История ВЕРЫ

         У моей бабушки со стороны отца в углу передней, где обычно у людей висят иконы, был большой портрет Ленина. И прабабушка, мать деда, была знахаркой. Короче, в этом родстве к Богу меня никто не приобщал.  Хотя в километре, в соседнем селе Дмитриеве стоит храм с 16-го века, и в его более поздней каменной пристройке службы, говорят, не прекращались и в советское время.
         Вторая бабушка, мать мамы, жила в Шекснинском районе в деревне Кокунино, которой теперь нет. Меня туда маленькую часто отправляли погостить, особенно летом. И я помню: травы и цветы были гигантские, намного выше меня. Берёзы очень толстые, берёзовки заготавливали бочками и заквашивали её ветками смородины. И всё лето в жажду пили берёзовый квас. Помню больших тетеревов и глухарей с красными бровями и перьями, красиво переливающимися сине-зелёным светом – их приносили дяди с охоты.
Но не менее сильное впечатление оставили три старушки в избушке недалеко от нашего дома. Для  девочки те монахини-староверы были старушками ещё и потому, что всегда в платках. Одна из них называлась матушка. То есть главная в общине. Недаром ребёнка туда тянуло: там всегда был мир, тёплая приветливость, дружелюбная обстановка. Мне запомнились ночные богослужения, когда с окружающих деревень приходили другие люди, как они радовались при встрече и дружно долго молились.
Монахини те, видно, учили меня верить и молиться, а бабушка не препятствовала и сама ходила на молитвы.
         Но когда меня приняли в октябрята, случился конфуз. Наверное, я проповедовала или молилась при всех. Маму вызвали в школу и поставили на вид. Думаю, что она мне сделала сильное внушение.  Да и в Кокунино уже отпускала реже. Так я испытала первое гонение за веру.

         Затем, когда по обычаю мы  с молодёжью в тракторном кузове съездили в село на крестный ход в Пасху, на меня доложили директору школы, и из секретарей комсомольской организации потихоньку… заменили. Помню, что было не по себе, хотя большого шума и позора не создавали: я была хорошей ученицей, и мама имела в деревне авторитет.
         Внушение после Пасхи,  что не подобает советским школьникам ходить в церковь, делали на классных часах, линейках и, конечно, на уроке истории – Александр Иванович, коммунист, не мог умолчать.
         Но самое сильное и убеждающе честное предупреждение было от Василия Сергеевича на химии. Оно было странное, потому что – с другой стороны, другого плана, вообще противоположное тем;  как бы не в разнос, а в защиту веры.  В защиту от праздных и любопытных людей.  Он сказал – на уроке химии! в советские времена! ну и смело же! – он сказал примерно:  когда вы сидите… по большому, хотите ли, чтобы за вами подсматривали?!  Вопрос был риторический.  Лично меня он убедил не только в том, что если не веришь, подглядывать в церковь не ходи, но и в том особенно, что молитва и вера – это интимно, это тайна, это сугубо.  И не надо соваться в чужие отношения с Богом.  Василь Сергеича я ещё больше зауважала и полюбила.  Слава Господу за честных и мудрых!

         Вера – это весело, это основательно. Она облекает в надежду и поощряет к любви. Но верила ли я? Просто за меня помолились. И ещё, когда я увидела в книге Исход Божье обещание: «Благословлю до тысячи родов любящих Меня», то поняла, что у меня в роду, даже пусть в очень далёком колене, кто-то сильно любил Бога!

