Волга-мачеха 1

Антон Чужой








“Волга-мачеха”
документальный очерк
(полный текст)




 «Путешествия,
приключения,
экзотика,
extreme, action»










1980 год
Город Тверь
 
Аннотация

Волга… Калинин (Тверь). Валентину уже 35 лет. Последнее место работы – синхронный переводчик португальского языка в ИОН при ЦК КПСС. Теперь трудится мотористом – рулевым на волжском теплоходе.
Все рабочие специальности схватывают легко, профессиональных проблем нет. Герой в восторге от летней Волги, работает увлечённо. Однако, не дают покоя воспоминания о других местах работы и жительства, о неопубликованных рукописях…
Волга – то хороша, каб не люди… Матросы, невзлюбившие нового рулевого, затевают аварию двигателя в его вахту. Пока не дошло до беды, капитан даёт ему списаться на берег.
Наш герой остаётся чужим и Волге-мачехе, и плавсоставу, и соцреализму. Он навсегда уезжает из России.
После написания очерка «Волга-мачеха», при попытке передать его на Запад для публикации, меня арестовал КГБ СССР и конфисковал рукопись, которая долгих 9 лет, до 1989 года, просидела на цепи в подвалах Лубянки. (см.)
 
К О М И Т Е Т 700074 г. г.Ташкент,
государственной безопасности СССР ул.Хавастская, д. 13 «А»
     У П Р А В Л Е Н И Е т. Жученкову В. Д.
по Калининской области
       01.08.89г. 6/Ж-3
      Калинин





Согласно Вашей просьбе, направляем принадлежащие Вам рукопись с наименованием «Волга-мачеха» и три пакета с фотоплёнками, переданные Вами сотрудникам отдела милиции по охране общественного порядка на Красной площади г.Москвы 22 июля 1980 года.

Приложение: «Волга-мачеха» - (98 листов) и три пакета с фотоплёнками.


Начальник секретариата УКГБ (подпись) Г.А. Тимофеев
















 


На реке


Я пришел работать на судно потому, что здесь меня будут кормить и дадут крышу над головой.
Своего жилья у меня нет, есть тоже ничего – уже два месяца живу впроголодь.
Здесь дают на судне и стол, и дом – и всё бесплатно – не надо выбрасывать ежемесячно тридцать, а то и сорок рублей квартирной хозяйке и бегать по магазинам в поисках провизии, которой там нет. На судне у меня служебная жилплощадь в классическом варианте: уволился – освободи!
В Калинине у меня койка в комнате для приезжих в порту. Прописан на время навигации на судне. Кончится навигация – куда мне деться?...
В Калинине Волга – шириной метров триста. За Конаковым разливается на несколько км. с островами, без знаков заблудился бы.
Мель. Баржа подскочила, перекосилась, осела на левый борт, потом выпрямилась, но толкач, застряв в автосцепу, остался с левым креном. Били кувалдой по автосцепу, восстанавливая горизонтально положение.
По рации постоянно ведутся переговоры: запрашивают диспетчера, куда остановиться на погрузку или разгрузку, просят у более опытных механиков советов в ремонте, сверяются, у кого как план идёт, уточняют, какие суда, где находятся – не придется ли, стоять в очереди…
По рации у Ефимыча просят старый насос забортной воды. Он раздумывает, торгуется, на что бы выменять и не продешевить.
По рации кран кому-то сообщает, что случайно подняли со дна ковшом фарфоровый чайничек необыкновенной белизны:
-Может, старинный!...
-Так ты его продай.
Здесь недалеко старый фарфоровый завод ЗИК.
По рации слышу:
-325-тый, ответьте 17-му.
-На приёме.
-На обратном пути привезите на булку белого хлеба.
Михалыч смеётся:
-Бутылку просят купить!...
Из водоочистного канала химкомбината выплывает в Волгу огромные куски пены, толстые и белые, как пенопласт и долго плывут по течению, отправляя воду постепенно, по-гурмански – медленно растворяясь.
Ниже и выше Калинина многие заводы и фабрики имеют свои лодочные стоянки. На лодочной станции вагонзавода я работал сторожем в 74 году.
Около березовой рощи виднеется химинститут, где я был пожарным. Выше речного вокзала сам вагонзавод, где я тоже  был пожарным..
На стоянках частных лодок веселье красок. На прокатных же станциях выдающих государственные весельные лодки царит зелено-булыжный казарменный цвет.
У речников в ходу уменьшительно-пренебрежительные окончания:
“баржонка”, винцо”…
Например:
-Просили баржонку и побежали на речной вокзал.
Или:
-Тилипаем помаленьку. Подгребаем к Шоше.
Утром снизу прошёл 3-х палубный огромный пассажирский. Пустой. Такие ходят по туристическому маршруту Калинин – Астрахань.
Пробежал прогулочный т/ходик Москва. На палубе бабы пляшут русского – уже успели хорошенько вмазать. Кэп кинулся из рубки рассматривать их в бинокль:
-Валентин, подержи-ка руль…
Водометная пассажирская Заря маленькая, а волну даёт такую, что болтает и нашу груженую баржу и нас треплет в автосцепе.
Отдельный от нас плоскими, голыми островками, летит Метеор.
Стелиться над водой. Сзади треплется грива белого, рвущегося в клочья пара. Чистый Змей-Горыныч. Волгодон, Балтийский, Волгонефть – типа Река-Море. Побольше нашего, но баржа не прицепляется, а сделана заодно с корпусом т/хода. Есть калининградские, ленинградские – везут к нам лес из Карелии, огромного диаметра трубы. Забирают наш песок. Волгонефть привозит нефтепродукты из Куйбышева, Горького. Если нефтепродукты первого класса, то над судном развеваются два красных флага.
Появился снизу  и обогнал нас грузовой теплоход Окский-14. Он не меньше нас с баржой, а бегает бойчее.
Поднимается по Волге какой-то огромный  пассажирский. Ефимыч его пузырём назвали, и в самом деле, пузатый, спереди похож на вздувшийся пузырь. Называется “Рихард Зорге”.
Летит Метеор, даёт километров под сорок в час. По рации то и дело объявляет судам, с какого борта обойдёт их сзади или каким бортом разойдётся со встречным. Летит на крыльях, брюхом почти не касаясь воды.
Рубка на самой верхотуре теплохода, где-то на уровне третьего этажа городского дома. Сижу в рубке на высоком кресле – ноги до пола не достают. Высоко сижу, далеко гляжу…  Из-за поворота поверх кустов появляется белая рубка встречного Речного.
До сих пор в калининские воды заходят штук пять колесных могикан. Угольных котлов давно уже нет, солярку впрыскивают через форсунки, но для создания температуры сначала кочегарят дровами. Огромные чурки колют клиньями на четыре части.
Когда-то угольные колесники брали на борт 60 тонн угля.
Ночь. Идет РТ – из труб валит шлейф искр, выплескивает столб пламени: масла в двигатель перелили и оно горело.
Московское радио сообщает, что во время Олимпиады будут совершаться прогулочные дневные и ночные рейсы на т-ходах «Репин» и «Суриков».
Ефимыч смеётся:
-Это – для тех, кто хочет с любовницей переспать, чтобы никто не узнал, а квартиры свободной не имеет. Знающие люди покупают  на двоих каюту  на ночной рейс. Ресторан работает до часу ночи, бар – всю ночь. Подвыпили и – по каютам!... Потом всю ночь бегают в душевые.  Матросы замучились каждое утро полные баки воды из душевых расфекаливать… А если нет свободных 2-х местных кают, берут полностью 4-х местную на двоих.
В гостиницу подругу вести – её не пустят, а если ты сам москвич или из ближайшего пригорода и до Москвы не далеко, то это – самый выход. На период Олимпийских игр там, наверное, будет и профилактический пункт – венерический, как в Калинине на вокзале и в Москве у Казанского… Удобные эти рейсы – вечером т/х уходит, а в семь утра уже в Москве, успеешь на работу, да и выспишься спокойно, с фортом… Вроде плавучего дома свиданий.


Кэп рассказывает
Ефимыч исполняет гномика: маленький, кругленький, шустренький, вязаная шапочка с помпончиком, облегающая трикотажная тельняшка, тренировочные штаны в обтяжку.
Гномик – в шапочке с помпончиком, в тельняшке штанах-тянучках. Маленький, круглый, шустрый… Внешность располагающая. Но внешности я не доверяю…Капитан правит ногами, скинув туфли. Кэп любит проехаться с ревущим музыкой громкоговорителем:
 -Нечего крестьянам спать, пора вставать…
Утром хмуро, холодновато. После обеда солнце. Уток почти нет. Льда у Конакова нет, у берегов держатся остатки серых дряблых льдин и ледяное крошево.
    Бежим вниз с пустой баржей и брандвахтой от Праги. Прежнюю вместе с Прагой смял речной-69. Он не рассчитал ветер и усилившееся течение и протаранил оба судна. У брандвахты проломлена стена, одно окно уехало глубоко внутрь. Прем теперь другую для семей с двух землесосов. Идём, обходя льдины, чтобы и вторую не проткнуть: основание у неё из тонкого бетона и льдина может проломить его как картон.
Глядя на лёд, Ефимыч вспоминает:
    -В декабре прошлого года пошли мы на ледоколе провести паром в Карачарово. Лёд сантиметров тридцать. По льду везде тропы из деревни на одном берегу в деревню на другой берег. Завидев нас, люди бегут, чтобы успеть пересечь нам курс, оставляем-то мы за собой полосу чистой воды в восемь метров. Если человек уже на льду, мы остановимся, пропустим, а те, что только из-за кустов вылезают, этих не ждём. Матерятся они нам вслед – тропа-то домой перерезана полосой воды…
Бабка появилась с какими-то узлами. Машет нам, кричит, бежит. Остановились, она пробежала под носом, плюхнулась на лёд на свои узлы и сидит, дух переводит. В другом месте два мужика успели пробежать, а четверо-нет. Стоят, разделенные водой, считают деньги и прикидывают, как бы половчее перебросит их тем двоих, что проскочили к другому берегу, где виднеется на горке магазина.
Бежим дальше Прямо по курсу колышки из подо льда виднеются - явно сети рыбоколхоза. Оставили их с правого борта. Прошли немного, смотрим - бегут мотосани Буран - рыбаки спешат:

- По рации слышали, что вы пойдете. Вчера ждали, а сегодня проспали. Сети-то наши на винт не намотали?..
Потом уж, когда шли обратно, дали они нам два ведра лещей.
Подходим в Карачарову. На льду .целая колония рыбаков- подледников. Черно их на льду высыпало, сотни. Нас увидели, похватали стулья свои складные, ящики, палатки и врассыпную кто куда, к обоим берегам.
А нам, не доходя до них, уже и приставать пора. Ох, и поматерились они, как разобрали, что тревога ложная!..
Повернули, подошли к берегу.
…Возвращались уже ночью по своему следу. Лед обрезан ровно, без осколков. Я прямо с борта сходил на лед. Ближе к городу наш канал уже замерз. Прожектором посветим иной раз - на свежем льду уже следы людей.
Кэп:
-Весной, лед уже рыхлый, красили пароход. Низ черный, верх желтый, не как сейчас - серый и белый. Стою я на льду реки с ведром краски и мажу корпус. Переступаю потихонечку... Вдруг - раз! лед проломился и я в воде. Ведро из руки вышибло, шапка с меня слетела, я в воде барахтаюсь, а ведро на льду валяется и краску мне на голову сливает. Я за лед хватаюсь, не вижу ничего - краска   глаза залила. Двойная беда, едрена мать... Подхватили меня, вытащили из проруби. Снял с себя и одежду - все мокрое, переоделся в сухое, а голову пришлось сначала растворителем отмывать, потом уж мылом... В общем, и смех, и грех. Их-то смех разбирает, а мне хоть плачь. Это я сейчас как анекдот вспоминаю, а тогда не до смеха было...
     Кэп каждый параграф техники безопасности иллюстрирует притчей. Например, такой параграф: "Отходя от места погрузки или разгрузки следует проверить, подняты ли якоря".
  - Один Речной отвалил от стенки после разгрузки, а не знал, что крановщики ночью отдали его баржевой якорь - ветер был сильный, думали, как бы баржу не снесло.
Пошли, подбегают уже к паромной переправе - чувствуют, мешает что-то, тяжело идти. Хватились - якорь по дну волочится!.. Выбрали его как раз перед самой паромной переправой, на которой трос парома проходит ниже поверхности воды. Могли бы трос порвать, народ на пароме угробить. "Сла¬ва богу, - думают, -во - время хватились!"... А им по рации сообщают:
-Вы порвали подводный капель около Дубны.
В Дубне на атомной станции увидели по датчикам, что кабель порван, засекли время и высчитали тот теплоход, который в эту минуту пересекал кабель. Сразу сообщили речному диспетчеру.
Те на Речном за голову схватились:  "Не может быть"…
Оказалось, что якоря-то у них нет, потеряли, только цепь из воды подняли. Кабель был с руку толщиной. Потом при прикладке нового кабеля и якорь подняли - лишний раз подтвердилось, кто порвал. Кабель в воде не срастишь, пришлось новый тянуть - ущерб государству-35 тыс.руб. Капитана сняли с работы, выговор по партийной линии объявили… Так что, как трогаемся с места обязательно якорь на барже проверяйте...
Из инстр. по т-б. "При отдаче якоря стой в стороне от якорной цепи".
Кэп тут же вспоминает:
-Моторист как-то якорь отдавал, а куртка была расстегнута. Он цепь спустил, она и понеслась, а он зачем-то наклонился над ней, счетчик цепи что ли посмотр¬еть... Куртку цепью схватило и в клюз!  Он пытался рвануться к стопору цепи, да не дотянулся, а якорь-то не пересилить, он тонну весит. Так его все вместе с курткой об клюз и размолотило на мелкие части.
Одна из моих обязанностей - следить, чтобы капитан, заснув за рулем, не свалился с кресла. Не то расшибется. Сидит он в высоком кресле, как на троне, ноги на пульте и босиком переваливает туда-сюда рычаг руля. Рассказывает, рассказывает постоянно что-нибудь. А уж как замолк, тут же засыпает, голова запрокидывается.
Из инстр. по т-б. "Не берись при швартовке за передний край огана".
У кэпа и здесь байка готова:
-В прошлом году работал у нас матрос-мальчишечка. Раз, принял чалку с з-соса и стал надевать на кнехт. З-сос в этот момент дернулся, парню и притиснуло тросом к кнехту рукавицу и указательный палец. Он взвыл, дернулся, мы - к нему. А у него палец в кости под ногтем переломлен!.. Бросили мы баржонку на якоре и побежали в Конаково. По рации вызвали скорую помощь. Я ему все говорил - не давай палец отрезать, кость срастется, а отрежут - новый не вырастет. Но врачи в больнице уговорили его отрезать: "Рукавица была грязная, в рану песок по¬пал, возможно, заражение крови..." он согласился, они клещами – чик! и палец в таз отскочил... Так и будет без пальца.

