Календарь поэзии 28 мая

 28 мая 2014 г. - день рождения Ходасевича Владислава

В.Ф. Ходасевич родился 16 (28) мая 1886 года в Москве. Его отец, Фелициан Иванович (ок. 1834 — 1911) был выходцем из польской обедневшей дворянской семьи Масла-Ходасевичей (иногда Ходасевич называл своего отца «литвином»), учился в Академии художеств.

Попытки молодого Фелициана Ивановича стать художником не удались, и он стал фотографом, работал в Туле и Москве, в частности, фотографировал Льва Толстого, и, наконец, открыл в Москве магазин фотографических принадлежностей. Жизненный путь отца точно изложен в стихотворении Ходасевича «Дактили»:

        Был мой отец шестипалым. По ткани, натянутой туго,
        Бруни его обучал мягкою кистью водить…
        Ставши купцом по нужде — никогда ни намеком, ни словом
        Не поминал, не роптал. Только любил помолчать…

Мать Владислава — Софья Яковлевна (1846—1911), была дочерью известного еврейского литератора Якова Александровича Брафмана (1824—1879), впоследствии перешедшего в православие (1858) и посвятившего дальнейшую жизнь т. н. «реформе еврейского быта» с христианских позиций. Несмотря на это, Софья Яковлевна была отдана в польскую семью и воспитывалась ревностной католичкой. В католичество был крещён и сам Ходасевич.

Старший брат поэта, Михаил Фелицианович (1865—1925) стал известным адвокатом, его дочь, художница Валентина Ходасевич (1894—1970), в частности, написала портрет своего дяди Владислава. Поэт жил в доме брата во время учёбы в университете и в дальнейшем, вплоть до отъезда из России, поддерживал с ним теплые отношения.

В Москве Ходасевич учился в 3-й московской гимназии. По окончании гимназии Ходасевич поступил в Московский университет — сначала (в 1904 году) на юридический факультет, а осенью 1905 года перешёл на историко-филологический факультет, где учился с перерывами до весны 1910 года, но курса не окончил. С середины 1900-х годов Ходасевич находился в гуще литературной московской жизни: посещает Валерия Брюсова и телешовские «среды», литературно-художественный кружок, вечера у Зайцевых, печатается в журналах и газетах, в том числе «Весах» и «Золотом руне».

В 1905 году Ходасевич женился на Марине Эрастовне Рындиной. Брак был несчастливым — уже в конце 1907 года они расстались. Часть стихотворений из первой книги стихов Ходасевича «Молодость» (1908) посвящена отношениям с Мариной Рындиной. По воспоминаниям Анны Ходасевич (Чулковой) поэт в эти годы «был большим франтом», Дону-Аминадо Ходасевич запомнился     в длиннополом студенческом мундире, с чёрной подстриженной на затылке копной густых, тонких, как будто смазанных лампадным маслом волос, с жёлтым, без единой кровинки, лицом, с холодным нарочито равнодушным взглядом умных темных глаз, прямой, неправдоподобно худой…

В 1910—1911 гг. Ходасевич страдал болезнью лёгких, что явилось поводом к его поездке с друзьями (М. Осоргиным, Б. Зайцевым, П. Муратовым и его супругой Евгенией и др.) в Венецию, пережил любовную драму с Е. Муратовой и смерть с интервалом в несколько месяцев обоих родителей. С конца 1911 года у поэта установились близкие отношения с младшей сестрой поэта Георгия Чулкова — Анной Чулковой-Гренцион (1887—1964): в 1917 году они обвенчались. Сын Чулковой от первого брака, будущий киноактёр Эдгар Гаррик (1906—1957), рос в семье Ходасевича.

Следующая книга Ходасевича вышла только в 1914 году и называлась «Счастливый домик». За шесть лет, прошедших от написания «Молодости» до «Счастливого домика», Ходасевич стал профессиональным литератором, зарабатывающим на жизнь переводами, рецензиями и фельетонами.

