.
Тётя Эрика берёт ложку из блюдца, куда бабушка собирает пенку, и капает себе на ноготь:
– Ну, что? Готово?
– Ещё немножко, – говорит бабушка.
– А я сегодня варю по системе бекицер – сорок минут прошло, и выключила, – тётя Эрика куда-то торопится.
Я стою рядом и уже чувствую на языке вкус пенки с клубничного варенья… Цукер зис… Я до сих пор чувствую этот вкус – вкус моего двора. И стою там до сих пор, с метлой. Вжик, вжик, вжик… Это уже не метла. Эта старинные пластинки, которые я завожу по вечерам, которые заводили по вечерам в моём дворе. Вы помните эти пластинки? Вы помните этот вкус? Я дворник и мне повезло немножко больше.