Кэп. Азбука техники безопасности с картинками.
Из правил судовождения: «Не пересекай курс близко идущего судна».
  Кэп рассказывает:
- В прошлом году под Речной-76, пересекая его курс, заехала Казанка с  бабой, мужиком и собакой. Под высоким носом пустой баржи мотор заглох. Баба успела выскочить в последний момент. Мужик вместо того, чтобы быстренько выгребать на веслах, стал заводить мотор... потом отпихивался от носа  баржи веслом, но лодку увело под днище. Рулевой сбросил обороты, но инерция у нас большая. Утонула и лодка с привязанной к ней собакой, и мужик. Только жена и спаслась.
Инструкция по техн. безоп. для кэпа, как семейный фотоальбом- источник воспоминаний.
Из инструкции по технике безопасности: «На ходу судна, черпая ведром забортную воду, не следует наматывать веревку на руку". Кэп этот пункт иллюстрирует притчей о матросе, которого таким образом утянуло в воду - не успел веревку с руки сбросить. Матроса хватились, сыграли тревогу -"Человек за бортом." Развернулись и пошли на выручку матросу бросили ему круг, спусти¬ли шлюпку, вытащили матроса... А он с ведром в руке!
-Что ж ты ведро-то не бросил? черт бы с ним, с ведром-то.
-Сначала хотел я его бросить, потом воду из него вылил, перевернул  вверх дном, захватив воздух и держался как за поплавок.