В годы Первой мировой войны получивший «белый билет» по состоянию здоровья поэт сотрудничал в «Русских ведомостях», «Утре России», в 1917 — в «Новой жизни». Из-за туберкулёза позвоночника лето 1916 и 1917 годов провёл в Коктебеле у поэта М. Волошина.
После 1917 года
Владислав Ходасевич и Нина Берберова в Сорренто на вилле Максима Горького

В 1917 году Ходасевич с восторгом принял Февральскую революцию и поначалу согласился сотрудничать с большевиками после Октябрьской революции, но быстро пришёл к выводу, что «при большевиках литературная деятельность невозможна», и решил «писать разве лишь для себя». В 1918 году совместно с Л. Яффе издал книгу «Еврейская антология. Сборник молодой еврейской поэзии»; работал секретарем третейского суда, вёл занятия в литературной студии московского Пролеткульта. В 1918—19 годах служил в репертуарной секции театрального отдела Наркомпроса, в 1918—20 — заведовал московским отделением издательства «Всемирная литература», основанного М. Горьким. Принимал участие в организации книжной лавки на паях (1918—19), где известные писатели (Осоргин, Муратов, Зайцев, Б. Грифцов и др.) лично дежурили за прилавком. В марте 1920 года из-за голода и холода заболел острой формой фурункулеза и в ноябре перебрался в Петроград, где получил с помощью М. Горького паёк и две комнаты в писательском общежитии (знаменитом «Доме искусств», о котором впоследствии написал очерк «Диск»).

В 1920 году вышел его сборник «Путём зерна» с одноимённым заглавным стихотворением, в котором есть такие строки о 1917-м годе:

        И ты, моя страна, и ты, её народ,
        Умрёшь и оживёшь, пройдя сквозь этот год.

В это время его стихи, наконец, стали широко известны. Тем не менее, 22 июня 1922 года Ходасевич вместе с поэтессой Ниной Берберовой (1901—1993), с которой познакомился в декабре 1921 года, покинул Россию и через Ригу попал в Берлин. В том же году вышел его сборник «Тяжёлая лира».

В 1922—1923 гг., живя в Берлине, много общался с Андреем Белым, в 1922—1925 гг. (с перерывами) жил в семье М. Горького, которого высоко ценил как личность (но не как писателя), признавал его авторитет, видел в нём гаранта гипотетического возвращения на родину, но знал и слабые свойства характера Горького, из которых самым уязвимым считал «крайне запутанное отношение к правде и лжи, которое обозначилось очень рано и оказало решительное воздействие как на его творчество, так и на всю его жизнь». В это же время Ходасевич и Горький основали (при участии В. Шкловского) и редактировали журнал «Беседа» (вышло шесть номеров), где печатались советские авторы.

К 1925 году Ходасевич и Берберова осознали, что возвращение в СССР невозможно. Ходасевич опубликовал в нескольких изданиях фельетоны о советской литературе и статьи о деятельности ГПУ за границей, после чего советская пресса обвинила поэта в «белогвардейщине». В марте 1925 года советское посольство в Риме отказало Ходасевичу в продлении паспорта, предложив вернуться в Москву. Он отказался, окончательно став эмигрантом.

В 1925 году Ходасевич и Берберова переехали в Париж, поэт печатался в газетах «Дни» и «Последние новости», откуда ушёл по настоянию П. Милюкова. С февраля 1927 года до конца жизни возглавлял литературный отдел газеты «Возрождение». В том же году выпустил «Собрание стихов» с новым циклом «Европейская ночь». После этого Ходасевич практически перестал писать стихи, уделяя внимание критике, и вскоре стал ведущим критиком литературы русского зарубежья. В качестве критика вёл полемику с Г. Ивановым и Г. Адамовичем, в частности, о задачах литературы эмиграции, о назначении поэзии и её кризисе. Совместно с Берберовой писал обзоры советской литературы (за подписью «Гулливер»), поддерживал поэтическую группу «Перекрёсток», высоко отзывался о творчестве В. Набокова, который стал его другом.

