Театр Актёрский пляж Ялта

                Михаилу Волонтиру               

            1.

Святое назначение ТЕАТРА –
будить умы и просвещать сердца.
В нём прошлое и будущее завтра –
вся наша жизнь, которой нет конца.

Простые и возвышенные чувства,
полёт души,любой её порыв
отобразит высокое искусство,
по мере сил познав и объяснив.

Какими просветлёнными глазами
мы смотрим в заповедный мир кулис,
где плачут настоящими слезами
над судьбами Офелий и Ларис!

И кто осудит «страсти роковые»,
бросающие нас то в хлад, то в жар,
когда в сердцах безумно, как стихия,
царит Его Величество ТЕАТР.
               

              2.
           "ОТЕЛЛО"

Он погибал на репетициях,
роняя фразы невпопад.
Какой-то серенькой синицею
над ним кружила чайка МХАТ.

Он вновь и вновь других копировал,
осознавая свой позор.
И – полный  ярости шекспировой
прогнал артиста режиссёр.

В пролёты улиц звёзды сонные
глядели с выси голубой.
Он шёл, бездарный и оплёванный,
врагами и самим собой.

И ледяной петлёй змеиною,
чтоб задушить наверняка,
сжимала грудь периферийная
непроходимая тоска…

Но вот – премьера… Ламп свечение.
Под тёмным гримом бледный рот.
И бредовое ощущение,
что сцена – тот же эшафот.

И тишина,такая мёртвая,
что рук до лба не донести.
И Дездемона распростёртая…
И режиссёрское: - Прости…

           3.
               
        СТАТИСТЫ

Театр опустел. Погашены огни.
В гримёрных тишина. На сцене мглисто
Лишь только за кулисами в тени
с помрежем пререкаются статисты.

Сейчас они – герои и шуты,
ведущие творцы житейской драмы.
Пусть не для них пылают солнца рампы,
зато они с Шекспирами на «ты».

Вот Гамлет.Вот Отелло.Вот Фальстаф.
Что ни субъект – Качалов иль Остужев…
Но «пом» задёрган, голоден, простужен,
орёт:- Подите к чёрту! Я устал!..

Ему ведь тоже снится пьедестал,
и мнимый жар успеха в сердце вьюжит!..

А эти удивительный народ.
Их муки бесполезны и бесцельны.
Но все они не могут жить без сцены.
Вкусивший сцены тайно славы ждёт.

Когда премьер читает монолог,
статист стоит,насмешлив и неистов, 
и думает: «А где ж здесь божья искра?
Вот мне бы эту роль! Уж я бы смог…»

Театр провинциально неказист.
И режиссёр – увы! – не Станиславский.
Но иногда чудесно, словно в сказке,
владыкой дум становится статист.

Солнцепоклонник!Маг!Факир на час!
Он до конца запомнит то мгновенье,   
когда его(единый в жизни раз!)
к высотам духа взвило вдохновенье.   

Он знает: никогда не повторить
ему тот миг счастливый и бесценный.
И он уже прощается со сценой,
едва познав, как тяжело
т в о р и т ь.

Он не придёт на завтрашний спектакль.
И режиссёр,сменивший гнев на милость,
пожав плечами, буркнет:
- Как же так? –
ещё не понимая, что случилось.


     4.
      ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ АКТРИСЫ

Лидии Грачёвой

Катюши… Лизы… Беатрисы…
( От роли к роли столько вех!)
Провинциальные актрисы,
я свято верю в  ваш успех!

В вас столько воли и азарта,
надежды, радости и зла.
Ах, только выпала бы карта,
и чтоб судьба не подвела!

О  Мельпомена , матерь драмы,
будь откровенна до конца,
зачем так больно и упрямо
твоё Искусство жжёт сердца?

И этим девочкам бесценным,
Тебе мечтающим служить,
неужто на подмостках сцены
весь век чужою жизнью жить?

Дерзайте, девочки! Дерзите!
В шипах и терниях ваш путь.
Пусть тяжело, пусть вялый зритель –
назад уже не повернуть.

