Роман Сашка. Отрывок. В бегах

         Теплоход, подрагивая, разрезал воды  Иртыша.  Весёлая кампания  цыган  удобно расположилась на палубе. Ярко разодетые цыганки  о  чём-то шумно  между собой переговаривались,  их голопузые дети, с писком,  ползали возле них,  мужчины  кучками стояли  в молчании  у  края  палубы, опираясь на  перила, а черноглазые, кучерявые подростки плотно окружили Сашку,  который  наигрывал на гитаре популярные  мелодии,  наслаждаясь  всеобщим  вниманием. 
         Его  душа  успокоилась, когда он благополучно добрался до речного вокзала и взял билет. Он плыл на теплоходе  в совхоз «Слава», который располагался, как было указано  в записке, в десяти километрах от берега реки. Цыгане вскоре уселись завтракать.  А Сашка  продолжал  тихо  играть,  поглядывая  на говорливую кампанию, которая сидела полукругом, болтая что-то на  своём бойком, гортанном  языке.  Одна молодая  цыганка встала и, подойдя к Сашке, с улыбкой протянула ему краюху хлеба, густо намазанную маслом.    
         Кроме Сашки на безлюдный причал  никто  не  сошёл. Пароход поплыл дальше, а перед Сашкой открылось большое  село, которое казалось брошенным: крестьяне, наверное, трудились  на  огородах  и  полях,  помня,  что один  день  кормит  год.  У магазинчика стоял мерин, запряжённый в  телегу. На крыльцо его вышел мужик с  самодельной  сумкой  в руке,  из неё  торчали  батон колбасы, три  бутылки водки и какие-то белые кульки. Сашка обратился к  нему с вопросом, как ему добраться до места. Тот с любопытством взглянул на подростка и спросил:
         - А ты к кому в «Славу» приехал?   
         - К Мурату.
         - А-а, к бригадиру. Прыгай ко мне в телегу – я туда еду, подвезу к самому дому.
         Весь путь мужик молчал, только объяснил, что он из «Славы» и что приходиться ему часто ездить в  Котельниково, потому что у них в магазине кроме сахара, крупы и бочковой селёдки ничего не купишь. Село, куда  привёз их мерин, понукаемый неразговорчивым возчиком, поразило Сашку убогостью.  Изб было мало, не больше тридцати. Плетни везде покосившиеся, а окна крохотные и низкие, и дорога вся разбитая.  Но жильё Мурата оказалось довольно приличным. Симпатичная татарка, с ребёночком  на  руках,  гостеприимно впустила Сашку в дом и попросила подождать мужа. Записку читать наотрез отказалась, зато сразу же поставила на стол тарелку с картошкой, чашку молока и большую краюху хлеба. Сашка поел с жадностью, благословляя гостеприимный дом, и потом сидел,  полный  доброго  предчувствия  относительно  дальнейшего пребывания здесь.
          Хозяин прибыл  лишь  к вечеру. Сашка видел в окно, как он въехал во двор  на справной, пегой кобыле. Это  был низенький и  щуплый, но  энергичный  в  движениях мужчина средних лет. Бегло глянув в короткую записку и, широко улыбнувшись, он похлопал гостя по плечу:
         - Да живи, сколько хочешь.   
          Сказав так, он поспешил во двор кормить скотину; а когда  закончил  работать  во  дворе,  принялся чинить старую сбрую, не обращая на гостя ни малейшего внимания. Подступала ночь. Сашка поглядывал на хозяина и клевал носом: разморило от усталости и горячего воздуха, который  плыл от раскалённой русской печи. Глянув на него,  хозяин  быстро встал, позвал жену, вышивающую  что-то  в соседней комнате:
         - Собирай ужинать.
          Через несколько минут на кухонный стол перекочевали  из-за заслонки горячей печи  тушёная  капуста с солидными кусками баранины и пшённая каша, а из шкафа – нарезанный большими кусками ржаной хлеб и банка с  молоком.  Сашка  почувствовал себя неловко. Оказывается, что он ещё не утратил  совесть, когда подъедался то  у дружков, то  у  нищенски  живущей  тётки; не отказываясь от ужина, он посчитал нужным спросить:
         - Мне бы какую-нибудь работу… Чем-нибудь помочь бы....
         Мурат, посмотрев одобрительно на подростка, ответил:
          - Денька три отдохни, и, конечно,  поможешь;  работы  у нас  хватает.  А ты  рассуждаешь, парень,  правильно: кто не работает – тот не ест.

          Послонявшись несколько дней по рощам и полям, Сашка впрягся  в  деревенскую  работу.  Мурат, как бригадир, назначил его на сенозаготовку. Работа трудная. В первое время едва  хватало у Сашки сил дождаться обеденного перерыва.  В конце концов он втянулся в работу, окреп, научился  вершить  копна  и  ловко  подавать вилами сено стоящему на стогу. Однажды он неловко спрыгнул с копны и вывихнул правую ступню. Десять  дней  провалялся дома. Мурат и хозяйка, привыкнув  к нему,  ухаживали  за  ним, как за  сыном.
          Когда у Сашки нога поджила, Мурат отправил его убирать зерновые. Его посадили на  соломокопнитель.  Работа  хлопотная и очень пыльная. Пот и кашель сопровождали её. Зато там он подружился с сельскими  парнями. По вечерам юная и холостая часть молодёжи собиралась у старенького клуба. Девушки пели песни, звонкие голоса их, казалось, слышали небо и  приграничные леса. А девушки, напевшись, затевали танцы под звуки патефона,  расположенного  на  подоконнике клуба. Мужская половина солидно покуривала, сидя на брёвнах, лишь иногда снисходительно позволяя пригласить себя на какое-нибудь танго. Не выпуская папироски изо рта,  парни тёрлась  в  такт  музыки  о ядреные  тела деревенских красавиц.