Работа
Мои обязанности:  рулевые дела, машина, баржа (швартовка вместе с матросом, брашпиль, подключение эл.питания к барже для брашпиля и клотикового огня, автосцеп).
Смываем песок с кормы баржи, чтобы он, высохнув, не сдувался ветром на теплоход и не летел  в окна рубки. За это – доплата 9 руб. после погрузки открываю лючки с борта корыта баржи для окончательного стока воды. Осматриваю трюмы баржи, нет ли течи. Для этого с фонариком спускаюсь в глубокое гулкое пустое нутро баржи.
Каждый час хожу в машину посмотреть уровень и температуру масла, уровень воды, проверяю котёл, обхожу дизели – не хлещет ли где масло или солярка.
Исполняю половину обязанностей матроса, расфекаливаюсь, крашу судно, швартую судно… Одного матроса у нас не достаёт, но дополнительно за пол-матроса мне не платят, эти деньги получает повариха, а на вторые 40 рублей капитан устроил какое-то подставное лицо и деньги, по его словам, идут на колпит. Хозяин-барин. А, я, что-то не вижу, что питание наше улучшилось. Похоже, что прикармливает он денежки за мою работу .
Если скоро остановка – иду запускать Чешку. Или Читу – дизель-генератор, который вырабатывает эл. энергию, когда двигатели выключены.
Подключал кабель эл. питания к разъёму баржи. А кто-то из конфетных матросиков перед этим рубильник не выключил. Будь я менее осторожен, прошибло бы меня насквозь!...
Кэп орёт на нас в усилитель, когда бестолково суетимся у брашпиля, отдавая или поднимая якорь:
- Ленточный тормоз отдал? Что ты там руками машешь? – если отдал, кивни головой!... введи сцепление! сцепление, говорю, введи! я кому говорю – введи сцепление! почему не вводишь сцепление!... а, уже введено?... сколько вас можно учить!... рубильник включи! Почему не отдал винтовой стопор?!... – вопит капитан на километры волжских окрестностей.
Принцип обучения у кэпа такой. В критический момент, когда надо срочно что-то сделать, а мы не знаем, как, он становиться на дыбы:
- Почему раньше об этом не спросили, если не ясно?! Сколько раз вам повторять – спрашивайте, что не ясно!...
И я представил себе – в класс входит учитель:
- Дети сегодня мы начинаем изучать науку тригонометрию. У вас есть вопросы по этой науке? может быть, что-то не ясно?... нет вопросов? – значит, всё ясно. а если ясно, то перейдём сразу к экзамену.
Диспетчер дала нам рейдовую работу: отвести из затона на турбазу причал и понтон. В затон с баржей не просунешься, бросили её среди Волги на якоре. Подошли к причалу, стали пришвартовывать к себе, путаясь в своих и чужих тросах и канатах. Кэп подавал команды через динамик. Команды не разобрать – слишком он прижимает ко рту микрофон, он раздражается и ещё сильнее вдавливает микрофон в губы, орёт громче. Мы перестали вообще что-либо понимать, материли его, друг друга. Капитан свирепел и выбегал из рубки на мостик. Орал благим матом, но рёв двигателей с успехом глушил его.
… Бросив микрофон, кэп выбегает из рубки на мостик то через правую дверь, то через левую и орёт на нас, откинув назад в рубку согнутую ногу – как балерина или как пёс у столика.
Лил дождь. От многочисленных швартовок то понтона, то пристани, то баржи я взмок изнутри. Снаружи вымок от дождя. В резиновых сапогах по щиколотку хлюпала вода. Наконец  в три пыжа составили все суда  борт о борт, прыгая с борта на борт через зазоры с Волгой внизу – без всяких трапов, вопреки технике безопасности. Одним из десятка тросов мне притиснуло руку к кнехту – еле успел вырвать руку из рукавицы. Её тут же перетёрло в мочалку о тумбу кнехта. Правой кисти у меня могло бы уже и не быть… Смотрю на рукавицу. На правой ноге лопнул носок, и большой палец гуляет в голом одиночестве в воде сапога.
Тронулись. Пошёл переодеваться. Брюки мокрые и верхние и нижние аж выше колен, рукава тельняшки под курткой и плащом – и те мокрые по локоть. Рукавицы по ходу швартовки несколько раз ручьём выжимал. Мужик, сопровождавший пристань до турбазы, который помогал нам чалиться, тоже промок насквозь в телогрейке. Я отвёл его в сушилку, показал, куда одежду вешать. Привёл на камбуз, попросил повариху накормить человека. Он, для приличия поотказывался, но пообедал со всеми.
- Ну, - говорю, - дорогой, и работёнку ты нам подкинул, мать её в душу! – не работа, а сплошной туберкулёз и никакой техники безопасности. С тебя литр.
- Да где ж его взять…. есть у меня самогонка…
- Вот и прекрасно! Моя вахта кончилась, я буду вон внизу, в каюте спать, если что…
- Ладно, сейчас я к капитану вашему схожу и приду.
Тащили мы мужика с его хозяйством два часа. Я спал, когда его отчалили. Самогона его так и не увидел. А, может, он кэпу дал, а тот посчитал, что промок больше нас в своей рубке, сам принял от гриппа?...
В возне с пристанью вышибли углом понтона иллюминатор в каюте. Хорошо, хоть не в моей…
Механику надо обязательно собрать для работы всех. Пустяковое дело – заправка топливом: подключил шланг, отключил шланг, одному делать нечего. Механик же притащит к шлангу всех, кто попадётся на глаза. И вот стоят 5 человек вокруг шланга и смотрят на него!... а Николаич доволен: все при деле. И не дай бог отказаться от участия в этой глупости:  - Ты бездельник, - заорёт начальство, - Тебе всё сачковать да штаны протирать! Скажу капитану – прогрессивки лишит! Все вкалывают, а он один фон барон ручки в брючки с папироской!...
И так далее…
Машины текут. По бокам из-под многочисленных прокладок, из щелей и отверстий сочиться масло, солярка, вода. Весь этот коктейль, оставляя широкие, вольные подтёки, сбегают на пол, образуя лужи. Чтобы держать машины в чистоте, потребовалось бы непрерывно, всю вахту, обтирать с них весь этот гоголь-моголь. Капитан разрешил поддерживать лишь общую чистоту, а дизели обтирать один раз – перед сдачей вахты. Многая лета нашему кэпу!...
Мой коробок спичек становиться за пол дня чёрным от грязи. Пачка Примы тоже заляпана грязными масляными руками.
Вокруг ногтей въелось грязное машинное масло – даже при еже утреннем горячем душе не отмывается. Руки очищается лишь к пятому дню на берегу. Руки изрезаны и избиты об железо тросов и дизелей. В ссадинах чернеет грязное машинное масло. На несколько дней кисти вздурились, пальцы стали толстыми как сардельки и почти не сгибались…
Октябрь – ноябрь работать тут не стану – на морозном ветру ворочать мокрые тросы!... Ноги у меня отмороженные ещё в Карелии – чёрные кусочки от пальцев отваливались, руки – в Заполярье…
Приспособился засыпать не когда не хочется, а когда надо – хоть в 11 утра, после утренней, которую стоял с 4 утра до 10.
Отец
Я рос сиротой, мать умерла, когда мне было 4 года. Отец был тогда ещё молод, я был для него обузой в похождениях. Он старался почаще сплавлять меня из дому к знакомым и дальней родне. Дома же держал меня, пацанёнка, в казарменно-чекистских рукавицах. У нас с ним никогда не было общего языка, взаимопонимания, не говоря уж о взаимной любви. Материнской ласки не помню. Мелькали передо мной бесконечные тёти Вали, тёти Муси, тёти Нади и вереница домработниц, приносивших в дом кто клопов, кто вшей.
Потом была мачеха.
Это понятие можно не комментировать…
В моей еде мачеха  держалась такого принципа: «много будешь есть – желудок растянешь». Её почему-то беспокоили размеры моего желудка. Сама же каждый год меняла пятисотрублёвые шубы.
Одежды – красивой, дорогой у меня никогда не было. Лишь однажды, сдавая меня в ВИИЯ, отец расщедрился и сшил мне костюм из хорошей ткани. Я проносил его лет десять, вне всякой моды.
При мачехе мне доставались заношенные отцом армейские форменные ботинки. Размер у меня был меньше и в носки ботинок я вкладывал комки бумаги. Синие армейские брюки перешивались мне с полковничьего живота, а зелёные форменные рубашки я носил даже без перешивания и они болтались на мне колоколом… Я и в школе уже был похож на нищего отставного лейтенанта.
Рос я запущенным, неухоженным, никому не нужным щенком, дворняжкой. Бабушек и дедушек у меня по разным причинам не было.
Шёл конец сороковых, начало пятидесятых годов, чекист-отец воспитывал меня в духе безусловного рабского сталинского повиновения.
Я окончил семнадцати лет школу, и отец отправил меня работать, «познавать жизнь» на грохочущую текстильную фабрику с трёхсменной работой. Неделя – в утро, с шести часов (подъём в 4:30), неделя – в вечер, неделя в ночь. Нервный шок от этих грохочущих ночей длился у меня года два после ухода с фабрики – меня считали психом.
По достижении призывного возраста отец облегчённо вздохнул и спихнул меня в кадровую армию, завершив этим моё домашнее воспитание, которым он так и не занялся. В 64-м у отца хватило связей выхлопотать мне в военкомате разнарядку на поступление в ВИИЯ. В 69, когда я закончил курс, отец был уже просто забытым провинциальным пенсионером с потерянными связями, так что меня, не имеющего руки, сунули в Заполярье, а сынки московских генералов и полковников, учившиеся вместе со мной поехали кто в Грецию, кто в США, кто во Францию…
В 70, когда я вернулся в родной дом пенсионером, он долго не пускал меня жить.
Я ночевал на обоссанном матрасе дома колхозника, а рядом – отчий дом… А пустив (ненадолго), задался целью снова упечь меня куда-нибудь на казённые харчи с глаз долой. Сегодня он кричал, что я сумасшедший и моё место в сумасшедшем доме, завтра – что я алкоголик и он сдаст меня на принудительное лечение.
  Мне было уже 25 лет, я окончил институт и ушёл на пенсию, а отец, послюнявив носовой платок, проверял, чисто ли я вымыл шею, по три раза заставлял перечищать туфли в целях достижения зеркального армейского блеска. Мне было велено возвращаться домой до 10 вечера.    Если я задерживался у женщины, дверь отец не отпирал и кричал  мне из прихожей: «Возвращайся туда, откуда пришёл!». Если «туда» было уже нельзя вернуться, я ночевал на чердаке на пыльных обломках чьего-то дивана загаженных голубями. Если же возвращался во-время слышал: «Дыхни!» и отец нюхал у меня во рту, чтобы уличить в алкоголизме.
Как-то раз днём купил я несколько бутылок пива, а когда отец уснул, устроился в кухне и читал, посасывая из бутылки… Откуда ни возьмись – он! В трусах до колен. Бутылки мои полетели на пол, пиво побежало по линолеуму.
- Пьяница ты, алкоголик!.. тебе не место жить среди порядочных людей.
И так далее.
Я хотел поднять бутылки, чтоб спасти пиво, он отбил их ногой. Потом заставил меня, долго ползать с тряпкой по кухне, вытирая пиво и моя пол горячей водой со стиральным порошком.
  - Чтоб не воняло мне тут твоим пивом!...
Желая избавиться от меня, папаша планировал упечь меня в тюрьму и спровоцировал скандал. Я предпочёл убежать из дому.
Наутро с работы меня забрала милиция и сутки держала в каталажке – до выяснения. Следующим утром конвой привёл меня в Заволжский суд. Судья Мишенина спросила:
- Драка в доме была?
- Отец расскандалился. У него характер очень тяжёлый…
- Вот решение суда: «Как зачинщик злостного дебоша с избиением трёх человек вы проговариваетесь к пятнадцати суткам тюрьмы».
Даже его приятель-судья не смог натянуть мне больше 15 суток, поскольку моей вины явно не было.
Сидел пятнадцать суток – тоже кормили копеек на сорок, как и в колпите. Какому-то идиоту пришло в голову, что я собираюсь убежать из спецприёмника. Меня посадили в отдельную камеру, на работу не водили. Самое скверное в этом было – сидеть целыми днями без курева. Пянадцатисуточникам курить не разрешается, эти фашисты-милиционеры за курение сами добавляют срок без дополнительного суда. Но, когда выводят на работы куда-нибудь на керамический завод или подметание улиц – там хоть тайком можно стрельнуть сигарету, а сидя в одиночке много не настреляешь. Без курева, что называется, уши пухли. Я кое-как исхитрился. Под нарами нашёл обрывок газеты. В углу стоял веник – я его немножко покрошил на бумажку, свернул самокрутку. Спичек нет. В камере день и ночь горит лампочка над дверью на стене. Взял брезентовую рабочую рукавицу, положил её на лампочку. Рукавица затлела. Прикурил. Самокрутка из веника не имеет ничего общего с Честерфильдом, с любым табаком и даже с махрой – курить эту бяку невозможно. А что поделаешь, когда это –единственный выход?
15 суток – было очень жестоко спать на голых досках нар, а в остальном бывало и хуже.
Вернулся, домой, а в двери врезан новый замок. Сквозь дверь мне было объявлено:
 - Ты здесь больше не живёшь! Убирайся, куда хочешь!
С тех пор, вот уже десять лет я живу по частным квартирам, в служебных и ведомственных комнатах, на постоянное пользование которыми мои гражданские права не распространяются. Квартиросдатчик волен выставить меня в любой момент по своему капризу. Особенно плохо, когда выгоняют зимой, в морозы. Летом хоть палатку за городом можно поставить до лучших времён.
Речной – 53
В начале навигации на судне наводится весенний марафет. Из машинного отделения всё летит в иллюминатор:  куски поронита, ненужные проволочки, банки из-под солидола, обломки гаечных ключей, куча грязной ветоши… Когда за борт собралась полететь пустая фляга, обмазанная солидолом, я вступился:
- Капитан, может быть на берегу выкинем?!...
Кэп посмотрел на меня очень критично. Промолчал…
Однако больше я не видел эту флягу на судне.
Двигатели после капремонта. Клапаны совершенно не притёрты и не держат компрессию, система охлаждения не работает. Дизели чужие, всё время что-нибудь ломается. Весь конец апреля механик Николаич упрекал капитана, что рано вышли на Волгу:
- Надо было дня три поработать носом в берег в гавани. Покрутить и так и этак, сразу бы все неполадки вскрылись. Поспешили, вот и мучаемся теперь на ходу.
Однако, к началу мая дизели немного приработались, перестали ломаться.
На ходу ремонтируем правый дизель. У нашего механика Николаича такая система: сначала отдать с полтысячи гаек, разобрать полностью двигатель. А потом уж думать, где может быть неполадка и стоило ли раскидывать весь движок.
В машине грохот стоит как в ткацком цехе. Друг друга не слышно, кричим на ухо – перепонка барабанная аж трещит, а ни черта не разберёшь.
Наша баржа 3 тысячи 800 тонн. Есть тысячетонки. Таких как у нас четыре штуки в калининском порту.
На барже целая пустыня песка с дюнами и барханами. Толкаю я перед собой эту пустыню, сидя за рулями и прикидываю, что в жизни у меня впереди тоже только пустыня – безвыходная и беспросветная.
Песок – строительный материал. Я вожу песок, на котором будет возведено светлое здание коммунизма.
У нас скорость без баржи18 км/час, с пустой баржей 12км/час, с груженной 9. Пустые спускаемся к месту погрузки за 7 часов, груженные идём до Калинина 12.
На правый якорь баржи подцепили где-то камешек пудов на пять. Так и лежит себе на якорных лапах.
Раньше котёл отопления на судне работал на угле. В холодную погоду основным занятием моториста было кочегарить котёл. Морда, небось, чёрная, весь в копоти, бесконечная чистка колосников и выгребание золы. Грязное это занятие – углём топить, нахлебался я этого удовольствия в Сибири по самые уши.
Утили греют воду центрального отопления от трубы выхлопных газов. Они и вмонтированы в пароходную трубу. Питьевую воду развозит теплоходик-водовозик.
В каюте постоянный громкий гул двигателей. От него на судне никуда не деться, разве что уйти на баржу, на самый нос.
Каюта жёлтая. Не каюта, а кубизм какой-то. Сплошь углы выпуклые и вогнутые. Кровать подвешена на метр от пола. Синий стол в форме усеченного параллелепипеда, а то и трапеции. Иллюминатор находится ниже палубы и при мытье её, вода, стекая по борту, струиться прямо через иллюминатор ко мне на стол, состыкованный с наклонной стеной-бортом. Жёлтая батарея отопления.
Моюсь в душе. Иллюминатор открыл и посматриваю  сквозь пар на девственно-нетронутый лёд. О днище стукают выломанные льдины. Ледокола в этом году так и не было – редчайший случай. Вода долго не поднималась, и лёд растаял, не тронувшись с места.
По сторонам всё время утки – чирки, крякая. Взлетают, садятся, ползают, стоят на кромке льда. Серые, чёрные с белыми.
Около Заборья на 1 км кромки льда насчитал около тысячи уток. Промеж ними сидит огромный коршун, сыто греется на солнышке.
Прошли два клина журавлей – в одном 8, в другом 30 штук.
Весной охота запрещена – на выстрел может нагрянуть лесник.
Обсуждаем в рубке, что в давние времена в кустах сидела бы вся деревня с бабами, дедами, с детками из луков переколола бы всю стаю.
Хорошо бы из можжевельника сделать лук, из палочек с гвоздями стрелы и охотиться с баржи. А, может, купить профессиональный спортивный лук… пожалуй дороговато станет…
Огромные утиные стаи я сначала принимал за грачиные: такими стадами грачи садятся на ночёвку в кронах городского сада.
Пароход наш облезлый, краситься будет с наступлением хорошей погоды, где-то в июне.
Капитан говорит только “пароход”. Никогда “теплоход” не скажет.
Очевидно, это верность памяти павших, на которых прошли молодые годы кэпа…
Что такое – много воды и много железа? Это Волга и на ней наш Речной. Наши бортовые огни: спереди три белых треугольником, ниже справа зелёный, слева красный; сзади наверху белый, ниже по бокам два зелёных. На носу баржи белый клотиковый огонь на мачте. На стоянке всё судно оснащено палубными огнями.
Быт
Выдали спецовку – чёрная бесформенная куртка и штаны – модели «больничная пижама». Вид у меня в этом шмотье необыкновенно сиротский.
Длинный я, везде приходиться ходить пригнувшись: двери на пароходе низкие, в машине трубы всякие низко висят… Хожу пригнувшись и живу я тоже – пригнувшись: как бы лишний раз по голове не ударили. В 5 утра принимаю душ и иду спать. Словно вернулся под утро из казино, где всю ночь играл в рулетку. Такая вот у меня дольче вита и ночная жизнь. Пошёл в душ, а он не работает, забило трубу забортной воды. Я открыл краны, стал под душ, намочился, а тут вода иссякла!... грязный, кое-как обтёрся, пошёл искать, в чём дело – домываться-то надо.
Моторист Серёга злобно на меня смотрит:
 - Больно часто ты моешься, отфекаливаться не успеваем.
После душа вода идёт не за борт, а в бак с фекалиями. Повариха прокисшая тоже даёт мне инструкции:
- Часто мыться вредно… кожа смывается…
Михалыч – большой спец по медицинской части:
- Каждый день голову мыть, это для волос очень вредно.
Что самое интересное – врачи тоже придерживаются этой расхожей глупости   и считают, что от частого мытья волосы непременно портятся. Троечники несчастные!... Когда в деревне баню топили раз в 10 дней, волосы у меня лезли по полной расчёске каждый день, а если у меня под рукой душ – я обязательно мою их еже утрене. Теперь-то  они   и не лезут!... Лучше ходить с чистенькой лысиной, чем с грязным, но густым колтуном.  У кэпа на этот пункт отдельная легенда:
 - Когда мы ходили в Москве через канал, я разрешал мыться в душе только один раз в пять дней: расфекаливаться в воду канала нельзя, мигом сан-инспекция талон отберёт, под Москвой с этим строго. А к ОэС-ке пока причалишься, пока отчалишься, да расфекалишься – два часа потеряешь…
Не нравится им моё частое мытьё. Что-то я не видел ни разу, что бы кто-то из экипажа зубы чистил… Михалычу я как-то посетовал, что кончилась зубная паста, а он в ответ:
- Ничё страшного, у меня её и не было и ничё…
- Ну мы ж не верблюды, чтобы зубы не чистить…, - убрал я его маленько. Если их и дальше будет раздражать моё мытьё, Ефимыч может стать на официальную ногу и по санитарным требованиям переключить душ на питьевую, береговую воду. (сейчас подпольно моемся волжской) А береговую, придётся экономить, у нас баки для питьевой воды маленькие.
Сутки делятся на двое маленьких суток – два рабочих дня – вахты, и два раза сплю. А третья вахта – бессменная: пишу две книги - Волгу и П.С.
В час ночи пью на камбузе крепчайший чай с сухарями. После вахты сразу проявляется желание спать, организм уже настроился на новую привычку. Если перед вахтой поспать часа четыре, то на вахте спать не хочется. В 10 утра сменился с вахты. Пообедал (позавтракал?), принял душ, покурил на палубе… Полдень. Пора спать.
Сменился с вечерней вахты в 22. Заснуть бы, да идёт наверху расчалка-причалка, грохот стоит, сапоги бухают над головой. Входя в автосцеп, кэш долго шибается в баржу, да так сильно, что я держусь за кровать – высоко падать. Потом идём брать вторую баржу, подцепляем её под грохот сапог, под вопли из матюгальника и прочие колыбельные наигрыши… до полуночи не заснуть, а в 4 снова на вахту.
Дожди, сырость по всему судну. Живём в этой сырости, как мокрицы. Гаже некуда. Рыбалки нет. На ходу не половишь на удочку, а на погрузке не клюёт. Какой дурак будет клевать, если над головой грохочет железо, а из-под пуза высасывают на дно!.
Суп матросики готовят жиденький – тюремная баланда, второе без соли, без вкуса. Есть всё это не хочется. Голодно…      
Кем я работал
Интересно, сколько у меня специальностей? В Петрозаводске на Онежском тракторном получил первую - слесаря - сборщика. Потом был механиком, обслуживал внешние устройства вычислительной машины М-20, работал слесарем в горгазе, помощником мастера на камвольном комбинате, переводчиком работал и письменным и устным, был пожарным, сторожем, груз¬чиком, матросом - спасателем, работал патентоведом, оформлял заявки на изо¬бретения, был журналистом, корректором на полиграфкомбинате, в институте преподавал английский, в школе английский, немецкий, географию, историю, начальную военную подготовку, основы государства и права, русский язык и литературу, занимался клубной работой, играл на трубе в оркестре, теперь вот - моторист-рулевой...
Работал в 3-4 школах в разных деревнях по Союзу: был, как в старину, странствующим учителем.
С корректорской работы ушел потому, что чуть не угробил глаза. Делаешь сверку двух страниц с разными штрифтами, перебегаешь глазами туда-сюда - хрусталик глаза не успевает фокусироваться и глаза болят, словно вынул их и чиркаешь ими по асфальту. Тоже сдавал экзамены на разряд, потом на повышение разряда. Там своя терминология: кегли, целлофан, шпоны - не вдруг всё усвоишь, не лучше, чем на корабле. Каждую найденную ошибку надо закодировать для наборщицы… Непростая работа.
Внештатником писал по заказу Кали¬нинской правды и Смено-аллилуйные статейки о ленинском зачете. Проведав, что я безработный, они перестали давать мне   заказы - подо¬зрительный человек, таких в партийной печати не держат.