Играя счастьем и любовью,
рискуя собственной судьбой,
вы знаете, какою кровью
даётся счастье
б ы т ь  с о б о й?

Тут выстоять и выжить надо.
И пусть порой тоска гнетёт –
за смелый выбор ваш награда
вас обязательно найдёт.

Закружит душу сладкий вихорь.
И кто-то скажет: – Жизнь – игра.
Но крикнет режиссёр: – На выход!
И вы – лицом в прожектора,
в юпитеры…
А зал – пустыня.

Лишь на галёрке в уголке
девчонка худенькая стынет
с программкой скомканной в руке.

Она трепещет, как тростинка,
её глаза ещё сухи.
Но за одну её слезинку
Господь простит вам
все грехи.

           НАВАЖДЕНИЕ

Как много  безоглядно позабыто
имён и лиц в круговороте дней.
И только лишь Наталья и Эдита
порой всплывают в памяти моей.

Ну как могло подобное случиться,
чтоб в промежутке трёх далёких лет
с киноактрисой, а затем с певицей
был кратко связан молодой поэт.

Я в пору ту был от любви свободен,
легко влача свой холостяцкий гуж.      
И видимо, был Господу угоден
союз заблудших одиноких душ.

Ах, эти мимолётные романы
(внезапных чувств безумный водопад),
что поначалу жарки и желанны,
а отгорев, гнетут и тяготят.

И уж когда приходит расставанье,
то, будто тяжесть сбрасываешь с плеч.
Нелепое короткое прощанье
и обещанье новых скорых встреч.

Хотя обоим в этот миг понятно,
что в жизни будет всё наоборот.
Минувшее промчалось безвозвратно,
и всё, что в нём, лишь только эпизод.

И вновь судьба текла привычным ладом,
и снова, то затишье, то гроза,
пока внезапно не пронзили взглядом
прекрасные зелёные глаза.

Сразили, ослепили, погубили,
лишив покоя, приучив страдать.
О сколько же я приложил усилий,
чтоб эту красоту завоевать!
                Я с ней уже почти полжизни прожил,
в беде и в счастье, в стуже и в тепле.
Она одна мне ближе и дороже
всех самых милых женщин на земле.

Но почему Наталья и Эдита,
мелькнув случайно в вихре общих дней,
как две звезды, как два метеорита
не гаснут в небе памяти моей?

                М и м

Искусство мима – то же ремесло.
Сквозь даль времён, из древности глубокой,
скорей всего, откуда-то с Востока
его по миру ветром разнесло.

Наверное,какой - то из владык,
устав от обличительных дастанов,
швырнул поэта палачам зиндана,
и вырвать повелел ему язык.

Он ожидал услышать стон и плач,
хрип о пощаде,
но,в смертельной муке,
вдруг у певца
з а г о в о р и л и  руки!

И онемел растерянный палач.

Бледнел владыка. Трепетала чернь,
внимая жуткой перекличке жестов.
И в тёмных душах зарождался червь
сомнений, и прозрений, и протестов…

Кривлялись  молчаливые шуты,
к р и ч а щ и е заламывая руки,
и страстные гримасы скрытой муки
ломали искажённые черты.

И шли на эшафот и на костёр,
не предавая кровных убеждений,
не признавая ложных обвинений,
над судьями верша  с в о й  приговор .

Любой из нас,по сути,тоже мим.
Как часто,в дни успехов иль отчаянья,
мы больше,чем словами, говорим
своим молчанием.
И отражаясь в тысячах зеркал:
в друзьях,в потомстве,в жизненных деяньях, -
глядим в себя сквозь призму мирозданья,
как будто сквозь магический кристалл.

…Спектакль окончен.Занавес упал.
Лишь я один стою в пустынном зале,
паяц с опустошёнными глазами,
полузабывший,
ч т о   и  к а к  играл .

