Календарь поэзии 25 мая

25 мая — день рождения Игоря Иртеньева.

Это один из любимых Мышалётных авторов.

Игорь Моисеевич Иртеньев родился 25 мая 1947 года в Москве. Настоящая фамилия — Рабинович.
Родители были так называемыми типичными представителями советской интеллигенции. Отец, Моисей Давыдович, — историк, мать, Ирина Павловна, по первому образованию также историк (вместе с отцом они перед войной окончили Московский историко-архивный институт), по второму — специалист по лечебной физкультуре. Отец умер в 1980 году, мама — в 1995-м.
До начала 70-х жили в опять же типичной московской коммуналке в Марксистском переулке, чем знакомство с всесильным учением и ограничилось. Этого двухэтажного деревянного дома давно уже нет, как, впрочем, и патриархальной слободской Таганки. Сейчас это полновесный Центр, а когда он учился в первом классе, одна семья, притом еврейская, через два дома от них, держала корову.
После окончания четвертой по счету школы нигде долго не задерживался, — покрутившись в какой-то конторе, поступил на заочное отделение Ленинградского института киноинженеров и почти одновременно пришел на телевидение механиком по обслуживанию киносъемочной техники.
Работал в отделе хроники, за двадцать лет объездил всю страну, ни малейшей тяги к инженерству не испытывал, поэтому диплом так и не пригодился. Зато на шесть лет отодвинул действительную военную службу, каковую мучительно проходил с 1972 по 1973 год в Забайкальском военном округе.
Женился довольно рано, в двадцать один год. С Лорой Злобиной прожил четыре года легко и весело, а расставшись, сохранил добрые отношения на всю жизнь. Те же отношения сохранил и со второй женой, Соней Иртеньевой, хотя прожил значительно дольше и расставался, соответственно, куда тяжелей. Сказать, что дочка Яна видит папу только по телевизору, было бы сильным преуменьшением. С третьей, и, как сам говорит: «надеюсь, последней, моей женой, известной, тщеславно отмечу, журналисткой Аллой Боссарт, мы вместе восемь лет, а Вера, которой сейчас уже семнадцать, стала мне второй дочкой».
Писать сатирическую прозу и стихи начал в тридцать с небольшим, публиковаться – с 1979 года.
В середине 80-х познакомился с группой молодых литераторов, создавших наделавший много шума в столице клуб «Поэзия».
В 90-е годы редактировал иронический журнал «Магазин», учрежденный Михаилом Жванецким.
На протяжении нескольких лет еженедельно появлялся на телеэкране в образе «поэта-правдоруба» в программах Виктора Шендеровича «Итого» и «Бесплатный сыр».
В настоящее время выступает с авторскими рубриками в «Газете» и «Новой газете» и сотрудничает с программой «Плав
леный сырок» на радиостанции «Эхо Москвы».
Соавтор мюзикла, которым Максим Дунаевский решил почтить память своего отца, в связи с юбилеем кинокомедии «Веселые ребята». Игорь Иртеньев с Вадимом Жуком написали либретто и 15 песен в добавление к тем пяти Дунаевского-старшего, которые звучат в фильме. Режиссер – остро мыслящий человек, с большим послужным списком таких постановок, как «Борис Годунов» в «Ла Скала», Виктор Крамер. Продюсером выступила Ирина Апексимова, которая также занята в спектакле как актриса, а в главных ролях Ирина Богушевская и Дмитрий Харатьян.
За авторскую колонку в одном из интернет-изданий Игорь Иртеньев был отмечен премией Союза журналистов РФ «Золотое перо». Газетные публикации Иртеньева часто переводятся на иностранные языки, выходят в виде книг.


Автор читает мой любимый стих «Опыт синтетической биографии» Иртеньев биография

Мои любимые стиховья:

* * *
Кончался век, XX век,
Мело, мело во все пределы,
Что характерно, падал снег,
Причем, что интересно, белый.

Среди заснеженных равнин,
Как клякса на листке тетради,
Чернел какой-то гражданин,
Включенный в текст лишь рифмы ради.

Он был беспомощен и мал
На фоне мощного пейзажа,
Как он на фон его попал,
Я сам не представляю даже.

Простой советский имярек,
Каких в стране у нас немало.
Увы, забвению обрек
Мой мозг его инициалы.

Лишенный плоти аноним,
Больной фантазии причуда,
Диктатом авторским гоним,
Брел в никуда из ниоткуда.

