Ямщик

ЯМЩИК

Пыль с дорог поднимая,
Средь лесов и полей
Летела тройка лихая
Чёрных, как смоль, коней.

Гривы по ветру разлетались,
Колокольчики надрывались…
Я, ямщик молодой,
Гнал коней, спешил домой.

Не зная бед, тревог,
С весёлой песней мчался.
На перепутье двух дорог
Со стариком я повстречался.

Он был, как лунь, седой
И слеп на правый глаз.
Я взял его с собой,
А он поведал мне рассказ.

Что это – сказка или быль,
Тогда не понял я…
Стряхнув с одежды пыль,
Погладил он коня:

«Хорош у тебя коренник…
Ишь как копытом бьёт…»
«Похвалишь его, старик,
Когда домой довезёт.

Садись, наш путь далек,
Не застигла б в дороге гроза.
Видишь - над рекою дымок,
Да тихо что-то стоит лоза».

Уселся старик, кряхтя
Рядом со мной на облучок
И, лоб свой перекрестя:
«Трогай, - сказал, - внучок».

И стегнул я коней,
И свистнул, привстав:
«Но, залётные! Веселей!
Покажите свой нрав!»

И вновь кони резво мчат,
Под копыта версты бросая.
«Слышь, внучок, как кричат,
Птицы вдаль улетая?

Не хочется, видимо, им
Покидать родимый край
И под небом голубым
Лететь в заморский рай.

Ну да что тут кричать,
Коль выпала судьба такова…
Тебя-то, как величать? –
Ко мне повернулась его голова. -

Чей ты сын и куда
Держишь сегодня путь?
И какие твои года?
Ну-ка, поведай чуть.

Не будем же мы с тобой
Всю дорогу в молчанку играть?»
«Зовут меня люди Фомой,
Фима – кличет  ласково мать.

Она у помещика целый день –
В батрачках служит ноне.
А про отца и вспоминать-то лень –
Утоп он по пьяни в Доне.

Мне же - двадцать пять на Покров.
Служу в ямщиках седьмой год.
Гоняю коней своих в Ростов.
А дома жена меня ждёт.

Она уже на сносях,
Со дня на день должна родить,
Вот и приходится на конях
Ныне мне так спешить.

Ну, а ты-то сам кто такой?» -
Спросил я, к нему оборотясь.
Он, подумав, тряхнул головой
И тихо ответил: «Я – грязь.

Сегодня ровно сто лет
Как в жизни этой я не жилец.
Я ныне – никто. Меня нет.
Я давно уже труп, мертвец.

Я растерзан был толпой
В свои двадцать восемь
И ушёл я в мир иной
Вот в такую ж золотую осень.

А жил-то я в этих краях –
На этом-то вот просторе…
Бывало мальчонкою на конях
Носился здесь, не ведая горя.

Я рос в многодетной семье
И рано к труду приобщился.
А годы летели, как птицы те.
Срок подошел – женился.

Жена, родив двух сынов,
Умерла от какой-то холеры,
А я, оставшись вдов,
Стал пить, не зная меры.

Но затем опомнился, взялся за ум –
Надо же сыновей  поднимать –
И, освободившись от горьких дум,
Начал сеять, косить, пахать.

А был, к слову сказать, силен я –
Быка запросто мог свалить,
Или телегу, вместо коня,
Сквозь всё село протащить.

В общем, обжился я понемногу,
В порядок привёл свой дом и двор
И о новой женитьбе, ей-Богу,
Не думал, хоть мать и вела разговор.

Были в нашем большом селе
Красавицы, лучше каких не сыскать,
Но ни одна не глянулась мне
И я шутил: «Да что ты, мать!

Какая же за меня пойдёт,
Коль, не стара, как плесень?
Молодка себе молодого найдёт
И будет жить среди песен».

И вновь я весь уходил в работу:
Тянул лямку свою, как вол,
Трудился до седьмого поту
И не был я гол, как сокол.

Всегда в труде, забот полны,
Так и прожили мы –
Дети без матери, я – без жены –
Два лета и три зимы.

Только тут вдруг по весне
Наш барин вернулся в село.
Весна в тот год, помнится мне.
Ранней была. Все дивно цвело.