Жизнь,пролистав с начала до конца,
прислушиваюсь к внутреннему гласу,
сорвать пытаясь с белого лица
трагически застывшую гримасу…


    А Р Е Н А

В грозных гулах торжественной меди,
в свете блицев, экранов, реклам, 
жизнь – арена великих трагедий 
и банальных пустых мелодрам. 
         
Здесь в почёте те мысли и чувства,
что, как люди, на уровне схем.
Жить наполнено  - это искусство и талант,
что даются не всем.
Жить терново, в ошибках не каясь,
без помарок и черновиков,   
пусть сбиваясь с пути, спотыкаясь,
но – как Пушкин! – на веки веков.

Только зрителю на представленье
боль и радость подайте всерьёз,
чтоб не лил на распятой арене
рыжий клоун искусственных слёз.

А под звуки весёлого скерцо,
потрясая ликующий зал,
разрывалось актёрское сердце,
создавая красивый финал


АКТЁРСКИЙ ПЛЯЖ. ЯЛТА...

Актёрский пляж!
Престижный карнавал
призваний,званий,конъюнктур и судеб.
Кто здесь хотя б однажды побывал,
его уже вовек не позабудет.

Театр Жизни.
Короли, шуты...
И берег моря – словно рампа сцены.
Лишь обострённей чувства и черты               
премьеров и статистов дерзновенных.

Перед Искусством вроде все равны.
Но,боже мой,как тонко и лукаво
и те и эти здесь разделены
барьерами безвестности и славы.

Тут в спину желчно жалят шепотком,
пусти слушок – вернётся бумерангом.
Тут так-то посудачат кой о ком
по всем канонам табели о рангах.
               
«Тот с той развёлся.
Этот – друг «Кита»,
его опять недавно наградили.
А та в «бикини», видите, вон та…
что ни сезон – в чужом автомобиле!..»

О,эта закулисная возня,о,магия
чужих и личных мнений!      
Мать Мельпомена,огради меня
от этих непотребных развлечений!

Ловлю вокруг характеры, черты,
в которых воплотилась бы прекрасно
душа неравнодушной красоты,
которую всю жизнь ищу пристрастно.

Вот фея из провинции, бледна,
не сводит гипнотического взора,
восторженной мечтой упоена,
с маститого седого режиссёра
(хотя при нём две дочки и жена).

Быть может,он заметит,снизойдёт,
предложит роль,в ней угадав чудесно
Офелию, принцессу Турандот.
И пригласит в Москву.
Как это лестно!

Но мэтр пресыщен.Он устал от всех.
Он знает женщин. Видел в жизни виды.
Он помнит, что расплата за успех
всегда на грани боли и обиды.

И девочку к себе не позовёт,
хотя она достойна, в самом деле.
Какая ещё к чёрту Турандот?
Довольно у него своих Офелий!..

А вот киногерой – лауреат,
любимец худсоветов и народа,
под взглядами других, потупив взгляд
и стиснув зубы, спешно входит в  воду.

Он без дублёров снялся столько раз,
в его активе схватки,битвы, споры…
Он презирал массовку.
Но сейчас
весьма охотно скрылся б за дублёра.

Но кто же виноват,что повезло,
что есть талант, фактура и удача?
Неужто радость обратить во зло,
предать себя, чтоб ничего не значить?
   
Ну,нет!
Сжигай взыскующий рентген,!
А мы осилим
и огни, и воды ,
и тернии признаний и измен,
не ждя пощады,
не ища и брода.

Актёрский пляж!
Тебе я не арбитр,
и ни хулить,ни прославлять не волен.   
Ты для меня – плацдарм великих битв,
незримой крови и сокрытой боли.

Свободный от зарамповых страстей,
от всех твоих проблемок и пристрастий,
гляжу с улыбкой на смешных детей,
визжащих и хохочущих в воде,
единственных,
кто в этот жаркий день
бесспорно знают,       
что такое счастье.


БОГ БАЛЕТА

Зажав в руке журнальчик,
средь шума и молвы,
проходит старый мальчик
по улицам Москвы.

