из цикла - Пион - сказать любовь? -приговорить над

Сказать: любовь? - приговорить: надежда.
Назвать надеждой? - очертить окно
навстречу неизвестному столетью.
Что за столетьем? Время или быль
о боли дальних лет и дней минувших,
сегодняшних, бегущих в после-завтра,
в огонь и воду, в золото чаинок,
и чаянье морских белесых птиц?..
Не знаю как, задолго до привычки
стремленья жечь свои черновики,
не оставлять бессоннице покоя -
печаль катилась тройкой - в редколесье,
в трущобы и вокзалы этажей.
Не женщиной - так музыкой иль Музой,
художеством и правды, и мерцанья
изобличенной памяти... Не знаю.
Нет, знаю. В каждой птице - доля ветра.
И спица колесницы - силуэт
иль абрис пресловутого виденья
несовершенства жизни, совершенства
любви-потери. Вот она, любовь.
Желанье выжить, не смотря на землю
и глядя ждущей нежности вослед.
Слепят не слёзы - скупость разночтенья,
рассудочность, пристрастие к неволе,
привычка пить холодную пустыню
в горячке и велении вживленья
в одну из масок, требующих сил.
Прости, о грустном хочется пореже,
но режет сеть. Опять попался ловчий
в силки из паутины и стекла.
Стекла минута по свече. В нагаре
не только пальцы - круг поруки. Берег
скалист и уязвлен крутой вершиной.
И ночь вплывает в бледный фиолет.
От лет пристрастья - в лета-ргию силы
и волеизъявления в радушье
души. Дыши размеренней и реже,
чем бьются молоточки возле век.
Мы сотканы одним: Противоречьем
безвестности и вестью разговора
о ворохе причудливости сна
о летнем, зимнем, прочем, прочем, прочем...
Там, впрочем, и берут свои начала
и синеву короткая весна
и медленная осень. Нам не восемь
и восемьдесят. Далеко не двадцать,
и все же, все же каждому приделу
есть беспределье норова и нрава.
"Когда-нибудь, когда не станет нас..."
Ужели это будет? Я не вижу
ни той границы, где воспоминаньям
отдам долги и перестану гнать
почтовую карету в поименный
и верный ряд красавиц и друзей,
ни... ничего. Одно приготовленье.
Приготовленье - лишь приговоренность
к неспешности и качеству желаний,
приобретенных в поиске строфы,
страницы, странствия по картам /Атлас!/,
где Дамы убеждают Королей.
Легка ль твоя решимость на восходе
смешать с росой пыльцу соцветий полдня?
Настойчив ли глазастый Керубино
иль забывает роли и слова?
Улыбка полумаски - веер сердца:
не утомляет и привносит свежесть
двух отношений. Всхолмия морей -
что серпантин уступок и условий
в соподчиненье кисти и холста.
Листая тайны, вызываешь магний
и амальгаму зеркала. Какое
сегодня время? Очевидно, Девы.
И м  уступают царственные Львы.
Навылет мщенье. Наугад усмешка.
Ч т о  истина? Попробуем иначе.
Наотмашь смех. И вексель - наугад.
Спасаемся? Теряем чувство мира?
Кто осужденный? Кто путеводитель?
Кому доверить ипостась награды
и врачеванья? Дыма и тепла.
Тепло ль твоё дыхание, сестрица?
Тепло ли тебе, милая? Не зябко?
Возьми-ка с полки чашку, где синица
или снегирь. Налей и мне вина.
От винных ягод колыхнутся тени.
Не в бессердечье мы, не в запустенье.
Тревога-сын иль постреленок-дочь -
они растут, и ты считаешь ночь
и день пчелой, малиновкой, овсянкой
и желтогрудой иволгой. На всякий
наш час найдутся: голос, имена,
соцветья, звезды, песни. Не странна
уже и речь, не страшен ледостав,
не обойден пожар /считай до ста,
когда до десяти не устаешь/.
Что будет с нами? Жизнь. Что было? Что ж,
как не она? Чем кончится? Дождём.
- А мы куда? - Кто в сад. Кто в дым. Кто в дом.   1999г.

     ...благодарю дочитавшего/шую/ и выражаю понимание тем, кто бросил это дело.
Это действительно самая длинная связка слов в моей типографии. Потоку сознания я
учился по книге Саши Соколова. Что получилось - судить не мне. Однако, если
принять как версию: наши труды - наши дети... Тогда это - одно из любимейших чад.