Страшно далеки они от народа

АНАТОЛИЙ БЕРЛИН
Серебряное Перо Руси
Литературная премия имени А.С. Пушкина «За верность слову и делу» 
Медаль "Сергей Есенин 125 лет"

Вместо автобиографии
Ответ Марии Тарасовой на форуме, 12.09.2002

Мария Тарасова:
БЕРЛИН. Примеряет крыла белыя и машет оливковой ветвью в соответствии с некими абстрактными идеалами, пропитавшими его мозг с молоком матери. Слабо представляет себе, как оно там в жизни взаимообуславливается и проистекает (что, кстати, прослеживается и в его отношении к поэзии). Из тех, кто призывает строить воздушные замки, но не помышляет даже о возможности ответственности за последствия своих слов (он о последствиях просто не думает). Рекомендуется томным барышням и девушкам пубертатного возраста по одной странице в день за 20 минут до сна. Бебебе…

Анатолий Берлин:
Милая, остроумная Маша! Я, действительно, машУ этой самой оливковой ветвью, но не в связи с некими абстрактными идеалами. Просто многое переосмыслил… Кстати, именно сегодня закончил стихотворение, в последнем четверостишии которого сказано:
Как пледом, окутанный чувством,
Сижу, размышляя о мире…
При свете мерцающей люстры
Мой разум витает в эфире.

Конечно, слегка кокетничаю, но подобные мысли не придут в молодую голову. А теперь давайте разберёмся в моём “слабом представлении о жизни”, как Вы изволили выразиться.

Немногим более трёх лет отроду, т.е. с тех пор, как помню себя, я, ещё не осознавая причин беспокойства, выходил на коммунальную кухню, как на кулачный бой. Помните, у Высоцкого: …«на тридцать восемь комнаток всего одна уборная»? Так это про нас… Теснота была настолько привычным атрибутом нашего существования, что возможность спать на широком подоконнике расценивалась, как благо…

Запомнились некоторые эпизоды, произошедшие и в более нежном возрасте: когда началась война, мне было два годика, и картинка поезда, на котором нас эвакуировали в Сибирь и который тащился со скоростью пешехода, тоже осталась со мной. Голодные годы в двенадцатиметровом чулане, где жили мама, бабушка и я, а затем по “дороге жизни” приехала ещё и тётя после контузии в Ленинграде, чем хозяйка квартиры, в которую нас подселили, была чрезвычайно недовольна. Врезалась в память её фамилия – Зверева.

Отец добровольцем ушёл на фронт. Меня по выходным женщины брали с собой в баню, а я стеснялся и прятался. В пятилетнем возрасте помню себя, читающего длинные взрослые стихи в госпитале раненым бойцам: Остерегайтесь, граждане, Луны, /Поэты, прекратите излиянья. /Изменница, ты смеешь в дни войны /На затемнённый город лить сиянье…
Молодые калеки плакали и поили меня компотом из сухофруктов, который я любил. Впрочем, я любил всё, что было съедобно.

В сорок пятом вернулся в изнасилованный Ленинград. Карточная система и голос мамы: Толя, не ешь хлеб, не с чем будет обедать. 1946 год – первый послевоенный набор во Дворец Пионеров по классу скрипки. Не поступил бы – не упоминал. Но…семейные обстоятельства лишили мир предполагаемого виртуоза.

Игрушки – тряпочный футбольный мяч, порох, добытый из найденных в разрушенных зданиях патронов, коньки снегурки (вернее, один конек, примотанный к валенку верёвкой с палочкой) и проволочный крюк, с помощью которого цеплялись за борта проходящих мимо грузовиков. Да, чуть не забыл: обод от бочки с железякой для его «управления», безобидная игра в фантики, и, конечно, на деньги – «пристенок», «бита» и прочие не виртуальные способы себя занять и развить.

Школа… Единственный еврей в классе, где учились переростки. Все голодные, оборванные, злые – безотцовщина… У кого была обувь, ходили в школу. Мне повезло – я носил кирзовые сапоги, а накручивать портянки отец научил. Место проживания – Лиговка, известная (Вам – по песням Розенбаума) тем, что это был самый бандитский район во всём городе. Драки почти ежедневно. Без самодельного кастета на улицу не выходил. С годами шрамы стали незаметными, но нос сломан, что и следует из фотографии. По выходным – на барахолку (с оглядкой на милицию) заработать лишний рубль на сшитые мамой из отходов варежки. Зато, заказывая газировку с двойным сиропом, чувствовал себя богачом. Я уже был семиклассником, когда подоспела великая сага о еврейских врачах-отравителях. Весёленькое было времечко... «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство”.