В газете работал в период декретного отпуска литсотрудницы. Она вернулась - меня попросили… Пробовал найти работу в других газетах, получил штук двадцать отказов из разных газет по всему Союзу вплоть до Камчатки.
В горгазе красил по дворам шкафы для баллонов привозного газа и трубы, идущие от них в дом.
Когда я был пожарным, сторожем, одни считали что я спился и поэтому меня не берут на работу по специальности, другие говорили: "- Его отовсюду вы¬гнали, третьи полагали, что я и языков-то не знаю, учился на тройки.
В среде рабочего класса - когда я был пожарным, грузчиком - мой диплом о высшем образовании для меня как клеймо на лбу, при Пет¬ре выжигали такие клейма - ВОР. Работягам не нравятся пришельцы из чужого класса, они таких неудачников презирают. Сейчас мне удалось скрыть свое образование. Намекнул, что пять лет зарабатывал большие деньги, что у меня семья, квартира. Это они уважают... Пока вроде бы считают меня своим человеком, хотя кэп и подозревает,  что-то по одежде, манерам:
-Да, брось ты рукавицы! что-то руки у тебя уж больно нежные, как интеллигентские...
Всю жизнь хожу в учениках, в подмастерьях, на подхвате...
Пришлось пойти на хитрость и завести две трудовых книжки: одна для  рабочих специальностей, другая для интеллигентных. Однажды при приеме на работу сказал, что книжку потерял, а я   им был позарез нужен - довести учебный год вместо учительницы, ушедшей в декрет. Сделали вид, что поверили и отдел кадров выписал мне новую...
В нашей стране, где все строится на обмане, надо быть немного жуликом в отношениях с государством. Трудовой стаж у меня 18 лет, всю жизнь работаю, ни одного года не тунеядствовал. За все эти годы только раза 2-3 пользовался оплаченными отпусками, обычно же летом я хожу и езжу в поисках работы. А зимой, в морозы это - тяжелое занятие.
Приехал осенью 78 из Сибири в Москву в надежде хоть как-то зацепиться за столицу. А зима была страшная - морозы под 40, а при московской влажности такие холода переносятся гораздо хуже, чем при сибирской сухости. Денег - нуль, крыши над головой - нет, прописки
тоже. Одни надежды. По Москве мотался, а денег не было даже на метро - стрелял пятаки у входа на станции. Сигареты тоже стрелял. Иной раз на выпрошенный пятак брал осьмушку черного хлеба и шел в библиотеку Поли¬технического музея вспоминать по учебникам португальский язык. От сильных морозов лопнула резиновая подошва правого ботинка, и в трещину набивался снег.
В сентябре на базаре около М. Шербаковская продал грибы, которые насушил и привез из Сибири. Месяца на полтора денег хватило, а работу нашел только в январе.
С кем бы я ни жил, где бы ни работал, мною обязательно пытались помыкать. Я не возражал - я уходил. Шел дальше, к новым помыканиям и снова менял дураков...
Погрузка
По рации запрашиваем, куда становиться на погрузку.  Диспетчер отвечает из устья Сози:
- У Праги очередь, МП-5 сломался, так что идите к 17-му.
В пурге еле отыскали 17, а были от него в ста метрах. Ветер дважды относил нас в сторону при заходе на швартовку. Приняли чалки 17-го, якорь не бросаем. А когда становимся в Калинине к стенке под разгрузку кранами, чалки отдаём свои, цепляя их за тумбы в нишах высоченной стенки, кладём на наши кнехты восьмёрки троса, бросаем якорь.
Пурга, ничего не видно. Становимся на погрузку под 17-ый, от которого отходит Речной-60. Наш кэп говорит ему по рации:
- Остановись, пургу пережди. На мель сядешь. Снимать не буду и начальству сообщу, что предупредил тебя.
Это не столько забота о ближнем, сколько хитрость в гонке. Если 60-ый станет из-за пурги на якорь, мы нагрузившись, попытаемся обставить его в пути и прибежать на разгрузку в Калинин первыми. Там уж будет всё зависеть от двигателей – чьи перетянут.
Иду чалится к 17-му. Одет как Илья Муромец – толсто и надёжно: телогрейка, брезентовый дождевик с капюшоном, оранжевый спасательный жилет с погончиками-ручками для вытаскивания меня из воды, если свалюсь за борт. На жилете в специальном кармашке был свисток, привязанный к верёвочке – чтобы в темноте свистеть из воды, так быстрее найдут. Наши матросики – ребятишки баловались со свисточками, кэпу свист надоел и он пообрезал всем свистки. Теперь ночью из воды свистеть не придётся, тони в тишине.
К земле-насосу пришвартована брандвахта, на которой живёт команда 3-соса. Живут с жёнами, работающими матросами, шкиперами. Сутки они на вахте, сутки здесь же с семьёй, проводящей всё лето на Волге. Даже грудные детишки ползают. С матросом, упираясь, тянем петлю троса от землесоса на носовой кнехт, потом вторую чалку  - на корму. Грузить баржу начинают с кормы. Автосцеп при этом отдаётся – ослабляется, поскольку баржа при погрузке оседает на три с половиной метра. Вода, которую льёт МП вместе с песком, стекает поверх бортов баржи, налив первую грядку в корме, землесос льёт вторую, рядом в насосную сторону. Всего четыре грядки и баржа готова. С бортов наполненной баржи, пришедшей в горизонтальное положение, вода стекает равномерно от кормы до носа.
Баржа огромная, ржавая. Она длиной 70 метров и когда на носу баржи отдаёшь брашпилем якорь, дизелей нашего Речного не слышно и тишина стоит как на яхте. Через низкие  бортики песочного корыта стекает на палубу широкими водопадами вода. Когда иду на палубе, скрытой под стекающей водой, стараюсь не смотреть на стремительный поток под ногами – голова закружится и с палубы свалишься, она без ограждений.
17-й в четвёртый раз преподносит нам сюрпризы. Два раза посадил баржу на мель, потом устроил нам пробоину, а теперь во время погрузки у него погасло электричество. Сегодня День Победы – зе-сос пьяненький и ещё больше покривился… Кэп пошёл к ним, наладил эл-во. Вернулся с чувством совершенного подвига и с желанием разогнать половину этих алкашей:
- Моторист пьяный спит в слесарке, в машинном отделении бутылка и закуска!... Чёрт знает, что!
Стоим у 17-го. Диспетчер устья Сози связывается с диспетчером  Калинина, пытаясь что-то выяснить. А сам лыка не вяжет, бормочет какую-то околесицу. Даже по разговору видно, что уже на ногах не стоит. Рация постоянно включена и нам слышно всё, что делается на Волге. И приёмник включён – на длинных волнах, поёт Зыкина.   17-ый льёт нам в баржу забортную воду с донным песком. На берегу трубы конаковский ГРЭС – огромные, в красно-белых полосах. От ГРЭС через Волгу идёт высоковольтная линия. Провода сильно провисают между стоящими на разных берегах опорами.
В свете прожектора пурга, мчащиеся точки снега и стаи мечущихся разбуженных белых чаек. Чуть не въехали на правый берег, покрытый льдом. У Городни сидит на берегу Речной-60 – в темноте выскочил на мель, пробил  днище, сидит, выкачивает из носового трюма баржи воду.
Экипаж
Неписанная форма одежды: тельняшка, штаны-трико, вязаная шапочка с помпончиком.  По совпадению и я одет так же. Матрос Сашка дезертировал. Его после ГПТУ прислали с аттестатом 3 штурмана, а нужен рабочий диплом, на который его не аттестуют, поскольку в порту есть ребята с техникумом, работающие мотористами (безработица). В ГПТУ зазывают рекламой – на гособеспечение, диплом штурмана. А на практике после второго курса и после выпуска дерут из зарплаты 33% за гособеспечение (еда, одежда.). С берега молодёжь в матросы не идёт – нынче в романтику не берут без определённый профессиональных навыков. Хорошо, выручают речные ПТУ, присылают нам практикантов. Иначе некому было бы работать. Мотористы почти все – выпускники  речных ПТУ или даже техникумов речного транспорта. После техникумов они вырастают до комсостава. Те, кто закончил ПТУ, учатся на вечернем в техникумах. Так что, я здесь – белая ворона.
Вот ещё одно название к книге: «Белая ворона» У меня «10 классов»…
Практикант из ГПТУ Сашка 16-ти лет выразился:
- В твои-то годы, пора бы уж быть 3-им или 2-ым помощником капитана.
Матросики вернулись с берега:
- Эх, все деньги просадили!... погуляли от души!...
По мордам, вроде не видно, что с похмелья.
- Нет, мы всю дорогу мороженное ели и лимонад пили. В кинишко ходили по три  раза на дню…
- Дети, 16 лет…
На борту Кэп установил сухой закон. Так, что все 10 дней настроение чисто творческое, внимание обостренное, голова работает на полных оборотах. Да и не будь запрещено, я бы всё равно воздержался – тут  трезвый только успевай под ноги смотреть, на каждом шагу торчит какое-нибудь приспособление, да вверх поглядывай, что бы головой не хряснуться, крутящегося железа полно, тросы, канаты, опять же за рулём… Короче говоря, записываю материал, не теряя времени.
На речном вокзале, сбегав на стоянке в магазин, матросики несут по кульку конфет, которые разжёвываются и рассасываются в течение двух дней.  С получки конфетный матросик выпил стакан красноты и угодил в вытрезвитель. На ногах держался почти неплохо, всё помнит:
  - Карманы мне вывернули, получку и всё, что было в стол положили. Меня заперли спать. Утром выпускают. Я говорю: «А деньги?» «Какие деньги?, ты вчера всё с дружками пропил.» «Да, я только успел за рупь семнадцать вино взять!...» «Ничего не знаем, мы твоим деньгам не пастухи». Я – доказывать. «Ах, ты ещё права нам будешь качать!?» Один ударил, другой ударил, об стол я лицом ударился – вот синяк. Выкинули меня на улицу. Сволочи…
По поводу милиции я вспомнил другую историю. Один паренёк попал из-за какой-то мелочи в милицию и стал там, то называется «качать права». Милиционер дал ему в зубы. Тот ответил! Для милиции это неслыханное кощунство: ударить милиционера, да ещё и прямо в отделении. За парня взялись всерьёз – били и кулаками и ногами. Били вдвоём, потом вчетвером… он давно уже был без сознания, когда они устали бить. Он лежал на полу без движения. Милиционеры поняли, что немножко перестарались и отвезли его домой, сказав матери, что это хулиганы на улице его так отделали.
Пострадавший через сутки немного пришёл в сознание и кое-как объяснил матери, как над ним издевалась милиция. Ещё через день он умер от внутренних кровоизлияний. Мать бросилась в милицию с требованием отдать виновных в суд. Её кое-как успокоили, взяли своего врача и он, осмотрев труп, написал в заключении о смерти, что этот человек умер от гриппа!.. Больше мать ничего не добилась.
Тверь
Калинин расположен между обеими столицами, через него проходит шоссе и железная дорога Москва-Ленинград.
Тверь - это «дверь», выход в Волгу. Отсюда Волга всегда начиналась. Отсюда уходил в Индии Афанасий Никитин. Волга берёт начало в Калининской области у озера Селигер и становиться судоходной под Ржевом. Бывшая Тверь когда-то оспаривала у Москвы право на звание столицы русских городов. Много Фекалки утекло с тех пор по Волге…
В Твери служил и писал Салтыков-Щедрин. В его блестящей истории одного города есть многое о Тверских краях – прямые и косвенные упоминания.
Путешествуя из Петербурга в Москву, Радищев проезжал Тверь, Городню и описал их в отдельных главах.
В Бернове, Малинниках на тверской земле работал Пушкин. Рядом с Калининым – Клин, где жил Чайковский.
Жена
Бытие, действительно, определяет сознание. Моя невеста была такой же бездомной бродяжкой, как и я. Прекрасный был у нас общий язык! А как случайно получила квартиру, так её психология мигом переменилась, я стал для неё не практичным, который будет весь век мыкаться туда-сюда, дураком, который в жизни ничего не добьётся.
Определяет, определяет!...
Жена изобрела общепонятный повод, чтобы избавиться от меня, выгнать меня из частной квартиры, которую мы снимали:
- Пьёшь!...
Я скандалить не умею, просто ушёл. Потом снова кое-как сошлись и я твёрдо бросил пить но, через год она сказала уже откровенно:
- Не добытчик ты. Нерентабельно держать такого мужа.
Три недели не пускала меня в квартиру – ни днём, ни ночевать. Подала на развод, нас развели. Тут и отец стал требовать, чтобы я уехал из Калинина. Одно к одному. Я плюнул на них, на всех и уехал в деревню учителем.
Жена сейчас в Калинине. Получила комнату. Не горит желанием встретиться со мной.
Жена на разводе говорила:
- Все люди как-то устраиваются в жизни. А он – дурак и всю жизнь будет ходить в грузчиках!...
Стремясь за меня замуж, она рассчитывала на полковничьи сбережения и квартиру. Но полковник брак не благословил: невеста ему никак не нравилась. Она, ж поняв, что он никогда не смягчиться, потеряла интерес ко мне, стала скандалить и гнать меня. Эта была хитрая тварь на семь лет старше меня, тёртая, опытная и только для начала прикидывалась понимающей и сочувствующей…
Замуж за меня никто не проситься, особенно из тех женщин, у кого своя квартира и достаток. Никому не требуется нищий кормилец. Да и вообще-то меня не прельщает семейная жизнь. Когда остался без дома и работы, мне говорили:
- Ну, что вы ходите по городу и работу себе выскуливаете!? Почему боитесь поехать в деревню? Там в любой школе устроитесь, там люди душевные. Молочко парное будете пить, босиком по росе ходить… Босиком меня не привлекало, но, почему бы и в самом деле не махнуть в деревню, авось и там не пропаду!?...
Уезжая из Калинина, вынужден был продать три чемодана книг по живописи, языкам, художественных – всю свою библиотеку: надо было на какие-то шиши искать по Союзу, работу и жить месяц до первой получки. С тех пор книг не собираю, с ними тяжело мотаться каждый год с места на место. Всё моё имущество – 2-3 рубашки, пишущая машинка и тяжёлый чемодан с рукописями, единственный чемодан, содержимое которого я никогда не выкину, хоть и не нужны они никому, мои книги… кто и как только не унижал меня безработного, бездомного, нищего, зависимого!... Отец всё порывался отдать меня в психбольницу, жена в алкоголическую лечебницу. Потом я бросил спиртное, не пил, ни капли три года и она в этом вопросе поутихла… друзей у меня нет, все мною пренебрегают: я – нуль! С нулями не дружат. Люди суды, прокуратура, милиция – все в глаза плевали!...  И никто не хотел верить в безработицу: 
- У нас безработицы нет!
Нету, и весь сказ! Просто и удобно. И разбираться ни в чём не надо и понимать ничего не надо.
Отец первым понял моё аховое положение. Ему стало тошно от мысли, что он, заслуженный человек, настолько растерял свои связи, что не в силах помочь сыну устроится на работу.
  - Уезжай из Калинина, - потребовал он при встрече на улице. В глазах была угроза. Вчерашние прихлебатели теперь с ехидцей спрашивали:
- Ну, как Валентин, устроился?...  Жаль парня…
И распускали по городу сплетни одна дичее другой. Я был для отца бельмом на глазу. Отец – чекист, способный на любую подлость. Я предпочёл уехать в деревню. Он выписал меня из квартиры, где я был прописан 13 лет и куда законно вернулся после армии. Этим он лишил меня права унаследовать квартиру, после смерти.
Берег
Заезжали на речной вокзал. В канцелярии спрашиваю адрес московского речного пароходства. Секретарша интересуется:
- А зачем вам?
- Нужно, по своим делам…
- … Нет, не дам.
- Он что, секретный?
- А вдруг вы на наш порт жалобу в Москву напишете…
- Так я ведь и через справочное бюро могу узнать.
- Ну вот и узнавайте.
На берегу сходить не к кому: старые знакомые от меня отгородились, а новыми за пять дней не обзавёлся. В сквере у Речного вокзала похмельное гуляние в медалях. Старуха с мешком собирает в кустах пустые бутылки. Распивают на всех скамейках. Вдоль ряда скамеек курсирует ветхий старец с юбилейной медалькой на лацкане пальто:
- Товарищи, с праздничком вас. Закурить не найдётся?...
Для ветерана подпившая компания найдёт и сигаретку и оставит допить из бутылки… Теперешнюю водку по 4,12 – это опиум для народа я пить не могу: от неё не пьянеешь, а тупеешь. К веселью не тянет, к песням и анекдотам она не располагает. Выпьешь – сидишь мрачный. Не то, что шуток – мыслей в голове никаких!... Отяжелеешь, как мешок, набитый камнями – не развлечение, а пытка какая-то. Делаешься словно парализованный – делать нечего не хочется, да и не сможешь с такой головой…
На утро похмелье!... Руки-ноги не поднять, лежать и то трудно. Писать, переводить, то есть работать головой, не можешь – мозг парализован. И не дай бог опохмелиться! Сразу же поднимается давление – голова того и гляди лопнет, сердце начинает биться с невообразимой скоростью. Мутерно, мучения и физические и нравственные длятся неделю. И всю эту неделю – паралич, неспособность к чему-либо. Это не водка, а какое-то отравляющее вещество нервно-паралитического действия! Отрава – а всё равно из года в год дорожает, только наклейки меняются. Производи её частник, его бы в тюрьму посадили за массовое  отравление людей. А над государством суда нет.
По створам 2
Взяли чью-то чужую баржу. Кривая – я её в право, она меня влево… кто кого перетянет. Выведешь нос аж правее створов, остановишь его против какого-то куста, идёшь, баржа подумает, подумает и опять старается улизнуть левее. Один левый поворот прошёл на правой половине аксиометра, где написано «право руля» и ни разу не дал, ни одного градуса влево. Справа прилеплена вторая баржа. Чтобы вести сценку, держу на 5-ти градусов влево, а груженную – уже на десяти.
Половину вахты просидел за рулём. Хоть и шли мы гружённые с довеском – шкиперской баржей, повороты удавались мне на редкость точно – сразу выходил прямо на створы, нигде не перехватил ни правее, ни левее. Практика даёт о себе знать. Николаич смотрел, смотрел, придраться не к чему, ушёл чай пить.
Середина мая. Утренние зори  очень тихие, гладкие. На бледном, зарождающемся рассвете береговые  луга покрыты низинным туманом, словно густой пушистой белой травой. На реке сильно пахнет рыбой…

