Ночь

На шелковы ресницы бы - гороха –
Не потому, что как-то слишком плохо, -
Альтернативой медным пятакам,
Песок под веки – было – мелковато,
Не заглушает происки Эрато,
Скучающей по «милым пустякам»,

Привычкам, жестам, голосу, дыханью –
Но, стоит победить воспоминанью, -
Ни света, ни покоя и ни сна,
Лишь воздух, раскалённый до ожога,
Усталость, беспричинная тревога,
И только напоследок – белизна. -

Как траурниц кайма – её бархотка,
Как на пределе видимости – лодка,
Так высоко, как будто я – на дне,
И потому  - недвижен, нереален, -
Не мавзолей, но анфилада спален,
Безмолвие, и с ним наедине –

Какие-то обрывки разговора,
Случайная, бессмысленная ссора,
Та жизнь, что, как картина за стеклом,
Почти не поддаётся пересказу,
Но исчезает навсегда и сразу,
Как лодка, что ушла за волнолом.

Какой же сон приходит на горохе? –
Неурожай, я собираю крохи,
Картошку, репу, ягоды, бобы –
Всё пресное, безвкусное, как вата,
Железная мелодия Эрато,
И медные объятия судьбы.

И оловянный треск, гранитный скрежет,
Кайма пыльцой небытие разрежет
И вынырнет двуликий серафим,
Он полуслеп, и тем страшнее Вия,
Как бабочки ночная эйфория,
Сон разума, когда уже не спим.