Только с недавних пор, чуть замедлив бег и переосмысливая свои, слава Богу, удачно сложившиеся отношения со взрослым уже сыном, вдруг с удивлением стал осознавать, что недодал ему внимания и тепла, поскольку и сам не припомню, чтобы в ставшим таким далёким детстве меня кто-нибудь приласкал, погладил по жёстким вихрам, прижал к себе и поцеловал. Требовали – да, а вот нос надо было утирать самому. Суровые были времена – не до «телячьих нежностей».

Поступал в Политехнический, где получил тройку за верно решённую задачу по математике. Мне Вам не надо объяснять, что я был одним из лучших учеников, одним из тех мальчиков, которые стояли в коридорах различных вузов в день сдачи экзаменов по математике и «щёлкали» задачки тем, кто отпросился в туалет и по выходе оттуда подбирал уже готовые решения. Но, 1956 год… “Дело Врачей” только начало отпускать умы рабочих и крестьян. Пошёл работать слесарем на завод. Тогда, помнится, при шестидневке страна имела самую длинную в мире рабочую неделю. За год достаточно серьёзно освоил слесарное дело и почти все станочные профессии. После работы топал в вечернюю школу, чтобы втайне от всех (запрещалось это) получить второй аттестат зрелости. Для чего? Чтобы обязательно поступить в институт, иначе – армия на три года (флот – пять лет). Сдав за пятнадцать дней 10 вступительных экзаменов, поступил в два института – намеренно не самых элитарных, чтобы не рисковать.

Здесь я переведу дух, чтобы процитировать Вас, Мария: “…абстрактные идеалы, пропитавшие его мозг с молоком матери”!

Скоро сказка сказывается… Вам, надеюсь, не докучали бесконечным и бесполезным колхозным рабством в дождь и заморозки? А мне пришлось пожить и поработать даже на «сто первом километре», где ближайшие друзья – уголовники между отсидками. Хорошо, что к тому времени у меня за спиной была уже солидная карьера боксёра. Публика была весёлая! Так что «по фене» я тоже «ботаю».
А ремонтные работы (всё, вплоть до шагающих экскаваторов) на Сланцевском Цементном заводе, когда комбинезон пропитан маслом, затем припудрен молотым известняком, и так – несколько слоёв! “Мойте руки перед едой” – так это из области фантастики. Не было там воды!

Не знаю, существует ли ещё посёлок «Ленинградский» в Кокчетавской области, но я, студент второго курса, плотничал там, возводя дома для целинников и калеча пальцы.

Мы, студенты строительного института, отрабатывали своё бесплатное образование на многих стройках коммунизма: студенческое общежитие на Фонтанке, разрушенные войной творения зодчества в Петродворце…

Моё поколение, как Вам, вероятно, известно, выросло в стране тотального дефицита: товаров и продуктов, предметов личной гигиены и бань, ласки и секса, новостей и правды…

Пропускаю счастливые годы каторжного труда, который был необходим, чтобы в 33 года мне, беспартийному инвалиду по пятому пункту (национальность), быть назначенным начальником конструкторского отдела в Управлении механизации и автоматизации производства (И.О., так как партийные инстанции никак не могли такого утвердить) Кировского (Путиловского) завода. Работа, в которой я принимал не последнее участие и включавшая в себя ряд изобретений, уже после моего отъезда была представлена на Государственную, а затем и на Ленинскую премии.

А преподавание в различных учебных заведениях (по совместительству, т.е. после 10-12 часового рабочего дня) самых «неудобоваримых» дисциплин? А борьба за место в науке, когда пятеро (!) заведующих кафедрами в разные годы пытались «пробить» мою защиту? Да, забыл: окончил двухгодичный курс "Института Марксизма-Ленинизма" (экономический факультет) - засчитывался как кандидатский минимум по философии. Пустяк… Впрочем, кандидатский минимум был сдан позднее по всем трём предметам, а материала для защиты диссертации было достаточно.

Вечные «халтуры», начиная от курсовых и дипломных проектов и кончая разгрузкой вагонов на станции Москва-сортировочная, которые ну никак не могли изменить убогого экономического статуса. Да мало ли всего было? Так ведь и впору целый роман написать, а потому – отправляю за подробностями к Михаилу Веллеру… Читайте, хорошо излагает.