         Юность прошла по-мирски. Замуж вышла по любви. Сейчас бы я выразилась точнее: по влюблённости.  Не той, стандартной, влюблённости, коя по статистике заканчивается через год-два; это было сильное стойкое чувство. Очень сильное. Я осознавала драгоценность человека, который со мной. Но нас не учили обращаться с настоящими ценностями, тем более беречь и взращивать отношения. Муж стал для меня вместо бога, то есть (не люблю это слово) идолом. И через восемь лет он был отнят у меня! Это страшно. У кого не было разводов, поверьте: это страшно!! Это катастрофа для каждого в семье и всех родных. Это почти не зарастающие раны! У детей к моменту написания рассказа точно не заросли, хоть они уже взрослые.
         Было так плохо, что ниже нуля. Казалось хуже… хуже! смерти. Я хваталась за всякую помощь, за любую соломинку и за всякую мерзость – без Царя в голове её не вдруг отличишь. В голове как-то и такой вариант мелькнул: может, сходить в церковь? Но я представила всё, и подумала: знаю, что скажет батюшка, мол, молись Иисусу Христу-у-у.  Внутри был почти сарказм: знаем- знаем, что толку-то?. Этот вариант был отвергнут. Более основательно рассматривались способы самоубийства… .  Не знаю, как я выживала в этом ужасном состоянии стресса и скорби! На личные переживания детей ещё и это сваливалось.
         Из города пришлось уехать. С детишками обживали дом и участок, что дали нам от школы в деревне. Стало немного легче.
         Очень почему-то – а никто не подсказывал, не заставлял – захотелось покрестить детей. Видимо, материнское сильное желание защитить их искало способ. Сын с детства был, скажем так, принципиальным. Если решил что не делать или что делать, его было не пересилить. Он отказался ехать в церковь. И я повезла одну девочку. До или после, не знаю, мне захотелось молиться. Вот захотелось мне петь «Отче наш»!  Почему-то петь.
         Вдруг и сын сам попросился креститься. Удивил меня! Я повезла и его. Потом поняла этот промысел Божий: чтоб ещё раз побывала там, где молятся.
Обращаюсь к настоятелю: где, мол, можно научиться петь «Отче наш»? Он показал на человека, который стоял к нам спиной и с другими певчими отпевал покойного. Когда я сзади задаю ему тот же вопрос, он, почти не видя меня, доверительно назвал свой домашний телефон.

         Я стала ездить в этот маленький городок на богослужения регулярно. И дьякон Алексий вёл со мной душеспасительные беседы в основном у себя на дому, хотя семья была большая: двое своих детей и двое приёмных. По сему я увидела, что привести человека к Богу было очень важно. Для того дьякон поступался своими делами ради обретения веры ещё одной душой. Делал он это искренне, ненапористо, аккуратно, грамотно. И предупреждал от фанатизма.
         Пошли слухи, что Вера ударилась в веру. Одни испугались, другие напряглись, третьи решили, что это очередное увлечение – пройдёт, четвёртые обращались за помощью. Многим было любопытно наблюдать – ведь учительница!

         И вот стою кажное-кажинное воскресенье во храме, а тут в очередное, на литургии и примерно представляю: люди, наверное, думают, что я, незамужняя женщина, где-то… А я в церкви стою!
         И тут Господь обличил меня через старушку, что рядом стояла: так она искренне и страстно обращалась в молитве, тихонько, себе под нос, а мне слышно. Вдруг – озарение мне, что я так не верю! Что я не верю. И чего тут стою?!
         Я вышла в соседний, летний, придел; там было пусто и прохладно. Пусто в смысле людей. Но Бог там точно был. С горькими слезами я, показывая на иконы, стала Ему объяснять, что всё это для меня – сказки. И что, если это правда, то «дай мне веру!»  Я понимала, что человеку учёному и умному, не будут аргументом доказательства, приведённые в книгах ( о плащанице и прочее). Если, говорю, Ты есть, то дай мне веру сверхъестественно! Просто – дай!

         Теперь, через годы, я знаю точно, что на искренние молитвы Бог отвечает всегда. Каждый раз!

         Через несколько дней – помню то место рождения веры – я стояла на трассе у автобусной остановки и размышляла о вере, о Боге. И вдруг увидела в небе над дорогой  большого размера живую картину – распятый на кресте Иисус! Я понимала, что другие люди рядом со мной не увидели бы её. Она была для духовных глаз. Она была для меня! Во мне возникло уверение посредством этого небесного видения – вот, не голос, а именно, уверение:  ЭТО БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ! НА САМОМ ДЕЛЕ Я БЫЛ РАСПЯТ ЗА ТВОИ ГРЕХИ!
         Ещё раз напоминаю: это был не голос, а некая уверенность именно в данном аргументе, который возник как аксиома. Но мне было достаточно. Одного ЭТОГО факта достаточно, чтобы пришла ВЕРА!
         Она пришла мощно, как бы вошёл в меня её дух! Я поняла, что навсегда. Что это стало моей сутью. Я ощутила, что ОНО никуда не уйдёт, не исчезнет! ОНО теперь моё навеки, и никто не сможет скинуть меня с обретённой высоты! Я почему-то почувствовала себя на другом уровне. И что «под ногами» твёрдо.
         Вот.

         Веру стало заметно.  Веру стали уважать даже священники.
         А я летала!  Летала от счастья такого обретения. Я понимала, что подарок этот вручил мне Сам Бог;  моей заслуги здесь нет, да это и неважно.

