Обострение. Глава 1

«Суровые годы уходят. Борьбы…»* – дальше, видно, забыл,
но чувства в груди хороводят шуршанием ангельских крыл!
И в сонме бессонниц накатят картины минувших побед,
и долгую память раскрасят сюжетами прожитых лет!
               
                ***

                Глава I   

                1.

Мне выпало время распада иных образцов жития!
Стремление к «светлому завтра» смела диктатура рубля.
Менялись былые устои – в быту, на работе, в любви –
степенные «дети застоя» ломали привычки свои!

А впрочем, такие пассажи – способны ль кого взволновать?
Но кто комсомольцу укажет – где гоже, где нет – ночевать?
И я, изучивший детально «научный», пардон, коммунизм,
к «мостам… с телеграфом» банальным добавил девичий стриптиз!

С напором, достойным Чапая, когда он в бою на коне;
горстями любовь поглощая, я был бесподобен вполне!
Ни Фрейда, ни Юнга не зная, я практикой стены долбил,
и барышни, томно вздыхая, лишались сознанья и сил!

Я больше любил кареглазых, высоких и в меру худых...
работниц «горсвета-горгаза» – советских принцесс городских...
изысканных див перестройки – замужних, свободных… любых!
Ценительниц кухни и койки, охочих до ласк молодых!

И даже бухгалтершу РЭУ – Фаину Боруховну Шноль** –
она, отдаваясь «Гомеру», вживалась в Еленину роль,
взывая прокуренным басом, её до утра похищать
и, спутав Париса с матрасом, спеша расстилала кровать!

Но стало в провинции тесно – не тот по размерам масштаб!
Мой образ, стяжавший известность, встревожил вчерашних растяп;
и маме «пожалились» дочки начальника местной ГАИ
на то, что без лишних примочек, я сразу обеих любил!

Решил я на время без шума покинуть родной городок.
Но лишь проводница угрюмо закрыла вагон на замок,
почувствовал сердцем свободным – сюда я уже не вернусь!
Да будь я последним уродом, но я и в Москве поднимусь!

____________________________________________________

* Песня из к/ф «Собачье сердце», муз. В.Дашкевича, сл. Ю.Кима
** Все совпадения имён и фамилий (если таковые имеют место) – случайны.


                2.

Москва – средоточие силы! Москва – средоточие лжи!
Здесь многих под корень скосило! Но те, кому выпало жить…
теряя былую невинность, здоровье и юный задор,
цинизмом лечили наивность, когтями душили позор!

И Партия дряхлой рукою, скривив указующий перст,
послала дорогой другою… подальше от ленинских мест!
И в тёмных углах приживались иных отношений ростки,
и прежние бонзы старались урвать пожирнее куски!

Как много их – тех, адекватных, кто острые зубы имел –
по правилам малопонятным меняло «бабло»… на отстрел!
Мне как-то везло поначалу – не пойман… не предан… не бит…
Я плыл по прямому каналу – удачлив, обласкан и сыт!

Не зная минуты покоя, начальный ковал капитал
и часто, порою ночною, в крутых кабаках зависал!
Но утром, побрит и ухожен, являя собой образец,
светил чуть помятою рожей – «прожектор девичьих сердец»!

Московские дамы, порою, бывали и впрямь хороши!
Иные – сердечно, не скрою, тревожили струны души;
Иные – играли на флейте, иные – любили «фоно»…
Не помню уже, хоть убейте – давно это было… давно!

Мне память мгновенно отшибло, когда я её повстречал –
глазищи, шальная улыбка – божественный нимфы оскал!
А голос! Когда она пела, про «жёлтой гитары изгиб…»
Любуясь изгибами тела… я, видно, навеки погиб!

Случайность! На даче у друга – вино, анекдоты, шашлык…
Девчонка (не нашего круга) зашла… Я к таким не привык!
Соседка! Смутилась невольно – остаться, по просьбе гостей,
и спеть… дескать, будет прикольно, про «Глорию» и лошадей!


