Все, что ты даровал...

Все, что ты даровал, возвращается очень скоро,
Будь то щит или меч, или просто лесной пожар.
Я стоял на холме, я смотрел, как сжигают город,
Из которого я в эту ночь недостойно сбежал.

Эти правила просто и слезно, но так диктуют,
Паруса надувая, оттачивая ножи.
Я ушел из страны, уповая найти иную,
Где цветет и живет все, что было бы призвано жить.

И тот мир был далек, мир, влекущий неодолимо,
Мир, зовущий к себе, сквозь плеяду жестоких стран.
Я стоял в стороне, я смотрел, как казнят невинных,
И толпа в них кидала песком и просила костра.

Он был жив и реален, и ищущему обещан,
И я верил, что он все же где-то там, впереди...
Я сидел у окна, я смотрел, как стреляют в женщин,
Прижимавших младенцев к своей обнаженной груди.

Перед взглядом носились то лебеди, то драконы,
И душа в них нуждалась, рисуя по мере сил.
Я стоял у дверей, я смотрел, как вручают корону
Человеку, что даже меча недостоин носить.

Я кричал им - проснитесь! Я верил в богов и искусство,
Я срывал голоса, в ожидании нового дня.
Но на лицах собравшихся в зале не дрогнул ни мускул,
За защиту и истину рук ни один не поднял.

Я хотел бы понять, что мое ожидание - мнимо,
И просил у богов завершить этот круг поскорей.
Но там люди травили людей, и топили гонимых,
И пронзали кинжалом лежащего на алтаре.

Я искал его всюду - так тщательно, и ревниво,
Что забыл свое имя, и даже истоки свои.
Там тащили солдаты девчонку в лохмотьях к обрыву,
И никто! - понимаешь? - никто их не остановил!

Я прошел сто эпох, избавляясь от скуки и тлена,
Но нашел только то, что имел у начала начал.
Значит жребий такой же написан и этой вселенной -
Наблюдать за своим разрушением, и молчать.

И просить у небес избавления и покоя,
И молить об Олимпе (Эдеме и Вальгалле)
И винить всех вокруг (всех подряд) в своем личном горе,
Умоляя за счастье убить - но не умереть.

***
Я сбежал из горящего города, сняв оковы,
Чтоб найти мир иной - непорочнейший и нагой.

И я буду стоять и смотреть, как рождается новый,
Непохожий на эти, рожденные до него.