Ресторан Моветон-2037

 

Новый год приближался со страшною силой кометы.
Ароматами хвои приправлен элитный бензин…
а другого и нет…
запрещённое
думою:
 
«блин!»

позабыто —
его произносят… эстеты
тет-а-тетно-воздушно, один на один.

Даже — эв-фе-мис-ти-чес-кий — «хрен» — под запретом,

все
крутые
герои экрана
по-птичьи пищат,
на «носителях» «сленг»… весь «запикан» — согласно декретам,
а
за
«девственный мат» — отвезут в каземат.

Носит «штатский сотрудник» на ухе «серьгу»,
вычисляя накал выраженья —
тупо
сунешь деньгу:
«как… так я ж ни гугу»,
и
заслужишь его снисхожденье.

Дума
правит страною, и дума одна:
«Пусть — хоть трижды блажная — жила бы страна!»

Год назад вновь —
Святою объявлена Русь!
(Все срединные земли — о прочих сказать… убоюсь.).

Как воспитанный в самоцензуре,
страшно даже сказать:
«гражданин!»,
блин,
конечно,
вкушаю «внатуре»,
раз натура — всему господин!

На
тарелке
уже полблина:
я жую — как жуёт вся страна —
каждый, мысля, жуёт и молчит…
за госстрах и за гособщепит.
Кто лишь слюнки глотает,
и
тот —
«незапиканных» слов не найдёт!

Текст порою прочесть невозможно:
проставляют компьютеры звёзды —
«парикма***», «м*****» (поверь — это «мебель»),
«ст*****» (легко догадаешься — «стебель»,
«*****т» в сортир обронил депутат:
нецензурное слово: «мандат»!
Понатыканы средства слежения
вычисляя лица выражение:
ежли в кадре возник триколор,
должен быть — безупречный мажор.

………………………………………
Вот иду я… стоит при метро,
прям на выходе, типа: Пьеро —
в балахоне, с зонтом, глядя в рот —
кто его улыбнёт…

Текст даёт на листочке, коль будет прочтён —
приглашён ты гостём в ресторан «Моветон»!
Где дежурное блюдо: «блин с хреном» —
нынче ненорматив — что бесценно!

Нет проблем! Нахожу. Захожу.
Пьяным воздухом жадно дышу.
«На каком языке слышать мат соизволите?» — вам говорят…
странным голосом цедят сквозь зубы, неподвижные выпятив губы.

«На исконном б, на русском б, сестра б —
чи не бачишь, це ж я не араб?! —
только, мне ли тебе объяснять:
по губам смогут всё прочитать…»

«…человеческим — только не птиц!»
Ей хватило и взмаха ресниц…
Я-то думал — над лампою — ткань,
а там — клетка и в ней попугай —
ткань откинешь, взахлёб говорит.

Догадался, что в клетках других,
занавешенных, тихо сидят,
ждут черёд свой, в иных языках
наторевшие: что птицам страх! —         
речь людская, лишь звуки, для птах.

Слёзно слушал:
сакральной казалась птиц речь…
славил птичий акцент — что не смогут засечь!