Блатные стихи 3

В старой темнице

Птица одиночная на вышине парит,
над каторгой нашей долго каркает;
во темнице глубокая тишина царит,
за стеной легаш давно не шаркает...
В конторе мрачной лампа не горит,
одна звезда в небосводе сверкает;
солнце годами нам тепла не дарит,
на воров едва со свободы зеркает...

В буре мрачном

За камерным оконцем ветер шалит,
а в буре нашем дубарь, глухая тьма...
На старинных нарах зечня кемарит,
кругом тишина, химает вся тюрьма...
В темени только цигарка моя горит,
а вдалеке время бежит, и кутерьма...
Там жизнь кипит, а я давно закрыт,
и мне видать нечего, кроме дерьма...

В лагерном дворе

Гаснет зарево в горизонте мрачном,
мы же на плацу на корточках сидим:
с зеком одним я во дворе барачном,
и в серых лансах мы тарочки чадим...
Мерцают огоньки в поселке дачном,
а мы через колючие заборы глядим:
созерцаем волю в дымке табачном,
но по теме той разговоры не водим...

В трюме тесном

Свет проницает в трюмную комнату,
и ворон старый под оконцем торчит;
сонца лучи вот растворяют темноту,
но никто пока за решетом не голчит...
Вскоре мент ломает полную немоту,
за хатою на продоле громко ворчит,
но не нарушает ган вечную дремоту:
отрицала на тахте накрепко молчит...

Весна за решкой

Заря над крытым лагерем полыхает,
и кичеван восполнен праной весны;
ветер там листья тополей колыхает,
за неводом слышны соловья песни...
Свежим воздухом сия зона вдыхает,
запахи вешние заносят сюда сосны,
но зимнею дремотой зека отдыхает,
в парилке сырой ловит уркаган сны...

Седой сиделец

Снопами небеса вот озаряет солнце,
с лоском в мрачный нардом глядит;
смотрит уркаган на камерное донце,
взором мрачным за клопом следит...
Ветер холодный дует сквозь оконце;
тот узник седой за чифирком сидит,
затем спокойно кимарит на шконце,
долгий сон о витаре вольной видит...

Край кандальный

В краю кандальном я, в мире воров:
в башне моей дым без тюрем и зон;
браслетов клац и ржавых затворов:
с давних пор мы симаним сей звон...
Режим суров, и подляки от мусоров:
проходит плаванье, как плохой сон;
чалиться давно я устал и не здоров,
но легаши не испоганят мой фасон!

Вечный везан

Выбрал я по жизни воровское сорте
и всецело витаю в мишпухе блатной;
смолоду открыли суки лагеря порте,
что давно стала мне как дом родной...
Без конца мне чалку надевает корте
и отрывает вора от житухи шальной;
видно мотаться мне зеком до морте,
в итоге ничего не останется за мной...

Чалый арестант

Сицаю со шпаною на ржавых нарах,
жратва на столе, мандра и соломка;
нету даже гроша во рваных шкарах,
прохоря на мне, штаны да шаронка...
Витаю наче зверь во старых спарах,
стала мне родною зечная сторонка;
нету давно глянца в усталых шарах,
но для вора неволи горше поломка...

Полосатый вор

На покрове рамен босяцкие наколки,
и волчий оскал на груди своей набит...
Схавали кровь мою позорные волки,
но чефир с годами вместо ней допит...
Раздолбаны к воле стеги на осколки,
за решкой напрочь я миром позабыт...
На галерах у воров суками расколки,
но в законе я: в крытку навека забит...

Особый режим

Повели меня гниды в особый режим,
который прячет зека с утра до нахты;
на старых шконарях сице мы лежим,
на хате проводим наше время рахты...
Из камеры глухой никуда не спешим:
за нами лавируют мусорья из вахты,
но в конторе мазу ворягами держим,
веганов не ставят на коленца махты...

Карцерные срока

В мориловке держат осе меня гавки:
в кандей снова затарили они хором;
мусора вечно так делают мне давки:
сколоть волка пытаются они зором...
Клопа я давлю до ноче сенца лавки,
и пахнет кругом сыростью да сором;
неске рядом шанеры, сена да хавки,
но до морте хилять должен я вором!