                3.

«Любуясь изгибами тела… » – пожалуй, я тут перегнул!
Девица ещё не созрела – семнадцатый лишь стуканул.
Но мне это было так ново – до дрожи, до боли в боку…
Мне формы Ларисы Петровны давно навевали тоску!

Нас, в общем, никто не знакомил – все были порядком пьяны!
Она же, две песни исполнив, тихонько исчезла. Увы!
И я не помчался галопом до дома её провожать…
Девахи плясали с прихлопом… а я так отправился спать!

Не то, чтоб я круто влюбился иль паинькой сделался вдруг.
Не то, чтоб я в зюзю напился… в желаниях… ласковых рук!
Но понял, что как-то ломает, на фоне улыбки Её,
смотреть, как Катюха снимает привычным движеньем бельё!

Я имя Её не запомнил – конечно, не в имени суть!
Да будь она даже Изольда, Индира, Розалия, Руфь!
Не зря ж друг тунгусов и финнов, предавшись любовной тоске,
карябал пером страусиным – «что в имени, дядя, тебе…?»*

Сквозь сон ещё слушал сердито: рулады ночных соловьёв;
как Катька поспорила с Ритой… на бренное тело моё!
Но лишь про себя улыбнулся наивности женской души
и носом в подушку уткнулся, чрез миг растворившись в тиши!

Под утро, взглянув отрешённо на спящую рядом Марго,
я молча – ни пьяный, ни сонный – открыл потихоньку окно…
И топал до станции лесом, мурлыча невнятно под нос
мотивчик далёкого детства: «На кой меня дьявол занёс?»

А в воздухе нежно развешен пленительный липовый дух!
Полсуток я тихо помешан! Полсуток? Я даже припух!
И это с моим-то подходом к амурно-постельным делам?
А в тамбуре прямо из горла… бухарики пили «Агдам»!

__________________________________________________

*ЛГ путает строку А.С. «Что в имени тебе моём?» с его же «Мой, дядя…»


                4.

Мы жили «семейным подрядом»! Но вот в полупьяном бреду,
правитель наш стал «демократом» и вскоре профукал страну!
Сестрицы, почуяв свободу, рванули по разным углам –
прибалты легли под Европу, Кавказ отвалил к паханам!

Другие намылились тоже, и вмиг от великой страны
остались лишь рожки да ножки – такие дела, пацаны!
Но бизнес набрал обороты – конторы росли, как грибы…
Лукавый выписывал квоты – на никель, на нефть… на гробы!

И вскоре «солидные люди» – торговцы китайским шмотьём,
крошили омаров на блюде, коньяк запивая вином!
И в красных спортивных костюмах ходили в Большой... на балет.
И трижды за месяц угрюмо кляли`сь на могилах коллег!

Мне тоже легко удавалось доить «золотого тельца» –
наверное, всё же сказалась природная умность лица!
А тот эпизод с незнакомкой я помнил ещё десять дней…
в контексте сравнения с Томкой... размеров «еёных грудей»!

Так жизнь потихоньку коптила под флагом любви и бухла!
Меня лишь Венера отшила – тому, как планетой была!
Я шёл незатейливым пёхом, собрав до полсотни побед,
и выглядел очень неплохо… но редко ходил на балет!

Мы брали компьютеры налом в общагах вьетнамских «друзей».
В такие моменты бывало совсем не до женских грудей!
Вьетнамцы – особая каста… такой боевитый народ.
И как-то контракт не задался… бывает, раз в год не попрёт!

Втроём! Отходили достойно… в крови… не теряя лица!
К машинам, поставленным в стойло на заднем дворе, у крыльца.
И было достаточно жутко – баланс перевеса достал –
один к четырём, на минутку… а может, к пяти – не считал…


                5.

