Три поросёнка

          Было утро. 
          Поэтому: бигуди, беготня… и, главное, стабильное желание выйти пораньше.  Потому что, если оставить ровно 36 минут, то придётся постоянно бдить над скоростью, и ворваться в школу во время звонка с рабочей росой на лице и других местах. И с почти спокойной совестью разрешить себе две минуты на раздевание и взятие журнала…

          В общем, пока всё двигалось обычно.  Но вдруг…  Нет, я не говорю, что раздался стук в дверь и входит…!  Если и раздался стучок, то я или не слышала, или не помню.  И вошёл человек – наверное, можно его назвать обычным, когда тебе уже под сорок, а человек этот всё время у тебя есть, и есть он как-то заметно выпукло, а зачастую болезненно выпукло. И по отношению,  ставишь его примерно на один уровень с детьми. То есть родня очень родная.
          Возможно, вы догадались, что это была – мама. 
          Хочу, хотя это и не логично, выложить пояснения к тому, что произошло дальше, и что меня так удивило. И запомнилось на всю жизнь!  Есть предположение, что запомнится и вам.

          Так вот, от маминой – и моей родной – деревни до той, где я жила с детьми, было 25 километров, с поворотом не в сторону районного центра, поэтому добираться было сложно. И надо  догадаться и заранее просчитать, как это сделать.  Так что ранним утром мама ко мне, как вы опять догадались, появлялась не каждый день. А теперь уверяю, что не бывало ни разу ни до, ни после.
          Второе пояснение:  набожность у мамы если и была, то столь неочевидна, что даже я ни разу не заметила.  (Правда, в скобках придётся уточнить – только что, печатая эти строки, вспомнила – что однажды я уговорила маму съездить в церковь покреститься.)  Хотя родственники у неё были староверы, но в советское время всякое их влияние пришлось запрятать поглубже, так что зарылось оно до невидности.
          И третье:  мама, как любой мирской человек – и по-честному упомянем, что и большинство называемых верующими – имела обыкновенную гордость, амбиции, мнительность, страх перед чужим мнением и прочее.
 
          И вот этот неожиданный человек входит в моё жилище в такой рискованный час с тяжёлой сумкой, в которой:  молочко, сметанка, творог, свежие пироги – то есть встать ей пришлось в заоблачную рань!  А также – достаёт шоколадку «Три поросёнка». Опять же, простите, лучше сразу расскажу про «поросят». Когда я тут же при маме стала есть эту шоколадку – правда, уже после того, как произошло то удивительное и чрезвычайное и совершенно из ряда вон выходящее – она мне показалась настолько вкусной, что ещё и это добавило удивления. Потом я искала такую же – насилу нашла – думала, что дело в «Трёх поросятах», но та не оказалась столь поразительно приятной.

          А произошло вот что.

          Как вы – уже в третий раз – поняли, что мама моя сделала нечто совершенно нехарактерное для неё.  Мама проходит к столу у окна.  Садится и отворачивается к окну. Теперь я понимаю, что она не смотрела В окно, а собиралась с силами. И если я не ошибаюсь, если мне не изменяет память, я, кажется, услышала слово доченька. !!!
   
          Снова – просто очень необходимо – придётся пояснить. Маме было восемь, когда началась война.  Дедушке, отцу её, дали отсрочку на пару месяцев, потому что в июле родился пятый ребёнок. Деда вскоре забрали на фронт, откуда он уже не возвращался;  в 45-м погиб в Польше.  Бабушка умерла в тот же месяц, в то же число только лет через тридцать-плюс.  И от этой красивой женщины, на которую легла обязанность прокормить пятерых, ожидая всю войну чудесного своего Алексея, такого скромного и всё же популярного в тех местах человека, гармониста, честного труженика – от бабушки моей (и глядя на моих дядей и тётю с мамой, я уверена) вряд ли кто-то из детей услышал слова «доченька», «сыночек». Скорей, получали словесные пиночки. И не только.

          Так вот, маме было не с кого это взять. Но для меня в данный изумительный момент у неё откуда-то ЭТО нашлось. Мама… начала просить прощения у меня за все грубые и плохие слова, какие она когда-либо говорила в мой адрес. 
          Страдала я сильно. Я сильно страдала от них. Но в те моменты она, конечно, не понимала, какую боль и какое унижение моей личности приносит своими словами.  Я бы сравнила это с глухотой птиц перед размножением в их гуляношное время, время завлечения сударушки и превозможения остальных претендентов – когда шепчут тетерева и щёлкают соловьи, они почти ничего не слышат. Так и человек – хотя здесь происходит противоположное – когда, извиняюсь, орёт, или тихо-интеллигентно наезжает,  на ближнего,  не чувствует, что пронзает его, раздирает его сущность!
          Но мама вдруг как-то поняла.  Ощутила.  Ей открылось. Дошло.  Включилось сострадание, какое есть только у Бога в сердце, и только Он, думаю, может этим поделиться!  Да. Но дальше нужно сделать – сделать!? – удивительно чудесные ещё две вещи.  И вот это, мне кажется, происходит редко.  Нужно ОСОЗНАТЬ необходимость попросить прощения.  А теперь самое трудное – ПОПРОСИТЬ прощения.
          И моя мама совершила этот подвиг!  К тому же она оснастила его подобающе, она тщательно подготовилась к нему!
          Когда я слушала её, я не помню опоры, не помню под собой основания.  Наверное, была в улёте…

          После этих «Трёх поросёнков» к сладостям, может, и питаю слабость я, но отношусь без интереса: замечено, нет слаще и вкуснее, чем те - от мамы!.
Вот.