Развод после десяти лет не очень счастливой семейной жизни. Нелёгкое решение оставить страну, где родился и вырос, получил образование, добился определённых успехов, обзавёлся друзьями. Новый брак, приёмный сын, трехлетний отказ, суды (вплоть до Верховного СССР) на отобрание у нас ребёнка в связи с его антисоветским воспитанием. Слежка КГБ. Работа “дядей Васей” в комбинате ясли-детский сад, добытая, по сути, обманным путём. На работу «отказников» не брали, но зато «привлекали» за тунеядство. Все задания (от роли Деда-Мороза и выпуска стенгазеты до ремонта шкафчиков, горок, картофелечистки, швейной машинки, часов и прочей «утвари») выполнял за 60 рублей в месяц минус алименты и в трезвом виде, что было странно для персонала, привыкшего к образу предшественников. Стали подозревать что-то недоброе, когда случайно обнаружили, что их плотник читает в оригинале английскую литературу. Позже последовал звонок в РОНО от бывшей тёщи, требующей уволить меня, поскольку я не имел права работать на моей ответственной должности: наличие высшего образования и предательские намерения покинуть Родину.

Опасный подпольный бизнес (реставрация антиквариата, преподавание английского), чтобы собрать средства на отъезд и на выплату алиментов дочери, с которой не разрешили повидаться даже в связи с отъездом. Не драматизируя и опуская многое, пробую лишь дать голые факты биографии. Три раза отнимали визу, в последний раз – уже в аэропорту, перед досмотром. Жить негде и не на что… Ни паспорта, ни визы, ни гражданства, и ни копейки денег (неразрешалось иметь при отлёте из страны)… Долгие месяцы тяжелого противостояния с очень серьёзным противником. Перспектива – не выехать никогда!

Эмиграция. А ведь надо было самостоятельно, только за счёт анализа происходящего пройти путь от кристально-честного советского человека до отщепенца, полностью не приемлющего советский уклад жизни. В те годы эмиграция была равносильна предательству: друзья боялись общаться, даже звонить по телефону, который прослушивался. В 39 лет отбыл в неизвестность – много ли информации до нас доходило?

Прибыл в Лос-Анджелес с $20 долларами в кармане. Иная жизнь, в которой всё надо было постигать с азов: от того, как выписать чек, до тонкостей языка и взаимоотношений в новом социуме, знания законов страны, понимания основ финансовых связей и рынка недвижимости и, наконец, специфики ведения бизнеса.

Семья. Сразу впрягся в работу. Без подробностей и опуская стандартные трудности, обозначу лишь пунктиром этапы пути, среди которых помимо основной деятельности на ниве инженерии (конечно же, начиная с низовых позиций) была и подработка реставрацией антиквариата, и работа таксистом в моём новом, огромном и незнакомом городе (при моей непревзойдённой способности заблудиться даже в двух соснах), и преподавание английского языка другим эмигрантам. При этом, осознав полную убогость своего познания в этой области, не выпускал из рук блокнота, в который записывал все встречающиеся новые выражения и обороты, а также сленг, поговорки и прочие составляющие словаря, употребляемого теми, с кем приходилось общаться. Работа чаще всего была не «за углом» и, проводя в машине по три и более часов в день, в течение пяти лет я не позволял себе слушать музыку – только различные передачи (от проповедей до ток-шоу), стараясь копировать интонации и произношение дикторов. Кстати, когда мне говорили что-либо типа: «Тебе было легко: ты знал английский», то я отвечал однообразно: «Да, мне при отъезде его таможенники подарили».

Через полтора года – ГИП в компании “Walt Disney” (им понравился мой милый российский акцент). Далее, сменив около дюжины мест и опробовав неоднократно статус безработного, закончил свою славную техническую карьеру Директором инженерной службы в компании, работавшей на космос по программе “Титан”. Сотни новых людей, десятки проектов, масса необходимых для успеха знаний…
И откуда мне представлять, “как оно в жизни взаимообуславливается и проистекает”?