Да…! Видимо, мне, дурачине, с небес кое-кто намекнул!
Андрюха скончался в машине… а я до своих дотянул,
хоть жёстко досталось два раза клинком выкидного ножа…
Но лекарь заштопал, зараза, на грязном полу гаража!

Потом погрузили в машину и долго куда-то везли…
Я помню лишь Санину спину, да тяжесть бинтов на груди...
И тянущий душу до боли сюжет на знакомый мотив –
про то, как несчастные кони доплыть до земли не смогли!

А может быть, просто приснилось (похоже, я долго проспал),
как девочка в позе красивой гостям исполняет вокал:
играет сама на гитаре и вновь запевает на бис –
как здорово... в пьяном угаре... сегодня мы все... собрались!*

И прочие жизни картины мелькали в горячем бреду –
то Ларочка, в роли ундины, купается голой в пруду;
то Катька манит телесами, бесстыдно поднявши подол;
то Танька стреляет глазами – такой вот у Таньки прикол!

Очнулся на пятые сутки, и сердце пустилось в галоп!
Мне чьи-то прохладные руки настойчиво трогали лоб.
А чьи? Застонал для эффекта, ответ угадав без труда –
я всё-таки монстр интеллекта, хотя и туплю иногда!

Она беспокойно склонилась, попав на классический трюк,
и, часто дыша, покорилась слиянью минутному губ…
Но после с шальным выраженьем, негрубо меня отчитав,
покинула поле сраженья, конечно, давно проиграв!

Потом, через час, возвратилась, неся на подносе кисель;
и, гордо светясь, торопилась поведать, присев на постель,
о том, что без лишних наводок, понятно – сквозь это окно
я летом запрошлого года под утро покинул Марго!

__________________________________________________

* ЛГ путает в бреду строку известной песни О.Митяева.


                6.

Итак, я у Саньки на даче, а рядом, бесспорно, Она!
Как козочка юная скачет, смущая покой пацана!
И было немного неловко, но, сделав лицо кирпичом,
я первый представился громко, в порыве почти боевом!

Она догадалась, конечно, и, глядя мне прямо в глаза,
с улыбкой, по-детски беспечной, ответила: «Юля». Коза!
Ну, Юля – так Юля! «Прикольно!», – почти невпопад отпустил!
И тут же подумал, невольно, что с Юлей ещё не крутил!

Под вечер приехали парни с вестями и прочей байдой!
И образ моей санитарки на время ушёл стороной!
Санёк обозначил расклады, расходы за эти деньки…
Все были, до чёртиков, рады, что я не отбросил коньки!

Я тоже был рад, но, однако, с оглядкой на тонкий момент,
послал бы скорее всех на фиг, чтоб с нею побыть тет-а-тет!
Теперь я влюбился конкретно – до боли, до дрожи колен…
Какие, там, Тани и Светы! Плевать на Тамар и Елен!

Забуду Марго и Зинулю… и с Катькой мутить завяжу…
«Да, кстати, а где наша Юля? Послушай, чего расскажу!», –
Санёк озабоченно хмыкнул, взглянув на меня с высоты –
как будто по струнам пиликнул... школяр, перепутав лады!

– В любви за тобой не угнаться, но Юлю не вздумай… того!
Девчонка, в свои девятнадцать, давно не от мира сего.
Не знаю, как там по науке, но факт – с головою беда!
Три четверти года в психушке, а летом – к бабульке, сюда.

Сейчас она, вроде, не злая... с тобой вот решила помочь.
Отпад! Иногда распевая, бренчит на гитаре всю ночь!
А осень-весна – обостренье... её забирают в дурдом –
лет десять такие мученья, с тех пор, как я с нею знаком.

Я им помогаю немного – они очень бедно живут...
Санёк улыбнулся и строго… молчал ещё пару минут!

                ***
               
               
 июнь 2014.

продолжение: http://www.stihi.ru/2014/07/10/3870