Цветущ,подтянут,моден,
в «техасы» ловко вбит,
хоть многим неугоден
его пижонский вид.

Презрев души усталость,
несёт он бремя лет,
и, как собака, старость
бредёт за ним вослед.

Ах,от годов не деться
и не спасти лица,
хоть жарко бьётся сердце
у старого юнца.

Хоть он готов разбиться,
чтоб Время задержать.
Но молодость, как птицу,
в руках не удержать.

В других она,играя,
нашла свой идеал….
Комедия простая окончена.
Финал!

Уходит бог балета.
И вслед ему,как свист,
всердцах бросает лето
опавший жёлтый лист.


        БАЛЕТ БИРМЫ

В зал опоздав, прошёл на сцену.
Из-за кулис, как из-за ширмы,
смотрел, как вьются вдохновенно
блистательные танцы Бирмы.

В метели музыки и света
метались юные бирманки,
как будто на другой планете
загадочные марсианки.

Исполнен страсти и печали,
рождался «Танец со свечами».
Чужая жизнь, чужие речи…
смятенье, таинство, дерзанье,
круженье….
Но не гаснут свечи.
И всё в молчанье, всё в прощанье…

Девчонки в огненных нарядах
летали с вызовом во взоре,
как серебристые наяды,
возникшие из пены моря.

Отточенность любого жеста,
литая пластика движений!
И вот они уже невесты -
так феерично их скольженье.

И величавы ритмы храмов
в торжественных ударов гонгов.
И музыканты, словно ламы,
сидят над вереницей бонгов.

Беснуется амфитеатр.
Не так ли постигаем мир мы?

Тысячелетний древний театр –
магические сказки Бирмы.

А ночью снились до рассвета
дворцы и пагоды Рангуна,
где пели девушки – кометы
с глазами нежными, как луны.

Звучали чудно и печально
их удивительные речи.
И в летаргическом молчанье
бесстрастно угасали свечи.

                МИХАЮ ВОЛОНТИРУ

Ну,что ж,старина…
Мы изрядно с тобой «повзрослели».
Такие дороги осилили, сердцем легки.
И,как говорится, седые мирские метели
заметным снежком припорошили наши виски.

Однако не будем подсчитывать эти седины,
занятья сии безответственны и не новы.
Ведь мы ж понимаем, что лучшие наши годины
и праздники наши давно за плечами. Увы!

Из призрачных далей, из тех временных расстояний,
что нас разделили сильней, чем леса и моря,
ты смотришь мне в душу с каким-то особым вниманьем
глазами Иона Турбинки и Господаря.

И снова я вижу, как встав поутру на рассвете,
ты сходишь с крыльца ( доктора приказали: - Гуляй !..)
и тут же тебя окружают соседские дети и следом бегут:
  -Будулай! Будулай!.. Бу-дула-ай!..

Ату,популярность!Никчемная эта забота
сродни истеричкам,звонящим и ночью,и днём.
Но это издержки! Была б потруднее работа,
да было б здоровье, а там мы ещё поживём.

Доволен ли ты? Я не очень-то верю в довольство.
Ведь нас научил наш крылатый мятущийся век:
любое довольство имеет коварное свойство
губить всё святое, чем жив и богат человек.

Давай же, Михай,запрягай свою дикую тройку!
Пусть вскачь пронесутся сожжённые ветрами дни.
Гони,Будулай, как бы ни было трудно и горько,
какие б ни встали препятствия в жизни, гони!

А если устанем от этого ярого бега,
коней разнуздаем, цыганский шатёр разобьём,
швырнём в изголовья охапки цветущего неба
и в звёздной степи у костра до утра отдохнём.

Заплачут о чём-то тугие гитарные струны.
И там, на закате весеннего долгого дня
опять перед нами пройдёт наша пылкая юность,
наверно,уже не узнав,ни тебя,ни меня!

  Мих.Волонтир, художник Геннадий Дмитриев, Вл.Марфин