А ещё припоминается ряд достаточно серьёзных заболеваний, от которых, постигая традиционные и нетрадиционные методы лечения, сумел себя избавить…

“Призывая строить воздушные замки, но не помышляя даже о возможности ответственности за последствия своих слов” (и, очевидно, действий?), умудрился дать возможность своей жене подтвердить диплом врача (более пяти лет между инфарктом и сумасшедшим домом); выучить сына – прекрасного человека, одного из ведущих адвокатов Лос-Анджелеса в своей области; помочь своей бывшей семье переселиться в Штаты, где моя дочь стала врачом – гастроэнтерологом; построить и вести с женой успешный бизнес (между прочим, медицинский, требующий специальных знаний) и т.д. и т.п.

И если после всего этого я ещё в состоянии примерять «крыла белыя», то это только потому, что я уже всем и везде был, всё себе и окружающим доказал. Учась всю жизнь и делая выводы из ошибок, сумел изменить своё жизненное кредо и, соответственно, линию поведения.
Я постепенно задушил в себе агрессивное начало, без которого всё достигнутое было бы невозможным, чего со временем желаю и Вам, Мария.

P.S.
Прошло более пяти лет… Текст моего ответа, написанного в час удивления данной мне опрометчивой характеристики, живёт и подвигает читателей на создание даже таких шедевров: «Мужик. В самом лучшем смысле слова. Хотя, возможно, мне многого не понять, сознательной своей жизнью я не застал коммунистическое общество и нерушимый союз. Но УВАЖАЮ». (Владлен Правдоподобный). Мне дороги подобные откровения, но не для их цитирования я вернулся к теме моей состоявшейся жизни. Сохраняя стиль ответов на часто задаваемые вопросы в личных беседах и заочных интервью, я продолжу свою биографию.

И продолжил… в лёгком поэтическом ключе: :-)

Войны остаются с нами

У каждого – своя «война».
И у меня была одна,
А, может, две, быть может, пять… –
Я их не в силах сосчитать:
От Случая Величества
Их множилось количество.

Когда настал сорок второй,
Отец ушёл на «смертный бой»
И жили мы в большой нужде,
Во двор ходили «по нужде»,
Ютились в келье небольшой,
Я был еврей, сосед мой – гой,
Хороший хлопец, но дурак,
Мы с ним сражались за пятак
В «пристенок», в карты без гроша…
Ему, я помню, карта шла,
И мы росли, не зная правд,
Все правила игры поправ.

Поесть нам сытно не случалось
(спасибо и за эту малость),
Мы ссорились, и мы дружили,
И корку хлебную делили,
Потом дороги разошлись,
По разному сложилась жизнь:
Он помер, кажется, в тюрьме,
А я живу в другой стране.

Но я опять спешу с рассказом –
И к юности вернусь проказам.

Девчонки наши косы вили
И платья скромные носили,
Невинность берегли до свадьбы
С мечтой «в бутылочку» сыграть бы…
То было нормой в наши дни,
Господь нас всех благослови.

Окончив школу на отлично,
Решил податься в ВУЗ приличный,
И, переполнен самомненьем,
Избрал себе для поступленья
Я ленинградский «Политех»,
Поскольку был в науках всех
Шустёр, желанием горя
«Родной стране давать угля».

Не выпал мне счастливый номер,
Отец народов только помер,
Но жил указ: еврейским мордам
Не превышать процентной нормы…
И вот, слесарить на завод
Иду к отцу (а данке Год).*

Я с детства рос смышлёным малым,
И вот, решив одним ударом
Двух зайцев (или птиц) убить –
В два скромных ВУЗа поступить,
Пошёл опять в десятый класс –
Ну, как бы это, про запас…
Хочу признаться вам, друзья,
Мне этот зехер удался.

Поклон мой райвоенкомату –
Мне стал ЛИСИ родною хатой,
Сдавал экзамены, зачёты,
Чертил курсовики без счёта.
За пять упорных лет терзаний,
Набравшись инженерных знаний,
Был должен по распределенью
Я в вологодскую деревню
Прибыть для службы в МТС –
Фарбрент зол зайн** КПСС!

Но тут беда: нехватка кадров!
Подобных я не ждал подарков:
К нам на Путиловский завод
(ещё один «а данке Год»)
Механики, как хлеб, нужны,
Чтоб строить трактор для страны.
За кульманом, калеча очи,
Торчу – и допуск, между прочим,
Мне тоже дали – строю танки
(такого не придумать с пьянки).

Унылых лет очарованье:
КБ и заводские зданья…
Чертил, считал, руководил,
Изобретал по мере сил,
Но кто ценил? – я инвалид
По пункту пятому: а ид***…

Да, я забыл ещё сказать,
Что ни пером не описать,
Как был женат я десять лет,
Словил давленье, диабет,
Гульнуть был иногда не прочь,
Развёлся и оставил дочь,
Потом врачу зубной санчасти
Отдался и обрёл с ней счастье.

