Вновь бессонницы чёрная рана...

75 лет назад, в конце мая 1939 года по амнистии со строительства Беломоро-
Балтийского канала домой вернулся папа, на котором был в рабстве три года.
Назначенный в ноябре 1938 года Наркомом внутренних дел Л.П.Берия, восста-навливая "социалистическю законность" (борьба с "ежовчиной"), освободил из
 тюрем и лагерей более 300 тысяч заключённых. В основном это были "доходяги",
больные, немощные люди, неспособные работать на стройках ГУЛАГа


* * *

  Вновь бессонницы чёрная рана
 болью ноющей в сердце моём.
… Брат и я, и, конечно же, мама
 папу после амнистии ждём.

Нет, не так: мы его и не ждали,
но мечтали так наедине:
с Беломора ведь не отпускали –
это знали все люди в стране.

Но однажды пришёл он за мною,
чтоб из детского сада забрать.
Был худющим он и с бородою,
что не мог я в нём папу узнать,
если б нянечка мне не сказала:
«За тобою пришёл твой отец».
В нём сама она еле признала, –
«Вы – Иосиф?» – спросив, наконец.

Его помнил я только по фото,
где стоял он со мной на руках.
А пришёл незнакомый мне кто-то,
и к тому ж почему-то в слезах.

Подхватил, закружил и, целуя, –
«Сын, сыночек, родной мой», – шептал.
И, ругая судьбу свою злую,
обещал твёрдым быть, как металл,
и не мстить никому за обиды,
за тюремные годы свои.
И теперь, не единожды битый,
будет он осторожней в любви.

Дома – мама у печки рыдает,
брат грызёт почему-то сухарь.
И вещички свои собирает
 спавший с мамой полгода почтарь.

Я его всей душой ненавидел,
ревность детскую в сердце храня.
Он же, подлый, как будто не видел
 в доме брата, а также меня,
заграбастывал маму в охапку
 и тащил, не стесняясь, в кровать.
Шестилетка не видел в нём папку
 и готов был его разорвать…

Взрослым став, в жизни много прощаю
 и готов очень много понять,
и, конечно же, не обвиняю,
да и права нет, чтоб обвинять
 ни мужей и ни жён в том, что сталось, –
вдруг откуда-то в жизни припрёт…
Но какая-то малая малость
 всё же подленько память грызёт.