Птица

В сундуке отраженной печали и грусти летели дни птицы вечности прилетели дни
За вещью железной штуковины плавал геено червяк укравшая чужую черную боль
В веках отраженной печали маялась закатом с червями съедали в сундуке полудни
Червяки падаль ели с землею до последнего, что выбивалась отчаянная боль столь.

С землею так как все сгнило так душа сгнило и не увидеть просвета размышлений
Я разлагаюсь гнию до последнего, устрашаясь, давлением милостини боли ростков
И гладко продвигались черви размышлений,блудных, навеки светом промышлений
Размеживались червяками до остатка кровяной лужи с гнилью  гнеением остатков.

Текла черная боль вместе с кровью опустошенных морей злых гонений  без ветров
Осталось только дождать от боли стучавшийся за рамками смертью  страх болевой
Между морем еще стекается туман на нем виднелись наверху  червяки волной ров
Душа гнилась между свободой и осталось в замкнутом пространством так волевой.

Не попал свет туда между потонувших зрачков и кишков мертвечины падали гроба
Птица была не птицей обычной, а вороном так как она скрипела и наводила тоску
Все расстаявши в мрачном, в песке, не было ничего не в жизни и нет белого гроба
Все расстекалась тем, что птица этот есть ворон, своим звоном ровняла  в полоску.

Лучи бледнели, художник нарисовав завораживающие розы разлогался на червяков
Так как ворон орал громче всех, проснулся яростный страх с глубины души внутри
Орал, тленно, строчно из под земли страхом испугавший червяк темноты звука вяк
Все горело внутри опустошенностью последней болью свирепо с пепельным огнем.

Ворон птица думой в священном сундуке с внимательностью листая морали судеб
Мораль была самая павшая, низкая, и не видно было просвета, колыхалось, и море
Червяки пожирали свет, веял страх из их уста навечно морали пачкая дном  усадеб
Души из духов, съевшие их червями и  пропадали голосом ворона гниением споря.