С 1928 года Ходасевич работал над мемуарами: они вошли в книгу «Некрополь. Воспоминания» (1939) — о Брюсове, Белом, близком друге молодых лет поэте Муни, Гумилёве, Сологубе, Есенине, Горьком и других. Написал биографическую книгу «Державин», но намерение написать биографию Пушкина Ходасевич оставил из-за ухудшения здоровья («Теперь и на этом, как и на стихах, я поставил крест. Теперь у меня нет ничего», — писал он 19 июля 1932 года Берберовой, с которой они расстались в апреле того же года). В 1933 году он женился на Ольге Марголиной (1890—1942).

Положение Ходасевича в эмиграции было тяжёлым, жил он обособленно. Умер Владислав Ходасевич 14 июня 1939 года в Париже, после операции. Похоронен в предместье Парижа на кладбище Булонь-Бьянкур.

Стихи автора http://www.stihi-rus.ru/1/xodasevich/

*** 
 


В петровском парке

Висел он, не качаясь,
На узком ремешке.
Свалившаяся шляпа
Чернела на песке.
В ладонь впивались ногти
На стиснутой руке.

А солнце восходило,
Стремя к полудню бег,
И, перед этим солнцем
Не опуская век,
Был высоко приподнят
На воздух человек.

И зорко, зорко, зорко
Смотрел он на восток.
Внизу столпились люди
В притихнувший кружок.
И был почти невидим
Тот узкий ремешок.

***
 

ОСЕННИЕ СУМЕРКИ

На город упали туманы
Холодною белой фатой...
Возникли немые обманы
Далекой, чужой чередой...

Как улиц ущелья глубоки!
Как сдвинулись стены тесней!
Во мгле - потускневшие строки
Бегущих за дымкой огней.

Огни наливаются кровью,
Мигают, как чьи-то глаза!..
...Я замкнут здесь... С злобой, с любовью.
Ушли навсегда небеса.


 


"Вот в этом палаццо жила Дездемона..."
Все это неправда, но стыдно смеяться.
Смотри, как стоят за колонной колонна
Вот в этом палаццо.

Вдали затихает вечерняя Пьяцца,
Беззвучно вращается свод небосклона,
Расшитый звездами, как шапка паяца.

Минувшее - мальчик, упавший с балкона...
Того, что настанет, не нужно касаться...
Быть может, и правда - жила Дездемона
Вот в этом палаццо?..

 ***   

Баллада

Мне невозможно быть собой,
Мне хочется сойти с ума,
Когда с беременной женой
Идет безрукий в синема.

Мне лиру ангел подает,
Мне мир прозрачен, как стекло,
А он сейчас разинет рот
Пред идиотствами Шарло.

За что свой незаметный век
Влачит в неравенстве таком
Беззлобный, смирный человек
С опустошенным рукавом?

Мне хочется сойти с ума,
Когда с беременной женой
Безрукий прочь из синема
Идет по улице домой.

Ремянный бич я достаю
С протяжным окриком тогда
И ангелов наотмашь бью,
И ангелы сквозь провода

Взлетают в городскую высь.
Так с венетийских площадей
Пугливо голуби неслись
От ног возлюбленной моей.

Тогда, прилично шляпу сняв,
К безрукому я подхожу,
Тихонько трогаю рукав
И речь такую завожу:

"Pardon, monsieur *, когда в аду
За жизнь надменную мою
Я казнь достойную найду,
А вы с супругою в раю

Спокойно будете витать,
Юдоль земную созерцать,
Напевы дивные внимать,
Крылами белыми сиять,-

Тогда с прохладнейших высот
Мне сбросьте перышко одно:
Пускай снежинкой упадет
На грудь спаленную оно".

Стоит безрукий предо мной,
И улыбается слегка,
И удаляется с женой,
Не приподнявши котелка.

_________________________
* Простите, сударь (фр.)