На реке   2
Разошлись ОС-4. Его расшифровывают так: Остров сокровищ или Особо секретный. Он забирает у пароходов фекалку – выкачивает из ёмкостей пароходов накопившейся фекалии. Когда матрос расшифровывал мне это сокращение, я удивился, откуда он знает слово «фекалии»… А  «экскременты» он впервые слышит от меня. Пассажирские суда летом сдают фекалки на ОС-4 по 40 тонн. Возьмёт он с двух пассажирских две цистерны фикалки по 40 т. и пошёл на разгрузку к городской канализации.
Речной-49 не увидел береговых огней и вместо судового хода пошёл в пролив между берегом и островами. У Городни понял, что ошибся и взял влево к фарватеру, но будучи в самом кармане мелей, сел на остров. Снимали его четыре Речных.
Мимо нас вниз по Волге пробуксировали плавучий подъёмный кран. Р-60 с груженной баржой, срезая повороты, наткнулся  на камни и пробил носовой отсек баржи. Краном будут затаскивать баржу на берег – трюм варить. Иногда таскаем сбоку от нашей баржи вторую, шкиперскую. С досками, кирпичом, пустую…
На шкиперской барже баба-матрос, вышедшая вчера из деревни, выращивает на палубе в ящиках с землёй какие-то злаки. К земле тянет. Маргиналка. Старики оба в валенках. Если наша баржа числится за нашим теплоходом, то шкиперскую берут, когда потребуется, в остальное время она болтается, где придётся на якоре под присмотром шкипера, который живёт на ней всё лето в сараюшке на корме со своей женой-матросом.
Привязали мы её к своей барже верёвками, как кэп называет стальные тросы и повели. Дед-шкипер в тельняшке кормит кроликов на носу барже, где у него клетки стоят. Старуха-матрос тоже в тельняшке бельё на корме стирает. Дед подойдёт к корыту, ведром на верёвке зачерпнёт забортной воды и подольёт старухе для прополаскивания. Рядом коза пасётся, привязанная к мачте – жуёт свежую травку, накошенную дедом с утра на берегу…. На верёвке сохнут дедовы кальсоны. Дед с бабкой в тельняшках и коза у них тоже какой-то масти, очевидно, порода особая, речная… У шкипера где-нибудь под палубой сеть припрятана. По ночам он ловит золотую рыбку – на выручку купит старухе новое корыто.
Коза эта напомнила мне сибирских коз. Весной их стригут, чтобы не было жарко. Причём не гладко остригают, а какими-то полосами тигриными. Чтобы опознать своих, не перепутать с соседскими, рога им красят, причём в самые неожиданные оранжевые, голубые, фиолетовые, ярко-жёлтые цвета, белые, красные… особенно заботливые хозяйки оставляют на козьем боку клок неостриженной шерсти и к нему привязывают бантиком цветную тряпицу. Козы в стаде первые дни не узнают друг-друга в новых нарядах, шарахаются в стороны…
Смотрю, как прицепленная к нашей барже дополнительная баржа утюжит волны. Позади неё вода гладкая, как после утюга, но сдавленная вода тут же, как пройдёт баржа, вспучивается буграми, которые расслабленно растекаются. Толкаем две баржи общей грузоподъёмностью около семи тысяч тонн, а рычаг управления отклоняю вправо-влево двумя пальцами. Пружина возвращает его в вертикальное положение…
Идём вверх. Чуть не поперёк Волги стоит на якоре Горячев с баржей. Он только, что заправился топливом, в котором оказалось много воды. Воду проглядели. Теперь он ждёт, пока вода отстоится, осядет, чтобы слить её через днище бака. Без топлива у него и Чита не работает и рация молчит. На палубе и в рубке никого не видно. Летучий голландец какой-то!...
С землесоса к нам пришёл в гости механик. Возвращаясь, стал переходить с баржи на свой землесос. Сквозь чёрную ночь бьёт прожектор. Привальный брус сидел на брусе з-са. Когда мужик взялся за леер землесоса, землесос соскочил с привального бруса баржи и мужик взлетел вверх вместе с земснарядом метра на два. Хорошо хоть он успел поставить ногу на борт земснаряда.
Какой-то чудак купается в Волге. Сегодня тепло, но под обрывами северной стороны ещё виднеются местами слежавшиеся снежные сугробы, температура воды не выше 12 градусов… и заплыл-то далеко, чуть не на середину. На всякий случай наблюдаю за ним, как бы не пришлось спускать спасательную шлюпку… однако, он сам доплыл до берега. Вылез на камень, снял трусы, выжимает…
Из правил судовождения: «Проходить рейды, паромные переправы и места строительства мостов, следует на пониженной скорости».
Из моего опыта:
- С вечера попросили Калининского диспетчера купить для нас хлеба так как придём ночью и магазины будут закрыты.
Поставив баржу, под разгрузку сбегали к диспетчеру за хлебом и стали возвращаться к барже. Быки строящего моста окружной дороги почему-то стоят без огней. Михалыч правит, я тоже поглядываю – где быки. Слева силуэт быка уже далековато, а правый бык всё не видим. Михалыч заметил его всё же раньше меня и резко бросил руль влево. Бык стоял в пяти метрах у нас по курсу. А бежали мы быстро.
Поэтому же поводу из рассказов кэпа:
- бежали мы без маржи около берёзовой рощи – там рейд в два пыжа. Заякоренную на рейде баржу без бортовых огней увидел уже в отблеске своих бортовых огней, вот она, перед носом! Обороты сбрасывать – поздно. Круто положил влево. Хорошо, она стояла не слишком поперёк волги – я прошёлся по ней носом под острым углом. А если бы лбом ударил, то прошиб, бы, её рогами, они в борту и застряли.
Военный институт иностранных языков
У меня практически два высших образования. Мне выдали ромбик военной академии, который говорит о том, что я изучил все науки, положенные по курсу академии. Из чисто военных наук я изучал тактику советской армии, оружие массового поражения, новую боевую технику, историю советского военного искусства, военную педагогику и психологию, парт-политработу  в войсках, военную администрацию, армейские уставы, топографию, вооружённые силы кап. государств. Гоняли нас на строевой, и огневой, и физической подготовке, сдал на шоферские права…  Языки, литературу, историю, географию стран, лексикологию, грамматику, фонетику, переводы всех видов, языкознание и полный курс современного русского языка. Нам давали в объёме переводческого факультета Московского Инъяза. 
Кроме того, все пять лет нам вдалбливали марксистко-ленинскую философию, научный коммунизм, историю КПСС, полит-экономику… Окончил ВИИЯ почти с золотой медалью – не хватило несколько баллов. В Алжире болтался по ближайшему к базе посёлку Буфарику, смотрел и удивлялся – словно попал на Луну: настолько там отличная от нашей жизнь. В Египте совершал рекламные низкие полёты над Каиром и Александрией. Потом разглядывал снимки в журналах и газетах Египта, запечатлевшие ход нашего дружественного визита. По Каиру, Бени-Суэйфу,  Ассуану ходил в форме лётчика ВВС СССР. В Каире посол Виноградов устроил для нас в посольстве пышный приём. В Сирии в аэропорту Дамаск на волейбольной площадке был дан нам ещё более шикарный приём. В город мы отлучались мало: охраняли аэродром от возможного удара израильтян. Облетел всю Сирию – в Пальмире, первой столице Сирии, когда та была ещё провинцией Рима, - в Пальмире отметил 9 апреля, день своего рождения. Был в великолепной крепости Халеба (Алепо) и в Басре…
В Сирии наши автобусы сопровождали эскорт мотоциклистов с воющими сиренами. Все машины съезжали на обочину и останавливались. Вылетали из Москвы, садились для заправки под Будапештом. До Югославского Дубровника связь велась по-русски, и я спал, а потом связывался на английском с Бриндизи в Италии, дальше – с Афинами, Мальтой. Если шли направо, в Алжире связывались так же с Тунисом. Если в Сирию – с Никозией. Штурман давал мне расчётное и фактическое время пролёта точек, эшелон.  Я передавал эти сведения на контрольный пункт, а с земли нам сообщали, надо ли изменить высоту. На взлёте и посадке аэродромная вышка сообщала погоду и ветер, я сообщал, что подлетели к дальнему или ближнему приводу, что делаем «коробочку» или запрашивал разрешение на выезд на рулежную дорожку, на запуск двигателей, на старт… У меня по зарубежным линиям налетело полтора экватора на бомбардировщиках и военно-транспортных самолётах. «Нас тогда без усмешек встречали»
После полётов получил две медали.
В ВИИЯ мы все на младших курсах считали  себя будущими аташе. После ВИИЯ меня не оставили в Москве, так как у меня не было московской прописки. В ВИИЯ на выпускной экзамен по английскому я пришёл с глубочайшего похмелья – было уже известно, что меня распределяют в ОСНАЗ, на север. У нас это было худшим распределением. И мне было наплевать, с какой оценкой я сдам английский, это не изменит распределения.  Экзаменаторы меня о чём-то спрашивают а у меня и по-русски –то язык не ворочается, голова абсолютно не работает. Что-то мямлил – жалкое зрелище… генерал, председатель экзаменационной комиссии вывел мне три балла. Остальные члены комиссии, мои преподавательницы взбунтовались против тройки. Сбегали за моими контрольными по английскому, чуть ли не за все пять лет принесли. Работы все пятёрочные….
- Что же это будет, если мы самым талантливым слушателям будем ставить при выпуске тройки?!... Кому же тогда пятёрки ставить?!..., - напустились они на генерала, благо, субординация их не касалась. Отбили меня у генерала, проголосовали большинством комиссии за пятёрку. А после экзамена в коридоре меня чуть не придушили за то, что я порчу марку фирмы. Но душили не сильно, сочувствовали моей ссылке на север. В ВИИЯ на чей-то вопрос, почему институт не интересуется судьбой людей окончивших институт, генерал Пашковский ответил:
- То, что один наш выпускник заведует сапожной мастерской, ещё не говорит о том, что мы выпускаем сапожных мастеров. С другой стороны, один наш выпускник – посол, но это тоже не говорит о том, что мы выпускаем послов…
«Как молоды мы были,
Как верили в себя»
Заработки
Получил аванс – 30 рублей. Прогресс за апрель-май будет только в июле – пока насчитают, приказ подпишут… до июля, мы бы с голоду померли без колпита. Хоть и полтинник в день, а живые.
Пол апреля мы готовили втроём – 2 моториста и матрос, по очереди. Капитан обещал выплатить на троих пол оклада повара – 49 рублей. А заплатил десятку на всех. В кассе-то ему выдали сорок, да тридцатка к рукам прилипла, к кэповским.
Майские праздники: 1,2,3 и 9-10  я на судне, на вахте. Оплачивать эти праздничные дни в двойном размере, как положено по КЗОТу, естественно, никто не собирается… В конце навигации дадут за переработку дней 70-ти рублей 300. Это зарплата за три рабочих месяца – без прогрессивки, колпитов, баржевых и прочих. Растягивай их на всю зиму, авось с голоду не помрёшь. Зарплату зимой не платят. А хочешь зарплату – ходи на ремонт за 120 р. все пять месяцев зимы и ремонтируй промёрзшее во льду судно, когда пальцы от мороза прилипают к гайкам… Каторга.
Наши отгулы. Деньги за них получим после навигации, за каждый месяц идёт десять отгулов: рабочий день семичасовой, мы же работаем по восемь, плюс восемь часов за каждое воскресенье и в праздничные дни. Ребята с Праги рассказывают, как ним на борт поднимали министра. Обещал в 83 году 15% ночных, сколько-то процентов за выслугу лет, 25 рублей на колпит, полтора оклада к отпуску, форму за полцены для матросов и мотористов… Наши мужики прикинули и решили:
- Надбавить-то они могут, да толку что? План так увеличат, что не выполнить – и прогресса не увидишь. И налогов будет больше с большей суммы…  так на так и выйдет, в кармане не прибавиться. Государство в прогаре не останется! Зато на всех углах кричать будут: «Мы вам вон, какую прибавку дали!»…
Задолжал 60 Гусевой, 30 Москальченко,  10 Калмыковой, 20 Кузе, ещё кому-то…
Экипаж
Матрос Вадик. Я заказал ему купить на берегу провизии. Чувствую, что он забудет.
- Вот тебе, - говорю, бумажка, запиши, иначе забудешь, кому, что взять…
Он записывает:
- Вздобная булка…
- Я думаю, тебе хватит четверти часа обернутся?...
- А, что это такое – четверть часа ?...
Матросу Вадику на днях исполнилось 17, и он перешёл, согласно договорённости, в мотористы. Теперь нас трое. Во время вахты Николаич сказал Вадику: «Подержи», и отдал руль для первой пробы. Вадик на первом же повороте, игнорируя створы, пошёл от одного белого буя на другой и – сел на мель!... Глубина в этом месте около 70 сантиметров, баржа была пустая, с осадкой в 60см. и он посадил на песок не баржу, а теплоход. Два часа крутились ужом, сползая с мели. Баржу на якоре отпустили и елозили без неё – пустой номер, сели плотно! Догнавший нас Речной-60, стянул нас с мелкого места буксиром и побежал к месту погрузки опередив нас. Теперь простоим за ним в очереди часа четыре, кучу времени потеряем…  У Вадика в ПТУ не было практики судовождения. Здесь его тоже никто этому не учил. Первый раз в жизни посадили, Николаич отвернулся – газету читает и –порядок, прислонились!... Кэп кричит:
- Вот будет прогрессивка, я этого Вадика накажу процентов на тридцать!... Будет знать, как на мель сажать!...
Накажет Вадика, но не Николаича, - вахтенного начальника… Ефимыч и в прошлом году пережимал гайки с экипажем. Рядовой состав работал нормально – придраться не к чему. Так он начал за мелкие провинности бить по карману, кого-то уволил… Таким невесёлым образом, дотянули до октября. Люди озлобились на капитана , стали выпивать на судне:
- Ну теперь ты нас не разгонишь. Скоро конец навигации, уволишь нас – некому будет зачистку делать!...
А зачистка – это самая неблагодарная работёнка но консервации судна на зиму. Матроса 16-ти летнего дылду Сашку тянет на «романтику»:
- Эх, сейчас бы бутылочку красного, да девку бы, подраться бы с кем…
Если, что-нибудь рассказывает, то обязательно – как кого-то били или хвастает, как сам ходил с синяком и вздутой после драки губой.
Матросиков у нас двое вместо трёх. Сашке, как несовершеннолетнему нельзя работать сверхурочно и по ночам. Но он работает. Ефимыч собирается выводить мне за недостающего пол-матроса 40р., я буду отдавать их Сашке. Мне выгода двойная: с этих сорока мне тоже пойдёт прогрессивка, и будут отгулы. За навигацию их наберётся в общей сложности 70-90 с оплатой. И баржевые за пол-матроса буду получать. Вторые пол-матроса он будет платить другому мотористу и эти деньги пойдут на колпит.
Конфетный матросик еже утрене при уборке палубы напускает мне сквозь иллюминаторы воды в каюту. На столе лужа. Сигареты плавают, спички плавают, будильник в воде стоит. Напоминать бесполезно – всё равно забывает. И ещё обижается, когда напомнишь, попросишь ещё раз. А в дождь к тому же с потолка каплет. Живу в лужах.
Мотористов вижу только при приёме и сдаче вахты, матросы в рубку редко заходят: их дело – палуба. А с комсоставом постоянно несу вахту в рубке. Разглядываю каждого по очереди. Весь экипаж с речным образованием. Один я «с берега». Естественно народ интересуется:
- Что это ты всё записываешь?
Не скажу же я им, что книгу пишу о них  и  о себе. Приходиться приврать:
- Да так… волжские впечатления записываю, чтобы потом друзьям рассказывать – память у меня дырявая…
Не хотелось бы им предстать в невыгодном свете… Кэп и Ефимыч всё любопытствуют о моём последнем месте работы. Вру, что с грачами строил по деревням коровники. Комсостав отделён от меня стеной непонимания. Николаичу объясняю, что интеллигенция сегодня стоит на очереди в партию, крестьянина туда не затащишь, а рабочему ни к чему. Насчёт интеллигенции он такого и не слыхал, стало быть, и мне не верить, считает, что я его за нос вожу. Злится. Вот Михалыч вошёл в рубку:
- Ты сидишь здесь, пишешь, а иллюминаторы в машине не закрыты…
- Так лето же, зачем закрывать?...
- Лето, а прохладно… Вот всегда ты так…
Следуют обобщения насчёт «всегда». Отыгрывается за то, что я сказал ему слово поперёк час назад. При плюс десяти градусах машины, очевидно простудятся и начнут кашлять. В холода мы следили, чтобы не было переохлаждения на стоянке и на самом деле всё закрывали в машинном отделении. Злоба, грубость, придирки унижения, отместки, сведение счетов, запреты… Мой принцип – «Чем больше молчишь, тем дольше проработаешь», но и эта мудрость не выручает. Кэп злобный и капризный, Михалыч не лучше… Каков поп, таков и приход. Это прямо-таки расизм: комсостав – белые люди, мы – чёрные. По принципу «сиди и не вякай», «бери меньше, кидай дальше», «помалкивай, пока не спросят». А будешь вякать, себе дороже обойдётся.
Николаич и Михалыч практически всю вахту молчат. С удовольствием молчу и я все 6 часов. А заговорят так не для того, чтобы сказать что-то хорошее. Михалыч – капитан дублёр моложе меня на 6 лет, ему 29, в рожа испитая, тёмная, помятая, в морщинах и ссадинах. Выглядит гораздо старше меня. Михалыч оторопел, когда я ему сказал по какому-то поводу, что он – интеллигенция, производственная интеллигенция. Он – капитан-дублёр, учился пять лет в вечернем техникуме… Михалыч недоволен:
- Интеллигенты – это которые в кабинетах сидят, а я в масле весь, я – работяга.
Ему и слово-то само не нравится – «интеллигенция»… для него и капитана это слово синоним «бездельника».
Бегаем челноком. 18/5 уже опережаем свой график на 4 суток. До 23-го сделаем план. А потом неделю будем работать себе на прогресс. Кэп прибрасывает:
- Пять дополнительных рейсов сделать сможем. – как раз 122% плана. 60 % прогрессивки.
Оно бы хорошо, но прогрессивку дадут только в июльскую получку…
Ждать да ждать…
Едим в 10 и в 16. Повариха готовит неплохо. Во всяком случаем компот не из макарон. В ночную вахту хочется, есть: слишком большой разрыв между ужином и завтраком – вечером едим в 16, завтракаем в 10 утра. Интервал 18 часов.
Заполярье
В заполярье я был в основном старшим машины – возил солдат в баню, ездил за бельём в прачечную, за углём, ещё за чем-то, руководил распиловкой дров. Не то агент по снабжению, не то завхоз. Вся оперативная работа – составить раз в месяц отчёт на одну страницу. Чтобы хоть как-то уйти от тоски, организовал солдатскую самодеятельность, сам играл в спектакле, за что заслужил благодарность от командира роты. Завхоз, снабженец, завклубом – чёрт знает что!...
Единственное, что я хотел – работы о специальности – предпочтительно устный перевод.
Да, ещё! – был ответственным за спорт зал и организовал лыжные кроссы. Физорг!... короче – мальчик на побегушках с ромбом военной филологической академии.
Художественная самодеятельность была для меня отдушиной. В Сальмиярви в солдатской самодеятельности играл на трубе, ударных. Жаль, на гитаре играть не умею. Надо было в детстве учитсья не на трубе в музыкальной школе, а на гитаре. Не предвидел, что она составит целую эпоху в музыке.
В заполярье  было полно свободного времени и я занялся скандинавскими языками. Достал учебники норвежского, шведского, датского, тщательно сделал в них все упражнения. Слушал норв.радио. кое-что начинал понимать. Смотрел фильмы норв.ТВ, ловя звук на приёмнике УКВ.
Жильё на севере у меня было никуда не годное. Когда в избе холодно, табачный дым не рассасывается под потолком. Он стоит пластом у пола и смердит окурками. Эту вонь можно истребить только, хорошо протопив печку. Дымоход моей печки уже много лет не прочищался и не ремонтировался, поперёк дымохода застрял какой-то кирпич, так что тяги не было никакой. Ремонтировать печь зимой ни один мастер не брался. Дрова, валявшиеся на улице в сугробе с осени пропитались водой и зимой промёрзли, стали насквозь ледяными. Поленья из каких-то кручённых-перекручённых лесотундровых деревьев, сплошь с сучками – не колются. Растапливая печку, надо сначала дождаться, пока выкипит вся вода, потом ждать, когда они займутся огнём… а они мокрые, ничем не разожжёшь, изведёшь на растопку 10-15 газет и кучу бересты – печка так и не разгорается. Ложишься спать одетый, накрывшись одеялом, шинелью, бушлатом. Всю полугодовую полярную ночь со сполохами северного сияния у меня стояла вонь холодного табачного дыма. Из щелей в полу тянуло могилой, оттуда выходили на прогулку по дому огромные крысы и жрали книги, одежду, обувь… Заслышав стук их когтей, я не вставая с постели, катну в их сторону гантелину или швырну сапог. Затихнут, но через минуту идут дальше.
В кладовке, где хранились мои съестные припасы, поставил мышеловку, однако она оказалась слабоватой против этих зверей – стукнет крысу по башке, та пошатнётся и побежит, встряхнувшись дальше.
Раз слышу – щёлкнула мышеловка. Я бегом к ней. Лежит  оглушённая крыса, но сейчас вот вскочит и удерёт. Я схватил стамеску и ткнул ей в бок. Крыса взвилась, дала несколько вертикальных кругов по кладовке и исчезла через дырку под пол. Потом таким же вот образом я пару штук прикончил.
Из припасов у меня был хлеб, да сыр. Ел в солдатской столовой – не помню, на 40 или 60 копеек в день, которые высчитывали с меня, но кроме перловки с протухшим солёным огурцом вспоминается только толчёная картошка, не заправленная ни молоком, ни маслом. Вечерами я жарил себе на сковородке хлеб и запивал его чаем. Круглые сутки хотелось есть. Чад от сковородки густо смешивался с пластами табачного дыма, а дверь  наружу не откроешь, не проветришь дом, когда над головой полощется в космическом холоде полярное сияние…
Моя сопка, в двух шагах от норвежской границы стыла в «белом безмолвии». И не в белом, а в чёрном, в полярную ночь, пронизанной сырым холодом.
Просил начальство перевести меня куда-нибудь из этой глуши. Мне ответили: «Вы офицер. И будете служить там, где мы найдём нужным! Послужите в роте лет пять, покажите себя, а там мы уж сами решим».
Тогда сославшись на больной позвоночник, я прошёл необходимые медкомиссии и ушёл из армии вчистую, получив 3-ю группу инвалидности.