         Через некоторое время возникла другая сильная нужда. Внимательно прислушиваясь к словам из Писания, я обнаружила, что самый важный закон – любить Бога. А люблю ли я?! Мне стало страшно. Очень не хотелось в ад!
         Помню, как подходила к деревне, кругом никого, надеялась, что из окон не глядят, да, честно – не до того было! Я плюхнулась на майскую влажную почву на колени и со слезами навзрыд и, извиняюсь, соплями стала объяснять Богу, что Он для меня, дескать, далёк, и что я не понимаю, «как Тебя любить!»  Скажем, думала я, любовь к мужчине понятно, как показать: обнять, заштопать носки, накормить щами… . А Тебе как, Господи? Что мне немного ясно, как любить телом, чуть-чуть понятно, как душой. А вот – духом. Как?! Тем более – Те-бя!
         Я рыдала и просила:  научи меня!

         И представляла, что Бог, всегда отвечающий на искренние молитвы, несомненно, начнёт учить меня. И почему-то видела себя котёнком, которого Он будет тыкать носом: «вот так надо, вот так».
         Но Господь избрал другой способ привлечь к любви.  Настолько непривычный для нас, кого именно тыкали.  Он стал всячески… демонстрировать Свою любовь.  Он щедро заметно, корректно и конкретно выражал её,  проявлял в мелочах и очень важных для меня вещах.  Он просто осыпАл меня чудесами!
         Помню, что особенно это выражалось в ту осень. И Он, именно Он, Господь, а не люди, приводил меня в церкви, где больше проповедовалось слово, где в беседах рассуждали о Божьем устройстве, о духовном, об Иисусе Христе. И мне не лень было ездить далеко в такие церкви.

         А ещё, чуть раньше, летом, поняв, что нужных денег не дождаться, а родных я уже годы, как мечтаю проведать, и отпуск не резиновый, я поехала в Белоруссию на попутных! Слава Богу, всё было хорошо.
         И когда примерно через полгода… Это было примерно через полгода. Я с удивлением увидела себя со стороны на богослужении: поднявши руки, я призналась Богу в любви. Мои уста, не чьи-то, произнесли: «Я люблю тебя, Господи!»  И сама удивилась. Потому что таких слов я, в общем-то, не умела говорить. Я разглядывала себя и понимала, что это не театральный жест. Что это ответ на ту, Божью, демонстрацию любви. Я полюбила в ответ! Я полюбила! Вот он, родился свыше – как сказано у Господа, и что я прочла позднее – внутри меня новый человечек, духовный, Божий, как я понимаю, от Слова, от Любви. И вот уже полюбил Папу так, что даже признался!

         Вскоре я спросила: «Господи, знаю, что без молитвы ты ничего не делаешь. Кто помолился, что я здесь, в месте Твоего присутствия, что я вот так с Тобой, и счастлива?».  И Он показал мне человека из Белоруссии. Как я уже говорила, добиралась я на попутных, доверившись Богу. По дороге на Минск в том, месте, где я стояла, не много было дальнобойщиков (почему-то больше доверяла им, и, слава Богу, они меня не обижали), и я голосовала на всё подряд. Остановилась легковая. Мужчина был аккуратно и строго одет, в костюме. Ехал молча. Меня удивила чистота. И человека, и машины. Причём, чистюль ведь немало, и за машиной многие скрупулёзно следят. Но тут была особая чистота, даже в воздухе. Теперь могу описать её, как чистоту духовной атмосферы.
         Молчание меня напрягало. И вдруг обнаружилась зацепка для разговора. На моей дверце была длинная наклейка по-немецки. Я спросила, что написано. Мужчина ответил: «Иисус есть путь и истина и жизнь». «Ух ты, подумала я, с чем он ездит!» А он опять молчит. Я, видимо, приставала к нему, потому что разговор вышел на вопрос об экстрасенсорике. Он спросил меня о предках; я сказала, что прабабушка была знахаркой. Он объяснил коротко и весомо, что это не от Бога. Я начала было возражать, мол, я же не за деньги, я же с молитвой… .  Но он почему-то не спорил. Замолчал и всё тут. Позже я поняла, что в этом разговоре было сказано Слово в мою жизнь, и оно отделяло меня от греха, от опасности. Внутри происходила война.

         Так вот этого человека мне и показал Господь, когда я спросила, кто за меня помолился.
         Да. Удивительно.

         …История моей веры продолжается. А вера развивается, совершенствуется, набирает силу. Или, наоборот, приобретает немощь смирения. Сегодня я размышляла над тем, что вера должна быть детской: папа сказал, значит, так оно и есть, и надо просто послушаться. Господь во мне производит работу… Ого! Тогда есть надежда, что вера сохранится до небес.