Моршанский залив

Боже, как красив наш дачный поселок, расположенный на берегу теплого Моршанского залива. Милые сердцу советские домики стандартной планировки, яблоневые сады, по осени полные спелых и увесистых плодов различных сортов, соловьи, разрывающиеся и голосящие по весне из каждого тенистого дерева, лодочки вдоль изрезанного берега, торчащие острыми носами из пышных камышей, рыбаки изумленно застывшие возле пластиковых складных удилищ и резвящиеся на мелководье дети.
Когда-то берег был пустынен, только осока и песочек, но кто-то из приезжих, неместных, построивших возле воды красный кирпичный особняк, решил сделать свой собственный пирс и положил широкие доски прямо на железные сваи, вбитые небрежно, но основательно темнокожими таджиками. Получился персональный спуск к воде, и можно было не раз наблюдать, как плотный загорелый мужчина в бейсболке «Майями Хитс» сидит на нем, болтая в воде ногами, и разглядывает синюю гладь залива, упирающегося где-то вдалеке, на уровне горизонта в противоположный берег такой далекий и сладкий, как зарплата менеджера среднего звена. Легкая улыбка озаряет его лицо и кажется, что он шагнул сюда с ярких обложек таблоидов и его жизнь, безусловно, удалась.
Однажды, видимо из зависти, кто-то поджег его деревянный настил, и едкий и вонючий дым под характерное потрескивание сухого смолистого дерева еще долго стелился над водой под терпкий и могучий матерок хозяина, но Степан Антонович привез груду щебня и самосвал бетона и создал уже пирс бетонный, чтобы никому неповадно было спалить его, но эти кто-то, видимо уже от бессилия, исписали сооружение Степана Антоновича гадкими словами, которые он закрасил. Но слова стали появляться снова и снова на новых местах или даже на старых местах прямо по крашеному.
— Что же делать с этими выродками, — думал Степан Антонович, раз за разом, покупая дорогую фасадную краску, и это бы продолжалось бесконечно, если бы на другом конце песчаного пляжа не вырос еще один причал, уже кирпичный, оранжевый. К нему была пришвартована красавица белоснежная двухмачтовая яхта, и у неведомых противников уже не хватало сил, чтобы бороться со Степаном Антоновичем и новым причалом. К тому же, возле яхты ходил старенький сморщенный охранник в черной плотной мешковатой форме с дряхлой, но еще вполне себе ничего собакой Альфой: немецкой овчаркой с желтыми острыми клыками.
С этого дня завистники перестали бороться с захватчиками, силы оказались не равны перед мощью капитала, и постепенно весь берег был оккупирован беседками, настилами, бетонными плитами, причалами, пирсами с персональными хозяевами, оставив для бедных дачников только двухметровое пространство, по которому можно было спуститься к воде. Народ ворчал, но сделать ничего не мог, потому что у воды стояли шикарные дома, прекрасные двухэтажные особняками с глухими двухметровыми заборами до неба, а старой научной интеллигенции, составлявшей костяк СОТа, остался двухметровый спуск к воде.
На собраниях ничего решить не удавалось, потому что новая асфальтовая дорога к дачному поселку строилась на деньги нуворишей и Интернет провели тоже за их счет и общественный колодец вырыли у заезда тоже за их, богатенький счет, и глухой ропот, конечно, раздавался, но никто из руководства СОТа к нему не прислушивался, так как зачем идти против ветра. Есть же небольшой спуск, и хватит.
Однажды к кому-то в гости приехала толпа загорелых и бесшабашных студентов и, приняв на грудь энное количество горячительных напитков, они пошли купаться с чужого, богатого, закрытого пирса, благо охранника на нем не было, возможно это был пирс Степана Антоновича. В ночи под звонкие крики и раскатистый смех они ныряли с головой, доставая ладонями песчаное золотистое дно, но Степан Антонович, разъяренный вышел на крыльцо и бабахнул в небо из обоих стволов охотничьего ружьишка, но студенты не испугались и продолжали прыгать в воду с частнособственнического сооружения.
— Это мой пирс, — закричал хозяин и побежал за полицией, и та недолго думая приехала, хотя все знали, и полицейские тоже, что пирс построен неправильно, он не должен стоять здесь на общественном месте, загораживая проезд машин так, что осталась только узенькая тропка между забором и камышами.
И студенты бы прекратили купание, если бы не знали об этом, но они знали и стали пререкаться с полицией, что, мол, так нельзя, это общая земля, а, значит, с причала можно всем прыгать и не только подвыпившим студентам, и полицейские их бы забрали, если бы буквально тут же на глазах вода не стала уходить от берега, обнажая песчаное, золотое дно.
За водой уходила рыба, лодки, яхты, катамараны осели на дно, выставив свои тонкокостные скелеты прохладному вечернему ветерку. На месте только что расстилавшейся глади залива образовалась узкая щель, едва залитая водой, и только бузотеры-лягушки радостно барахтались в грязи и весело квакали несмотря на трагическое происшествие.
— Что же это? — спросил у полицейских Степан Антонович.
— Мы не знаем, наверное, ГРЭС спустила шлюзы, они раньше по зиме спускали, но чтобы в середине лета. Может авария.
На берег высыпали дачники, дети собирали ракушки и трогали ладонями пока еще мокрые лодки, богачи звонили по инстанциям, полицейские удивленно крутили в руках электрошокеры, отпустив под шумок студентов и растерянно осматривая пространство.