Разгрузка
Разгрузка.
- Кран 77…
- Слушаю 77-ой.
- Ваш сменщик на берегу дожидается, - говорит наш капитан.
- Хорошо, сейчас заберу.
Кран перенёс стрелу через нашу баржу, опустил грейфер-ковш на берег. Сменщик забрался на ковш, и плавучий кран перенёс его аккуратно, как лилипутика к себе на палубу.
Ночь. Стоим под разгрузкой. Сияют огни двух 5-ти тонных кранов. Грейферами-ковшами они выгребают и выцарапывают наш песок из баржи. Коричневая с жёлтыми проблесками от прожекторов вода заметно прибыла. Между бортом причала и нашим видны мелкие чёрные завихрения водички.
Утром солнце, воздух быстро прогревается. Снимаю свитер, ботинки, хожу в тельняшке и в тапочках.
Но к обеду солнце опять исчезло и пришлось надеть чью-то бесхозную дранную телогрейку.
Средняя температура днём не поднимается выше плюс пяти. Радио сообщает, что температура плюс семь, к вечеру возможен снег. Пока льёт дождь. В полдевятого вечера пошёл снег. Снег идёт. Справа окна рубки залепляет снегом восточный ветер, слева лежит на горизонте красное закатное солнце.
Холодно. Температура не поднимается выше 6-9-ти градусов плюс. Деревьям мало солнца, хлорофилла они ещё не накопили и окраска у леса осеняя – жёлтая разных оттенков до коричневого.