Барин, старый хрыч хромой,
С филином схожий точь в точь,
Привез в усадьбу с собой
Молодую красавицу дочь.

В один из воскресных дней
Я в нашей церкви её увидал:
Она стояла у икон среди свечей
И огонёк свечи в руке трепетал.

И хочешь – верь, а хочешь – нет –
Я с дуру чуть не закричал –
Её красы небесной свет
Свод церкви нежно освещал.

Звучали певчих голоса
И батюшка качал кадило.
Казалось, сами небеса
В её глазах плескались мило.

А я, войдя, застыл, как камень,
Не смея дальше шаг ступить,
И только чувствовал как пламень
Начал мне душу пепелить.

Вошла в моё сердце любовь,
Ведь надо ж такому случиться,
И словно родился я вновь
Затем, чтоб безумно влюбиться.

И стал я с того самого дня
Встречи с ней наедине искать.
Но, как видно, Бог, нас храня,
Не хотел той встречи допускать.

Только шёл я к цели упрямо,
Сжимая, как волк, кольцо.
И вот однажды, случайно, прямо
Столкнулись мы – лицо в лицо.

И, вздрогнув, она взглянула
Очень строго в мои глаза.
И, душу во мне перевернула
Её чудесных глаз бирюза.

Она без смущения тени
Сказала: «Дозвольте пройти!»
А я перед ней на колени
Опустившись, встал на пути.

Я целовал её пышное платье,
Я руки её целовал
И повторял, как заклятье:
«На счастье мне Вас Бог послал.

Я Вас люблю, люблю давно –
С приезда к нам, с весны –
И пусть Вам будет всё равно,
Но знать об этом Вы должны.

Я Вас люблю, и, видит Бог,
Мне нет причины лгать.
Склонился я у Ваших ног
И Вы вольны повелевать:

Отдать меня хоть под кнуты,
В солдаты ли забрить,
Иль в кандалах на вечные труды
В Сибирь сопроводить.

Я Вас люблю, должны Вы знать –
Я ныне в Вашей власти,
Но в этой жизни испытать
Хочу лишь с Вами счастье…»

Она, зардевшись, отвела
Свой взгляд и высвободила руки,
И тихо от меня ушла
За грань неведомой разлуки.

И снова я искал с ней встречи,
Но не затем, чтоб говорить
Свои безумные ей речи,
А чтоб глазами хоть испить

Ее красу и, если доведётся,
Услышать вновь и вновь
Как звонко, весело смеётся
Моей души моя любовь.

И надежды, мечты сбылись –
Настал тот прекрасный час,
Когда наши сердца слились
И ночь обвенчала нас.

И, словно жизнь начиная сначала,
На неё я смотрел чуть дыша,
В сердце музыка звучала
И пела от счастья душа.

И мир был свеж и  чист,
Как божественно убранный сад,
Как неисписанный лист.
И с неба шел звездопад…

О! Как мы друг друга любили
В минуты проведённые вместе!
О! Как мы счастливы были
В уединённом месте!

Как тонут корабли в морях,
В шторма там попадая,
Так я тонул в её глазах,
К губам пьянящим припадая.

И видел я -  как глубока
Ко мне её любовь большая,
Когда взлетал под облака,
В ее объятьях замирая.

Но вскоре всему пришел конец –
Предали недруги нас по злобе –
И в город её отправил отец,
Меня же отдал на потеху толпе.

«За любовь!» - в лицо плевок.
«За любовь!» - кулаком в висок.
«За любовь!» - под дых с размаху,
«За любовь!» - повели  на плаху.

За любовь под свист и хохот злой,
За любовь в путь последний мой.
За любовь, весь умытый кровь,
За любовь на смерть шёл с любовью…

«Отрекись! - кричали в толпе.
Отрекись! И живи, как все!
Отрекись! ведь любовь – это бред!
Отрекись! ведь любви в мире нет!»

«Отрекись! – рванув ворот рубахи, -
Отрекись! – палач крикнул на плахе, -
Отрекись   иль пойдешь под топор!»
«Отрекись!» - отзвучало эхо от гор…

Но задул я жизни свечу –
«Я люблю!»  - сказав палачу.
«Я люблю!.. - как заклятье своё,
Я твердил,  уходя в небытьё, -

Боже! Прости,  меня убивших!
Боже! Прости, никогда не любивших!
Боже! Прости,  совершивших грех!
Боже! Прости! Я отвечу за всех!..»