Страна работала, гудела,
Шагала бодро к беспределу,
И вот поняв, что дело «швах»,
Решил рискнуть, забыв про страх,
С женой податься за моря,
Надеждой на успех горя.

Нелёгким оказался путь,
Мы не мечтали отдохнуть,
Работали, копили опыт,
Чтобы на домик заработать,
Пока трудился инженером,
Купил такси промежду делом,
Жена же, мучаясь, ворча,
Сдавала, впрочем, на врача,
Растили сына адвокатом,
Чтоб был успешным и богатым.

Трудились много знойных лет,
Жена – дантистом…  Спору нет,
Что мы устроились вполне
В когда-то нам чужой стране.
Красивый дом, свой бизнес, fun,****
Бассейн, джакузи и фонтан,
Достойный быт, полно друзей,
И здесь ты горд, что ты еврей…

Успели мир мы посмотреть,
Немного, правда, постареть,
Ещё  до пенсии лет пять
Я стал жене стихи  писать
И невзначай прослыл поэтом –
Так и живу в обличье этом…

Аbi gezunt***** – и всё в порядке!
Спасибо солнцу и зарядке.

…………………..
Закончив сказ, я понял вдруг
(и тут я точно не совру),
Что войны все мои былые,
Те, что могли свернуть мне выю,
С подробностями или без,
Утратили свой интерес,
Что на дворе дела иные,
Что наши годы молодые –
Уже история отчасти…
Кому нужны чужие страсти?

* Спасибо Богу (идиш)
** Чтоб огнём горел (идиш)
*** еврей
**** развлечения (англ)
***** чтоб быть здоровым (идиш)

"THEY ARE TERRIBLY FAR FROM THE PEOPLE" (Synopsis*)
by ANATOLY BERLIN, "The Silver Pen of Russia"

Maria Tarasova accused me of being detached from reality, criticizing my approach to poetry and philosophy as naive and idealistic, suitable only for the fanciful dreams of young girls. However, my background tells a different story, one of resilience and understanding of life's hardships from a very young age.

From as early as three years old, I faced the harsh realities of life, growing up in tight communal living conditions reminiscent of Vysotsky's lyrics about shared amenities.
My childhood during the war included memories of evacuation, starvation, and living in cramped quarters with my family while my father was at the front.
Despite these hardships, I found solace in poetry, sharing verses with wounded soldiers in the hospital, which brought them to tears.
Returning to the devastated post-war Leningrad, I grew up in a neighborhood known for its crime, navigating daily fights and poverty. I remember feeling rich just by ordering a soda with double syrup. "Thanks to Comrade Stalin for our happy childhood," I say with a mix of irony and reality, reflecting on the lack of affection and tenderness in those hard times.

My academic and professional journey was equally challenging, marred by anti-Semitism and the societal pressures of the Soviet system, which often placed obstacles in the path of my education and career advancement. Despite these challenges, I became an accomplished Mechanical Engineer, contributed to significant projects, and even engaged in teaching and academia, all while dealing with the pervasive scarcity of goods, hygiene, and information.

The decision to emigrate was not taken lightly, but it was necessary to escape the restrictions of Soviet life.

Starting anew in Los Angeles with just $20, I had to learn everything from scratch, navigating a different language, culture, and economic system. This journey was marked by hard work in various jobs, from engineering to driving a cab, always striving to improve and adapt. Through all these experiences, I have maintained a spirit of perseverance and adaptability.

My life's story disproves the notion that I am disconnected from reality or irresponsible in my ideals. On the contrary, my experiences have grounded me in the complexities of life, enabling me to approach poetry and philosophy with depth and understanding. In conclusion, if I still wear "white wings," it's because I've earned them through a life of hard-won battles and constant learning, not because I'm naive to the world's realities.
And this is what I wish for you, Maria, to find strength in adversity and always keep moving forward.

P.S. It's been over five years since this exchange. Since then, my response has inspired others and reaffirmed my commitment to sharing my story, demonstrating how experiences shape us and the importance of understanding and empathy in our judgments of others.

* The synopsis is written out of necessity, as the subsequent translation sometimes sounds strange because of the want for words and the unimaginable differences in the rules, realities, and habits of the two societies.