Кэп рассказывает (2)

- Не свисти на пароходе, - говорит кэп, - беду насвистишь…
Это, очевидно, тоже пункт из инструкции по технике безопасности. Кэп согласен, что забастовки – вещь нужная:
- Да у нас много не побастуешь, мигом с работы выкинут. И ещё политическое дело повесят… многое у нас не так, как надо… А недовольных я бы свободно выпускал заграницу: езжай и ищи, где тебе лучше. На западе вон спокойно ездят из страны в страну, кто в отпуск, кто на заработки и никто ничего не говорит…
Ефимыч высчитал, что вложив полмиллиона в собственную баржу и Речной, можно, продавая по 1 рублю тонну песка, вернуть себе за год капиталовложения, в последующие же лет 20-25, которые это хозяйство прослужит получать чистую прибыль по четыреста в год.
Кэп понимает, что в сельском хозяйстве нужен НЭП. Кэп окончательно запретил мне крутить короткие волны:
- Коллективное прослушивание чужих станции запрещено. Они же враги нам, всё ложь, что они там болтают…
Я всегда с удовольствием слушал при возможности и Голос и ББС, но приёмника у меня никогда не было. Вечером в рубке стал ловить на коротких диапазонах. Кэп недоволен:
 - Не надо слушать эту брехню… Выключи.
При швартовке к 17-му капитан проткнул об острый угол з-соса нос баржи. Дыра с рваными краями, большая – футбольный мяч пролезет… Под истерику капитана, латаем в трюме пробоину. Наложив кошму, намазанную солидолом для пропитки, прижали брусками и накрепко подпёрли досками.
Ржавый, покосившийся з-сос проткнул нашу ржавую старушку –баржу. После загрузки баржа осядет на три с половиной метра и заделанная пробоина будет под водой. Наш пластырь продержится только один рейс, придём в Калинин, дыру заварим. Злится кэп на самого себя, а зло срывает на нас:
- Ни черта делать не умеете! Простую дырку, и ту не залатаете!... Тут и заделывать-то нечего, дырка выше воды, а я вот, бывало, латал по пояс в воде, да струя хлещет!... отстаньте со своими советами, ваше дело «бери меньше, кидай дальше»! А ты, Валентин, давай это… нечего тут записывать.
Прогнал меня на теплоход, который остался без присмотра с работающей Читой… Под самым Калинином, у Рябеева, возле обкомовских дач есть под берегом прорва песка – огромные промышленные запасы. Песочек отборный, крупный. Порт поставил туда зем-сос, стали баржи грузить. Два дня погрузка шла нормально, а на третий подходит милицейский катер, на борт з-соса поднимается капитан милиции – начальник охраны дач:
- Разрешите воспользоваться вашей рацией, - козыряет.
Связался с диспетчером:
- Чтоб сегодня вашего з-соса здесь не было! Говорит капитан милиции такой-то.
З-сос в тот же день убрали. Мешал, оказывается, господам отдыхать.  Вот и ходим теперь на край света за песком. Раньше губернатор такой власти не имел, какая сейчас у первого секретаря обкома. Бывали люди и побогаче и повлиятельнее губернатора – он был всего лишь администратором. А теперь этот – верховная власть в области, выше нет!... Что хочу, то и ворочу.
Плывучие острова. Кэп вспоминает:
- Сейчас мало здесь островов осталось, раньше куда больше было, и крупнее они были… Глубина между ними около метра. Стали брать здесь песок, глубина дошла до 10 метров. Лет пять сосали песок… в прошлом году, рыбхоз подал на Калининский порт иск в арбитраж об уничтожении тёплых, мелководных нерестилищ.  По их подсчётам убыток составил 400 тыс. рублей. Арбитраж в иске отказал, намекнув, что сейчас больше нужен песок для олимпийских строек Москвы, а рыба расплодится потом…
А вон там, поближе к Бабне собрался какой-то порт брать из-под берега песок с оплыванием части берега в скором будущем. Местные старики вспомнили, что когда-то на этом берегу закапывали лошадей, околевших от сибирской язвы. Срочно разработку песка санэпидстанция запретила, карантин на эту болезнь – сто лет. А если бы попало в воду, то всю Волгу могло бы охватить сибирской язвой. Страшная болезнь…
Стали мыть ниже по реке. Берег быстро поплыл, и вскрылось другое кладбище - не лошадиное, а обычное, человеческое. Брали там песок не землесосом, а машинкой с черпаками  на колесе. Экипаж все вахты просиживал у этого колеса, заглядывая в каждый ковшик – шли кости, черепа, но и золотишко попадалось: зубные коронки, брошки, кольца. Родственники покойных стали писать жалобы во все концы, чтобы прекратили это издевательство над останками. Пришлось свернуть и здесь добычу. Проходим низкие безлесные островки. Кэп вспоминает:
- Здесь ещё во времена колёсных один колесник сел.
Шёл ночью снизу – шлёп-шлёп колёсами. Команда была московская, лоцию местную плохо знали. Въехали на один из этих островков, подумали, что это просто мель и решили соскрестись с неё. Скреблись вперёд, скреблись, да и вылезли на остров на полкорпуса. Так и переночевали. Утром вокруг лежащего на брюхе коллеги, собрались три парохода. Со стороны Волги стянуть не удалось – слишком далеко он вполз. Зашли по ту сторону о-вов в залив и перетащили его, беднягу через весь остров на ту сторону.
 Тут же как-то весной залетел на о-в Метеор. Половодье слегка затопило о-ва. Они летели, чувствуют – чиркнули обо что-то кормой и сбросили обороты. Так и стали крыльями на о-в. А не сбрось они, обороты, могли бы проскочить спокойно. Снова пригоняли из Москвы мощный кран. Вода уже спала и Метеор стоял на о-ве как в доке, посуху. Для плавучего крана пришлось сначала прорыть канал в о-ве, чтоб подогнать к Метеору. В общем, хлопот хватило…
Около плывучих островов Шахразада рассказывает:
- Вот в этой куче на берегу полтора миллиона тонн песку. В прошлом году возили мы сюда песок за десять км. от устья Сози. Здесь песок перегружался на Волгобалт  с глубокой осадкой. Расстояния перевозки маленькие, из-за этой кучи в апреле-мае Речные не выполнили план, не хватило тонно-километров. А куча расплылась, растекалась по дну у берега и теперь ни Волгодон, ни мы подойти к ней не можем. Все труды насмарку…
Кэп:
- В конаковском затоне стояло несколько деревянных барж, списанных, мы тогда уже с металлическими работали. А те деревянные были ещё неплохие, брусья крепкие, просмоленные, обшивка – доски толстые, шестидесятка. Списали, а куда девать их – неизвестно. Решили продавать населению: дома из брусьев рубить. Изба из такого тёса сто лет простоит, ничего ей не сделается. Покупатели нашлись. Продавали баржи по 250 рублей. Купят баржу, а её ещё надо к себе в деревню перегнать. Дадут капитану какого-нибудь толкачишки червонец, он её до деревни и отбуксирует.
Один мужичонка заплатил свои 250 рублей, капитану дал 15, взяли баржу на буксир и потянули из затона. Пошла она хорошо, а только на волгу вышли, она – нырк и медленно, как подводная лодка спланировала под воду!... Хорошо хоть трос успели обрубить. А-то она и толкач бы за собой утянула. Уже потом догадались, что нос у ней сильно рассохся от долгого лежания на берегу, щели образовались большие, в них-то вода и хлынула. Поднимать баржу со дна не стали – дорого. Она и сейчас лежит вот здесь  около островка на мелком месте. Её теперь белым буем огородили, как подводное препятствие. Зимой, как вода уйдёт и лёд осядет, здесь над баржей образуется бугор из вспученного льда. Вот так
мужичонке не повезло: и свои 250 отдал да капитану 15 и без баржёнки остался… 
Где я учился
Я всё время пытался сменить специальность или специализацию. Учился в двухгодичном институте патентоведения и на курсах французского. Каждый год я чему-нибудь учусь, постоянно пишу и непрерывно работаю, чтобы не умереть с голоду.
Однажды ненадолго повезло – я нашёл халтуру по переводу в комбинате бытового обслуживания. В Калининской правде было напечатано объявление о том, какие услуги оказывает этот комбинат: подрезка плодового-ягодных кустов, чистка уборных, распиловка дров и среди этого – перевод с иностранных языков. Политехнический институт принёс им для одной кандидатской материалы для перевода со многих европейских языков. Я прибежал в КБО по объявлению как раз во-время: материалы только вчера принесли, кандидатов кроме меня ещё не объявилось. Я сгрёб весь заказ и забрал под расписку. Первым делом перевёл тексты из английских и французских  научных журналов – речь шла о проводимости эл. изоляторов в условиях тропической  влажности и температуры. Потом в библиотеке взял учебник итальянского, разобрался за пять дней с грамматикой и через 10 дней перевод с итальянского был готов. Таким же образом я перевёл статью с румынского. От заказчика претензий к переводу не было – я лично относил переведённые статьи и кандидат в кандидаты Олег Санжаровский при всей его придирчивости не находил в них ни одного непонятного или запутанного предложения.
На этом же комбинате мне изредка перепадали и другие небольшие заказы по самой различной тематике: отливка обувных подошв из полиуритана, устройство машины для вязания перчаток, по отделочным строительным материалам…
Я всё мечтал освоить японский. Купил словари, учебник, состоящий из трёх жёлтеньких книжек. Разобрался с катаканой и хирагоной, добрался до иероглифики, ключей и лексики… Но жизнь не дала мне возможности довести японский до конца… 
Прикидываю, а сколько же языков у меня в запасе… Английский, португальский, испанский, владею свободно во всех видах перевода, по-французски. говорю немного, но переводами владею вполне. Переводил письменно с итальянского, румынского. Тщательно изучал датский, шведский, норвежский. Много сделал в овладении японским. Жаль, но в последних четырёх не было возможности попрактиковаться. Правда, 10 лет назад читал со словарём скандинавские газеты.
Когда о человеке говорят, что он владеет девятью языками, люди обычно по наивности полагают, что он владеет ими, как родными, «в совершенстве» (неудачное слово, ибо даже родным языком в совершенстве владеют лишь единицы. Совершенство знания предполагает понимание любой научной и технической терминологии. В книге же, например, насыщенной терминологией по квантовой механике, разберётся только специалист в этой области, посторонний будет только водить глазами по строчкам) Объём знаний иностранного языка бывает разный: можно свободно говорить, но не иметь навыков перевода. Можно хорошо переводить с языка на родной язык, но быть не в состоянии делать противоположные переводы. Можно читать с пониманием художественную литературу, но не уметь говорить. Можно понимать, что говорят, но не найти, как правильно ответить. И так далее.
Хотел сменить языки, думал, может с норвежским повезёт. Подал заявление в ЛГУ на скандинавское отделение. Однако председатель приёмной комиссии Итс отказал:
- У вас уже есть одно высшее языковое образование. С вас достаточно, пусть и другие поучаться.
Отправил документы и рукописи в литературный институт – может быть, там легче будет выйти в писатели. Мои работы на творческом конкурсе были забракованы:
- Вы плохо пишете…
И пожарное дело надо бы изучить и в торговлю цирковыми билетами, вникнуть. В пожарке каждые полгода сдавал экзамены – по билетам, как в школе. Изучал иконопись и раскрывал иконы, которые собирал по деревням в калининской области и на вологодщине.
Учился в Калинине на курсах экскурсоводов и сопровождал туристов по Волге до Конакова, рассказывал по пути об окрестных достопримечательностях – почему так назван посёлок Эммаус, где начинались сыроваренные заводы, говорил о радищевской Городне, о продукции конаковского фаянсового завода…
Если уж менять специальность, я бы занялся экологией, биологией, анатомией, общественной психологией или географией Южных морей севернее Австралии – там коралловые острова, солнце, лазурное небо, пальмы… 