Вот так и мы — бредем, бредем,
А после — раз — и умираем,
Ловя бесстрастный окоем
Сознанья гаснущего краем.

И тот, кто вознесен над всеми,
И отмеряет наше время,
На этом месте ставит крест
И за другой садится текст.


* * *

Когда сгорю я без остатка
В огне общественной нужды,
Идущий следом вспомнит кратко
Мои невнятные труды.

И в этот миг сверкнет багрово
Во тьме кромешной и густой
Мое мучительное слово
Своей суровой наготой.

Причинно-следственные связи
Над миром потеряют власть,
И встанут мертвые из грязи,
И упадут живые в грязь.

И торгаши войдут во храмы,
Чтоб приумножить свой барыш,
И воды потекут во краны,
И Пинском явится Париж.

И сдаст противнику без боя
Объект секретный часовой,
И гайка с левою резьбою
Пойдет по стрелке часовой.

И Север сделается Югом,
И будет Западом Восток,
Квадрат предстанет взору кругом,
В лед обратится кипяток.

И гильза ляжет вновь в обойму,
И ярче света станет тень,
И Пиночет за Тейтельбойма
Опустит в урну бюллетень.

И дух мой, гордый и бесплотный,
Над миром, обращенным вспять,
Начнет туда-сюда витать,
Как перехватчик беспилотный.



Случай на воде


                "Мощным взмахом поднимает..."
                Из песни

Степан Тимофеевич Разин,
Известный донской атаман,
Немало творил безобразий,
Особенно будучи пьян.

Однажды с крутой похмелюги
С ватагой он плыл по реке
На белом ушкуйничьем струге
С персидской княжною в руке.

Страшась атаманского гнева,
От ужаса бледная вся,
Дрожала несчастная дева,
Монистами робко тряся.

Плескалась медовая брага
Во фряжских черненых ковшах,
Лежала вповалку ватага,
Густым перегаром дыша.

Макая усы в ерофеич,
Хлеща за стаканом стакан,
Все слабже Степан Тимофеич
Удерживал девичий стан.

И после шестого стакана —
Пожалуй, что лишним был он —
Орлиные очи Степана
Смежил исторический сон.

Почуяв нехватку контроля,
Разжалась злодейка-рука.
Печальна невольницы доля,
Не быть ей женой казака.

Напрасно хрипела бедняга
В надежде вниманье привлечь.
С оттягом храпела ватага
В ответ на шиитскую речь.

Агония длилась недолго,
Не больше минуты одной,
И воды холодные Волги
Сомкнулись над бывшей княжной.

x x x


Жизнь проходит как-то глупо,
Тусклы стали будни.
Съешь в обед тарелку супа
Да тарелку студня.

Ну еще стакан компота,
Два уже накладно.
Нет, неладно в жизни что-то,
Что-то в ней неладно.

 
x x x


Не могу не вспомнить факта,
Происшедшего со мной,
На коне я ехал как-то
В день весенний выходной.

Ехал, значит, на коне я,
Ехал, стало быть, на нем,
У него я на спине я
Ехал я весенним днем.

Так и ехали мы двое,
По дороге семеня -
На спине я у него я,
Между ног он у меня.

Были   мы   душой  одною,
Были телом мы одним,
То  ли  он ли  подо мною.
То ли я ли по-над ним.

 
x x x


Оставил мясо я на кухне,
А сам пошел в консерваторию,
Оно возьми да и протухни,
Такая вышла с ним история.

Но над утратой я не плачу
И на судьбу роптать не смею,
Ведь стал духовно я богаче,
Хотя физически беднее.

 

x x x


Сгущалась тьма над пунктом населенным,
В ночном саду коррупция цвела,
Я ждал тебя, как свойственно влюбленным,
А ты, ты, соответственно, не шла.

Я жаждал твоею коснуться тела,
Любовный жар сжигал меня дотла,
А ты придти ко мне не захотела,
А ты, смотрите выше, все не шла.

Полночный сад был залит лунным светом,
Его залил собою лунный свет.
Сказать такое - нужно быть поэтом,
Так написать способен лишь поэт.

Поэт он кратким должен быть и точным,
Иначе не поэт он, а фуфло.
Короче, я сидел в саду полночном,
А ты, как чмо последнее, не шло.



И много-много других любимых стиховий. Да почти все!