2. Полустихи

Я учился в сельской школе.
В простой,
    без выкрутасов.
И горжусь этим.

Наше, отечественное быдло, то есть меня,
Его куда следует поместить (а я не был крупным)? - На последнюю парту.
Причём в самом тёмном углу.
   А в это - не поверите, - вместе с длинной дурындой, по фамилии Дуракова.
   Представьте картинку, я, мелкий, Лапушкин, и она, на полметра крупнее,
              Дуракова.
   Баран да ярочка, такая парочка.

  Но жизнь, она без соплей, кстати, Дуракова исчезла довольно быстро, никаких злобных происков КГБ, скорее всего её родители подались в более злачные места.

   В одном классе со мной учился Миша Пахомов. Никаких обид. Нас было гавриков тридцать. Все бегают, шумят, но одеты - разно. Тогда было плевать (лукавлю),    но мы - хлам, некрасивы, чем-то побиты, а это красавец (чуть ли не в бабочке).

   И вот он написал стихотворение - четыре строки. О чём, как - в памяти моей
не осталось.

А тогда по каждому случаю, и без случая, - школьников за одно место, и на сцену.
А тут - юное дарование. И каждый раз одно и то же.

Это было моё первое столкновение с поэзией.

То, что мы учили, как-то не ассоциировалось с поэзией.

     Боря Глазов, рафинированное, бледное, как грибок-поганка (не в обиду),
существо.
     Его папу, по разнарядке, прислали из Ленинграда (чуть ли не с путиловского завода) главным инженером (тут фигура умолчания), тогда многих - сдёрнут, и к нам.
     И никто не бил, пальцем не трогал, даже в мыслях не было, что кого-то надо проучить.
  Они, Глазовы, привезли сказки, книги в изумительных изданиях, я потом ничего подобного не сумел найти.

Бесконечно им благодарен.

  Я другим способом, этих книг, скорее всего не увидел бы.

       Это вехи,
на моём пути
(для меня - страшно - значимые).

Продержались они год.

===================================================

Вторая встреча с поэзией

    По тогдашним временам, а жили мы в колхозе,
я могу соврать, но тогда колхоз воспринимали, как всё - альфа и омега.

   И регулярно собрания в клубе,
а колхоз(и село) - тысяч десять жителей.
Телевизоров не было. Кино было.

После каждого собрания - концерт.

Сначала сопляки, то бишь мы, забыл как это называлось,
возможно - речёвки.

Картина простая - десяток малолетних придурков, и среди них я,
 стоят шеренгой на сцене -
первый:
 Вот стоит один вопрос,
второй:
  не осилит наш колхоз
третий:
  совместить быка с коровой
четвёртый:
  и построить паровоз;
далее по тексту.

   Была газета: "Пионерская правда"
и в ней на первой странице (заняв её полностью)
стихотворение, название сейчас не вспомню, но желающие могут поискать, поскольку ключевые слова я помню - "В красной рубашке, босой коренастый, словно подсолнушек, светлый вихрастый..."

Я его выучил, причём меня никто не заставлял.

   И вот, сопля недобитая, то есть я,
выползаю на сцену, в штанах, в светлой рубахе и в галстуке, пионерском, паморки с мыморками отшибло, а передо мною - зал, человек триста, может больше, слава Богу (и организаторам) свет в зале отключен.

   Молчат, сопят, ждут. Минут тридцать я рогом упирался (большое стихотворение) - в зале - мёртвая тишина. А вы попробуйте аудиторию продержать в напруге тридцать минут.
    А потом - шквал аплодисментов.
Да нет, не моему таланту.
    Все ждали когда я собьюсь. Как сейчас ждут, когда я сопьюсь.
Ребята, мы же не по шаблонам делались. Штучная продукция.

Третья встреча с поэзией

--------
Мой уровень тогда - шестой класс.

Приезжает гастролёр - мастер художественного слова.
По рублю и в дамках.
Я не помню его имя, я не помню его облик,
я не помню, как разжился рублём,
А тогда рубль - это кое-что.

Собрали зал полный.

Выходит весь такой, полноватый, невысокий. и т.д.

"По длиннннному фронту
купе и кают
Чииновник учтттивый движется"

И я - в лоск, я понял мелодику, я понял, что поэзия,
это не когда у доски отбарабанить

"Ах, как мила моя княгиня,
за ней волочится француз,
у неё лицо как дыня,
зато жопа - как арбуз."

Надеюсь вы понимаете, что это не я,
    это классики.
Я вернулся ещё раз,
    чтобы отдать,
      я не умею говорить красиво,
большинства уже нет,
 тени себя и моих мыслей,
  кто-то возможно жив,
 я не знаю красивых слов
я просто плачу,

а вот сумею ль заплатить, за вас, за всех и за удачу?

================================

Позже

Валера Дятлов.
Его папа был секретарём партийной организации.
Толи назначенным, а может и нет. Я был мелким и многого не понимал.
Была положена квартира. И они её имели.
В центре села. Дом двухэтажный.
Для партийной элиты. Коммунистической.
Конечно, они не занимали два этажа.
Что было на первом этаже - не помню.
Толи медицинское, толи ветеринарное.
А они жили на втором этаже.

Редкая нищета.
Папу Валеркиного я видел. Начальник.

Вот что удивительно.
Какая прекрасная была жизнь.

Мы были танцоры.
Исполняли два танца.
Такая стезя была тогда.

Матросский и лезгинку.

На всякие слёты, собрания и т.д.
Я, наверно, как танцор, интереса не представлял.

Хотя был чёрный. Солдат эпохи. Потом.

Я страшно завидовал (белая зависть) Валерке Дятлову.
Он в паре был с Надеждой Штифановой.
Прошло много лет, я не помню с кем я танцевал.

Когда есть талант. То он есть.
И наоборот.

Может и я был не плох.

Даже потом я исполнял лезгинку. Даже в одиночной паре.

Напарница - Марфуга Феткуллаева.
Про себя, как танцора, скорее всего был никудышный.
Марфуга была талантлива.

Как объяснить, не танцору, что один жест о человеке может сказать много.

Валерка Дятлов голову наклонил. И танец стал танцем.

А Вы говорите купаться. Какое купание, когда в бассейне нет воды.

====================================================