Кэп рассказывает   (3)
В Конакове в водозаборник ГРЭС въехал Речной с груженой баржей. Капитан пьяненький в рубке. Моторист повёл, но тоже уснул. Баржа сделала пару кругов и въехала точно в водозаборник. Порт два месяца делает ремонт. Капитана разжаловала в матросы, присудили к уплате 2,5 тыс. рублей.
Кэп:
- На притоке плавучий кран дал течь, пьяная команда откачивала, плюнула, уснула. Вскочила, когда вода была уже в кроватях. В трусах успели выскочить. Кран затонул.
Кэп рассказывает:
- Пару лет назад сгорел землесос – прямо на воде. Из трубы сыпались искры на фанерную рубку. Фанера затлела, потом вспыхнула. В рубке всё электрооборудование погорело. Пожар потушили, никто не пострадал. Землесос был уже старый и восстанавливать уже не стали, разрезали на металлолом.
Кэп:
- У одного моториста на вахте сгорел котёл. Второй при смене не заметил этого. Когда всплыло, виновника было не найти – спирали друг на друга. Стоимость котла вычли у обоих пополам из получки.
Кэп:
- На Рыбинском водохранилище берега местами низкие, болотистые, торфяные. Водой подмоет берег и от него оторвётся кусок метров 15 на 20. Оторвёт и потихоньку вынесет на середину водохранилища. Получается остров, большой, кусты на нём растут…
Идём раз ночью по створам, глядь – впереди о-в!... Я смаху врубил задний ход. Остановились, смотрим лоцию – никаких о-вов в этом месте не обозначено! Догадались посмотреть примечания к карте. Там написано, что на этом участке могут встретиться плавучие о-ва.
Самые большие острова с кустарником и деревцами судоходчики ставят на якорь в стороне от судового хода. Если местному судоводителю попадётся такой торфяник, он его баржей с треском проутюжит, только кусты в разные стороны летят, раздерёт в клочья, чтоб в другой раз не мешал…
Кэп:
- Стали на судне однажды пропадать деньги. Не полностью получка, а по рублю, по три. Личные продукты кто-то начал, располовинивать… Решили проследить и поймать. Пересчитали с поваром сосиски в холодильнике 22 штуки. Ночью моторист пошёл чайку поставить. А я подошёл к фонарю в потолке кухни и наблюдаю, что моторист там делает. Он открыл холодильник, отрезал 4 этих самых сосиски и съел, прямо неварёные. Он вернулся, я передал ему руль, а сам разбудил повара и мы снова пересчитали сосиски. Идём к нему:
- Что же ты делаешь – у своих же крадёшь!... Завтра пойдёшь в кадры и подашь по собственному желание. Я бы тебя и со скандалом уволил, да остальных жалко: если на судне будет нарушение, могут премию не дать…
Уволился он, и деньги перестали пропадать…
Теперь, когда пью на вахте чай, вижу в своей кружке око капитана - а чей он сахар насыпал? Не колпитовский ли?...
Удивляюсь я себе – другой на моём месте давно докатился бы до воровства, подлости, зависти, стукачества, спился бы до лечебницы… За счёт чего я держусь? На что-то ещё надеюсь, сам не зная, на что…
Капитан рассказывает:
- Совсем шпана распустилась. Года два назад со старого моста вылили на наш пароход, целую бочку смолы, килограммов на триста. Идём мы ночью прямо под знаком среднего пролёта моста. Видим – кто-то на мосту суетиться. А мост был на ремонте, менялись доски настила. Повалили они бочку, тяжёлая, вязкая струя смолы покатилась по барже, по палубе Речного, по рубке, по корме. Везде досталось. Окна залепило в рубке, двери здесь были открыты – залетели в рубку брызги смолы, всё обляпали, карта штурманская на столе лежала - всю залило.
На другой день пришлось ставить судно в гавань и всё мыть водой с содой и заново красить. Одной соды два мешка ушло...
А то, бывало, кирпич с моста бросят – рубку проломят…Года три назад какая-то шайка-лейка обстреливала нас шариками от подшипников – всё в одном и том же месте с берега разбили стекло иллюминатора, а оно толщиной в полтора сантиметра. Боковые окна в рубке навылет пробили.
Заявили в милицию, те говорят, что это уже не первая жалоба от судоходчиков, мы, говорят, специальный пост там выставляли – милиционера, одетого рыбаком. Переловили потом эту шантрапу – пацаны из восьмого класса. Присудили по году условно, на родителей – штраф.
Из рассказов кэпа:
- В порт поступил новый Метеор. Экипаж  «обмывал» его. Осмелели, надумали прокатиться. Обкатку двигателей решили по инструкции проводить на малых оборотах, на брюхе не поднимались на крылья. Завели, механик остался в машине приглядывать за двигателями, капитан остался за рулём, плывёт… рядом параллельным курсом пристроился РТшка – маленький толкачишка. В капитане взыграл спортивный дух  (спиртивный) – как это я тащусь наравне с каким-то буксиришкой!... Подбавил оборотов. Лёгкий, без пассажиров Метеор взвился на дыбы и на крыльях рванулся вперёд. Для капитана такая прыть была неожиданной. Прежде, чем он опомнился, Метеор смаху вылетел на пологий берег напротив ресторана Река. В том месте, где бабы полощут бельё. Выскочил и остановился возле бабы с бельём. Баба удивилась: «Ишь ты, Метеоры по берегам распрыгались!...» понаехало начальство, капитана тут же на борту сняли с работы. Снять Метеор с берега оказалось сложнее, пришлось пригнать из Москвы специальный плавучий кран, грузоподъёмностью 60 тонн…
Из рассказов капитана Бухтиярова:
- … Шлюзовались мы под Москвой. У шлюзов полно судов, очередь… открыли ворота: заходить мне и танкеру с 5-ю тыс. тонн бензина. Вдруг из хвоста очереди вывернулся пассажирский и пошёл наперерез танкеру, чтоб без очереди в шлюз проскочить. Сразу поняли, что рулевой пьяный, трезвый так не полезет… Прёт, не сбавляя хода прямо на танкер! До танкера 10 метров остаётся, пассажиры на палубе мечутся, видят, что сейчас врежутся. Я прикинул: быстро хватаю судовые документы и прыгаю на стенку шлюза – через полминуты здесь взорвутся 5 тыс. тонн 93-го бензина, все суда мгновенно сгорят вместе с людьми, вода будет пылать от разлившегося бензина, берега будут гореть и железо в шлюзах поплавится… Пьяный рулевой всё же сообразил что к чему – сбросил ход и стал выворачивать в сторону, да не успел – поздно! Он с треском врезался в танкер – в борт машинного отделения, в двух метрах от танков с бензином…
Оба судна быстро отвели к берегу. У пьяного штурмана, который был за рулём, тут же отобрали рабочий диплом и навсегда лишили права работать на флоте.
Из рассказов капитана:
 - Прислали к нам в порт как-то девицу-моториста. Назначили её на Речной. Она тут же снюхалась с капитаном. Так и жила в его каюте… Дисциплины, конечно, никакой – я, говорит, что-то устала. Пойду прилягу. И проспит всю вахту. А за двигателями смотреть некому, швартоваться матросу одному трудно, руль передать, в гальюн сбегать – тоже некому. Капитану быстро надоела эта спящая красавица, и он сплавил её к другому – любителю женского пола. Так она и ходила на Волге по рукам, ни черта не делала. А прогрессивочку получала и жила в своё удовольствие… Потом испарилась куда-то.
Когда Ефимыч говорит, слова никому не даёт, слушает только себя.
Кэп:
- Ты из своих заметок напиши повесть «На голубых дорогах».
- Диссертацию напишу – «Как надрать хвост 60-му»…
Смеётся.
Чайки гуляют по полям, клюют червяков. Чайки отдыхают на траве, на кольях изгороди. Обрывистый песчаный берег истыкан норками стрижей. Обрыв постепенно подмывается, по кромке воды идёт желобок, вырытый волнами. Песок осыпается, берег отступает и вот уже травяное покрытие берега свисает дерновыми пластами к воде, пласты отрываются, сползают и травяные корни дерна, прижившись на новом месте снова закрепляя об подмытый было берег.
Леса по берегам в мелкой разно-зелёной листве. Здесь пятно зелени с жёлтым оттенком, там – с коричневатым уклоном… Ярко-зелёное, бледно-зелёное…

Экипаж 3
Комсостав все свои пять дней ходит небритый, немытый, как пираты. У комсостава половина разговоров сводится к деньгам: прикидывают возможную прогрессивку за месяц, считают, сколько выйдет денег за отгулы, вспоминают, сколько зарабатывали в прошлые года, перебирают, сколько стоят различные модели Жигулей и Запорожцев, сколько лет на них надо копить, разбирают возможные речные заработки в удалённых районах Сибири, вспоминают, что покупали в разных универмагах Москвы, в разные годы, говорят о поездках в Москву за мясом или колбасой, хвастают, кто, где и какой достаёт дефицит. Пробуют высчитать, что можно было бы заработать в Африке, если попасть туда в командировку и что привезти оттуда, пересказывают расхожие байки о заработках в капстранах, о том, какие «вещи» оттуда привозят. И дальше – постоянная сентенция кэпа:
- А вот если бы нашу экономику отдать в частные руки, вот тогда бы…
У конфетных матросиков разговоры иные, для них в жизни всё новое, они «открывают мир» для себя… Я открыл мир лет 20 назад и всё никак не могу в нём разобраться. Лучше бы и не открывать…
У Ефимыча к мытью такое отношение:
- Что за мужики пошли?!  - душ им подавай каждый день… От настоящего мужчины должно пахнуть крепким трудовым потом!...
Михалыч переплюнул Ефимыча. У того хоть через динамик музыка орала, а Михалыч пугает окрестных коров последними известиями по маяку в начале и в середине часа… На борт пришёл четвёртый из комсостава – штурман. Комсостав недоволен: проигрывают в отгулах. Без него работали бы по пять дней и три на берегу, а теперь выходит пять и пять. Третий помощник Володя через слово вставляет «ннаху»:
- Идём мы раз ннаху к Дубне ннаху…
Вот уже который день из кухни прёт перетопленным свиным салом. Тошнит от этой вони.  Повариха везде оставляет за собой кислую старушечью вонь. Посидела вечером в рубке, такое облако оставила, что пришлось проветривать. На камбузе вонь неистребима.
Объяснил Николаичу, почему я не член профсоюза (до восьми лет рабочего стажа, путёвок никогда не видел). Никто не знает этой тонкости, иначе давно развалились бы советские профсоюзы. На которые люди смотрят, как на форму страхования жизни на случай болезни.
Николаич:
- Получил отпускные. В первый день отпуска пришел в кассу. В ведомости меня нет. Я в – бухгалтерию, они ничего не знают, отправили меня в расчётный отдел. А там ещё никто не считал мне за отпуск.
- К получке насчитаем и получите!
- Так мне же уезжать в деревню.
- Ничего не знаем. Приказ, и на ваш отпуск нет.
В кадрах сказали, что приказ есть. Пошёл к Терёхину – его нет: первый день пропал. На второй день нашёлся приказ на столе в расчётном отделе, но не хватало подписи. Велели зайти после обеда:
- Насчитаем.
Потом два дня не было времени насчитать – составляли всем отделом месячный отчёт. А я как не приду – сидят, чай пьют, и о магазинах треплются.
Потом ходил, подписывал расходный ордер, то один кабинет заперт, полдня ждёшь, то другой начальник куда-то уехал. На следующий день в кассе не было денег. Через день с утра поехали в банк, к вечеру привезли:
- Давать не буду, поздно, закрываю.
Замотали. За своими же деньгами набегаешься. А, что неделю отпуска потерял – на это всем наплевать.
Заканчиваем 20 млн. тонно-километров. План пол апреля и май – семь миллионов. Выполним план или нет? Комсостав на этот мой вопрос машет рукой:
- Никогда в начале навигации план не выполняли, и не думай о прогрессивке.
Дизеля после капиталки, настоимся с ними, у них на заводе тоже план в капремонте, давай-давай, побыстрее, лишь бы сдать двигатели в срок. Какое может быть качество!...
Плавать будем без отдыха.
Выполним план на 99%, а в конце мая какая-нибудь поломка случиться, станем, и – тю – тю прогрессивка!... Лучше бы платили что-нибудь среднепрогрессивное  за каждую баржу. То делаем рекордно-быстрые рейсы за 23 часа вместо двух суток по норме, то, волохаясь с чужими понтонами, пристанями и земснарядами, отстаём от собственного графика. Пародия на классовую борьбу за экономические интересы в калининском порту. Начальник порта Терехин прошлой весной зажал отгулы экипажам за ремонт судов. Кто-то начирикал жалобу в Москву на такое зажимание. Приехали, разобрались, предложили Терёхину исправить положение. После этих неприятностей начальник порта, не таясь, заявил:
- Ну, жалобщики! Не видать вам прогрессивки в эту навигацию! Будете знать, как жаловаться…
И точно – порт построил работу так, что в апреле-мае прогрессивки никто не получил. Снова появилось недовольство, опять кто-то приехал сверху, утрясли… Небольшую прогрессивку, но получали. А на днях пошли 13-ю зарплату получать – кому выписано 36 рублей, кому 45.
В прошлые годы бывало по 200-300… Отомстил Терёхин. В этом году за весенний ремонт портовое начальство получило премию, а экипажи ремонтировали по уши в масле, а получили фигу! Ефимыч думает написать в УК профсоюза работников речного флота, но, полагаю, остережется – научен уже.