Посвящение М. В

Две античных громады сливаются в то, что сразу
возвышается над муравейником, и руками
убирают поспешно слезу, что пророк для глаза,
и затем говорят им понятными лишь словами
о любви и о том, что язык становился общим,
несмотря на различия в лексике, с нею прочих
черт особых. Несхожего много нашлось, но к ночи
все становится равным по свету и тени. Гложет
неустанно печаль, словно моря прилив вгрызался
в ее тонкие скулы из гальки и круглых стекол;
одинокая чайка задумчиво пела стансы
и смотрела на влажное, в ряби от ветра око.
Две античных громады неистово тянут руки,
чтоб сплетаться, как корни сплетаются - навсегда;
словно эхо из прошлого, слышатся речи звуки:
"Ты моя часть, провинция, нам ни к чему вражда.
Ибо каждый удар в мое сердце пройдет на вылет
сквозь твое и застрянет, трепещущий, у виска,
от чего на века плоть, как мрамор, твоя застынет,
и моя иже с ней. Так люби меня здесь, пока
дали время нам дети, сидящие на вершине,
пока тянется нить золотая от пальцев рук,
пока наши названия - женщина и мужчина,
ибо жизнь без тебя есть ужаснейшая из мук"

И они простоят дольше нас, но мы суть их части;
как наследники гонят по венам своих отцов,
так античность пульсирует где-то в твоем запястье,
повторяя ударами эхо известных слов.