          Четверо же парней, и Сашка в их числе, к большому сожалению молодых девчат, часто отсутствовало на  вечерних сходках. Зато им были рады  доярки на ферме – они их и  сметаной  кормили,  и  парным молочком поили, и крепкой самогонки не забывали налить, и сами, завалив  на сено,  штаны с них снимали. Чем плохо? Поёрзав на них, далеко не отходя в сторону, парни засыпали на сене. Но только не Рашид. Он в их  кампании  был  самым неутомимым. Иногда до утра охали и стонали под ним по очереди  ядрёные и  пышногрудые доярки. На Рашида и замужние бабы из окошек изб поглядывали, но в селе тайно не согрешить. Так что только облизывались молодые бабы, глядя на семнадцатилетнего  жеребца.  И  физическая сила у него была немереной: не один деревянный черенок от вил сломал,  когда  поднимал  огромные  вороха пахучего сена на скирду. А как-то встал под коня, напрягся и вот они – болтающиеся в воздухе копыта. Однажды  подошёл Рашид к Сашке и спросил:
          - Люську Потенкину знаешь?   
          - Конечно, у её мамаши  самый злой самогон.
          - Вот он,- Рашид откинул полу телогрейки и показал Сашке четверть самогона.
          - Ну и что?
          - Люська намерения на тебя имеет. Говорит, замуж  за тебя хочет.
           - Смеёшься? Мне ещё шестнадцати нет. К тому  же на  фига мне  эта свинья?  Сам на ней не хочешь жениться? Кстати,  тебе какая  печаль меня женить?
          - Да есть печаль. Она говорит, что если приведу тебя, то месяц буду бесплатный самогон пить. Я тебя жениться не заставляю. Ты приди и скажи, что тоже всё думаешь  о  ней.  Ну, я  тебя  прошу,  сходи  ради  друзей. А самогонку все вместе будем  пить. Прямо вот сейчас и иди. Давай для храбрости. –  Он извлёк из  кармана надколотый стакан и наполнил его до краёв.
           Только ради друзей, Сашка, осушив стакан и покачав головой, поплёлся на боевое задание. Он шёл и представлял её жирную и красную рожу. И мать у неё, говорят, колдунья. Не доходя до  Люськиного  дома, он повернул в проулок. Но услышал свист. Оказывается, он шёл  под конвоем толпы пацанов. Тогда, плюнув с досады, он пошёл, спотыкаясь, к большому дому: Потенькины были самые  зажиточные  в  деревне.  Открыл  калитку и  назад отпрянул: подобно злобному сторожевому псу, к нему приблизился огромный хряк.  Хорошая  причина  отступить. Но тут дверь избы открылась, и к калитке быстро засеменила  Люська. У неё глазки были как у этого борова, напрочь заплыли  от  жира. Вывалилась она за калитку и Сашку схватила за руку, улыбаясь:
           - Щас свинью загоню, и поговорим.      
           - И здесь поговорить можно.
           - Нет уж, входи, гостем будешь.
            В комнате,  куда  Люська  впихнула  Сашку,  сидела  седая  старуха – её мать.  С виду она, правда, как ведьма.
           - Спасибо тебе, что ко мне пришёл, Сашенька, - сразу начала разговор Люська, посадив его на диванчик.
           - Я уже давно прийти хотел, - смущённо проговорил он, напряжённо думая: « О чём с ней говорить?»
            Вдруг, к счастью его, послышался голос гармошки, а вскоре стукнула  калитка  и в дверь ввалилась толпа Сашкиных друзей.
           - Встречайте, встречайте гостей! - весело заголосил Рашид, возглавлявший кампанию.
          - Заходите, угощение  всем будет, - без  восторга встретила их Люська.
           Быстро накрыт был стол – огурцы в рассоле, капуста квашенная, картошка варенная и, главное, Потенькинский знаменитый самогон. Началась пьянка. Рашид успел шепнуть Сашке: «Тебя  выручать пришли, да и за долгом – она ведь обещала напоить, если ты здесь  появишься».
          Не мог припомнить Сашка, нахлеставшись самогоном, как он оказался в доме  Мурата.  Проснулся  утром на своей лежанке. В голове гудело. Вышел во двор. Мелкий сыпал дождь. Взглянул Сашка  по  сторонам, и замутила его тоска. Ему что,  судьбой написано на всю жизнь оставаться в глухомани?  А ведь к этому идёт. За территорией этой деревни его никто, конечно, не ждёт, но здесь, рано  или  поздно,  женят на какой-нибудь Люське, Райке – здесь полно молодых и уже перезрелых татарок.  Может, вернуться в Омск? Три месяца прошло, милиция о нём забыла. На крыльцо вышел Мурат:
          - Голова болит? Иди, рассолу попей.
           - Голова болит, только рассолом я не вылечусь. Не могу я, Мурат, оставаться здесь больше, что-то потянуло к своим. Сейчас прямо и отправлюсь. Дойду до  большака  и  на  попутках доберусь до Омска.
          - Ну, дело твоё. А я знал, что уйдёшь. Пойдём, хоть позавтракаешь.
           Его накормили на дорогу. А ещё подарил Мурат ему резиновые сапоги  -  дорога раскисла, пятьдесят рублей дал и собрал кое-каких харчишек. И отправился Сашка пешком  в  сторону большака, что проходил в нескольких километрах от глухого татарского села.