Лежал убитый я всю ночь
В густой пыли дороги.
Но только ночь умчалась прочь,
Как подкатили дроги.

Меня забросили на них
Двое крепких верзил:
Один был скорбно тих,
Другой же  весел был.

«Что веселишься, Никанор,
Над убиенною душой?
Ведь он не тать, не вор –
Как ты он молодой.

Ты бабу-то забыл, поди,
Когда ласкал в последний раз
И жар любви в твоей груди,
Как видно, уж давно угас.

А он любил и этим жил.
А ты-то вот, зачем живёшь?
Зачем вчера его убил,
Ведь человек он, а не вошь?

Да ладно, что тут говорить…
Давай-ка, рядышком садись, -
Поедем к речке хоронить.
Да не крестись ты, не крестись…»

И зарыли меня под кленом у реки
(Там словно пух земля).
Лет пять навещали мои старики,
Да столько же – сыновья.

Затем их всех в голодный год
Господь к себе призвал.
«Исчез с земли мой род…» -
Так с грустью думая, лежал.

Но только, однажды, по весне,
Девчушку за руку держа,
Пришла на могилу ко мне
Она – моя любовь, моя душа.

«Здравствуй, милый мой…» -
Тихо, печально сказала.
И росинкой слеза за слезой
По щеке её пробежала.

«Прости, что раньше не навестила
Тебя, брошенного здесь судьбой,
Я дочку-малютку растила,
Кровинушку нашу с тобой.

Двенадцать ей будет летом.
Смышлёной, голубка, растет.
Видел бы ты, каким светом
Она озаряется, когда песни поёт.

Как и твои черны её глазки
И каждый раз, когда ласкаю её
И рассказываю на ночь сказки,
Я вижу в них отраженье твоё.

Любимый, ты меня прости
За слабость, не позволившую встать
У отца родного на пути,
Чтобы любовь от беды защищать…»

Она, дочку к себе позвав,
Трижды перекрестилась
И вновь, навзрыд зарыдав,
На колени надо мной опустилась.

И мёртвое сердце моё,
Казалось, рвалось на части.
«Боже, - твердил, - не оставь её
И дай им обеим счастья!»

Они ушли, растаяли, как дым,
А я лежу уж сотню лет.
Покинул жизнь я молодым,
Сейчас, как видишь – дед.

Подвластен времени и я,
И мне пора уж на покой,
Но не пускает мать-земля
Пока не спет «За упокой».

И я прошу: когда домой
Вернёшься, то, избегнув лени,
Зайди во Храм святой
И встань там на колени.

И попроси Христа принять
Истерзанную душу Николая -
Так нарекла когда-то мать
Меня, к иконе припадая.

Затем, прошу тебя, поставь
Свечу зажжённой у распятья
И будь свободен, дальше правь
Коней своих. Спеши в объятья…»

Старик умолк. И я был молчаливый.
Лишь колокольчики звенели,
Хоть кони, опустивши гривы,
Плелись лениво, еле-еле.

Проехав молча вёрст с пяток,
Он попросил остановить коней.
Сошёл, махнул рукой и на лесок
Побрёл, согнувшись, средь полей.

И снова кони вдаль бежали
Дорогой длинной и пустой
И, дом почуяв, тихо ржали,
Просились словно на постой.

И вот уже среди кустов,
Что у дороги поднялись,
Я видел золото крестов,
Цеплявших голубую высь.

Село готовилось ко сну,
В ночной вползая полумрак –
Скотина уж была в хлеву.
С цепей спустили злых собак.

И лоб я свой перекрестил,
Когда церковный перешел порог.
Я сделал всё, как дед просил:
Христу поклонился и свечу зажёг.

И для себя молил у Бога счастья:
«О, Боже! Меня Ты сохрани
От тяжких бед и от напастей
В мои оставшиеся дни.

О, Боже! Дай веру и силу
В сердце любовь сберечь,
Чтобы даже в могилу
Навсегда с нею лечь…»
……………………………..
И очень часто в поздний час,
К груди сынишку прижимая,
Я вспоминаю тот рассказ
И старика-попутчика Николая…

                июль 1998 г.