Ближняя деревня

БЛИЖНЯЯ ДЕРЕВНЯ
Страшна в ночи угасшая деревня.
Однажды, завершив свой вечный путь,
Сюда придет Всевышний, чтобы тайно
В осиновой избушке отдохнуть.

Затопит печку. И забытым дымом
Наполнится просторная изба.
Никто, никто здесь Бога не дождется,
Чтоб высушить нетленные дрова.

Никто, никто здесь Бога не дождется.
Один погост, что соснами согрет,
Как сотни раз уже распятый ангел,
Не сможет раньше Бога умереть.

Приду туда, с ума сходя от страха,
Но ближе мне деревни не найти,
Где мог бы я передохнуть в избушке
В конце многострадального пути.
               
МОКША
Пусть же, пусть к его приходу
Будет родина чиста...
Мокша, ты омой окрестность
До последнего куста.

Где пройдет его дорога?
Вон тропа уже легла
От деревни материнской
До отцовского села.

Может быть, тропы коснется
Вещая его нога.
Мокша, ты омой до блеска
На восходе берега.

Сядет в лодку он.
Ты тихо
Его лодку оттолкни.
Только, Мокша, Бога ради,
Лодку не переверни...

           РОДНЯ
Мои предки на встречу с тобою –
В мир иной безвозвратно ушли.
Но тебя там они не дождались,
Но тебя там они не нашли.

И мне строго они наказали,
Твое слово и дело любя,
Чтобы здесь я навеки остался,
Чтобы здесь я дождался тебя...

Ты идешь.
И на белой дороге
Уже слышу взволнованный хруст.
И твое предвкушая касанье,
Здесь тревожно дрожит каждый куст.

* * *
Дождь смывает скрижали заката.
Небо новую заповедь ждет.
А на землю, святую когда-то,
Капля Бога упала с дождем.

Но об этом земля не узнала,
Весь простор ее мраком зарос...
В поле зрячая ночь отыскала
Черный камень, прожженный насквозь.

                ТЕНГРИ
В одиночестве небо блуждало.
Небо встретилось мне одному.
Моих предков далеких искало,
Поклонявшихся раньше ему.

Пропадая во мраке забвенья,
Захотело народ обрести.
Небо-Тенгри искало спасенья –
Лишь народ может Бога спасти.

Я молчал перед небом забытым.
Мне не время еще говорить.
Моя мысль и земле не открыта,
Как могу ее небу открыть?

И к востоку его я отправил –
Ведь мне дорого наше родство.
А еще я боялся, что дьявол
В темноте искусит божество.
               
ЗЕМЛЯНИКА
Ночь.
Домовой из света дней минувших
Как из соломы, тайный стог метал.
В стогу, в сиянье зябкое уткнувшись,
Бессонно кроткий ангел ночевал.

О небесах тревожно тосковал он,
Но как без ягод улететь с полян!
Как долго земляника поспевала!
Укрыл поляны ягодный туман.

В ту ночь Всевышний светлые поляны
Животворящей кровью окропил –
Он руки всемогущие поранил,
Нечаянно коснувшись тайных вил.

В избе, припав к ослепшему окошку,
Глаз не смыкал уставший домовой,
Боясь, что ангел Землю, как лукошко,
В ночное небо заберет с собой.
      
СОТВОРЕНИЕ МИРА
Мир творя, поранил себе руку
Наш Господь на ветхом верстаке.
И Земля – не Бога ли кровинка,
Спекшаяся на его руке?

Раненый Всевышний
Накануне
Сотворенья будущих миров
Вечностью омоет свои руки,
Смоет он и спекшуюся кровь.

КАРАВАЙ            
Мир разделен.
И я рукою
Нащупал трещину впотьмах...
Земля нечаянно сломалась,
Как каравай,
В твоих руках.

На отчужденных половинках
Остались поле и погост...
Земля бессмертна оттого лишь,
Что вечен твой великий пост.

На отчужденных половинках
Остались два моих села.
В одном из них отец родился,
В другом же мать моя росла...
               
БЕРЕГ
Нездешний ветер силился надменно
Подальше лодку чью-то оттолкнуть.
Мой вечный край,
Как званый гость Вселенной,
Собрался ночью в невозвратный путь.

И речь моя на том ветру застыла,
Блестящей цепью каторжно звеня…
Ты одного на берегу пустынном,
О родина, не оставляй меня!

Я не смогу по сумрачной дороге
Вслед за тобою солнце донести.
На тот простор, где нет сиянья Бога,
С тобою даже – мне не по пути...
               
               
НА ПРИГОРКЕ
В пшеничном поле есть один пригорок.
Когда я тихо на него взойду
И брошу взгляд свой в сторону востока,
Увижу всех, кто был в моем роду.

Увижу свой народ, хоть во Вселенной
Потерян был он, как игла в стогу.
И если даже на Олимп взойду я,
Увидеть мир так ясно не смогу.

Шагают предки, часто исчезая
Из виду средь тускнеющих веков.
Идут они, как воины Эллады,
На лицах – всемогущество богов.

И ждут, когда отправлюсь им на встречу,
Костры из книг отвергнутых зажгли.
И для меня из жестяных обрезков
Как из терновника, венец сплели...

В пшеничном поле есть один пригорок.
Поднявшись, я увижу свой народ.
Но только несговорчивый терновник
Пригорок никому не отдает
               
БЕЛЫЕ ЦВЕТЫ
Не страшно мне, когда родную вечность
На миг закроет грозовая тень.
Я понимаю мира бесконечность
При виде наших тихих деревень.

Я радуюсь, когда тысячелистник
Сверкает среди гаснущих полей...
Мои деревни – как тысячелетья,
Страна моя –  как вечность на земле.

Нет траура на кладбище забытом.
Когда я вижу белые цветы,
Мне кажется – сиянье здесь зарыто,
И не нужны ни плиты, ни кресты...

ДОБРЫЙ ЗАВЕТ
А время возвращается на землю –
Отвергнутое Богом в небесах.
Убитое всевышним отверженьем,
Оно воскреснет в солнечных полях.

Убитое всевышним отверженьем,
Оно не знало в круговерти дней,
Что Бог един.
Ни в прошлом, ни в грядущем
Не предписал себе он сыновей.

Отвергнутое время удрученно,
С обиженною думой о Творце,
Крадется по звериным темным тропам
И по морщинам на моем лице.

Крадется время, ноги обжигая,
К пространству одинокому спешит.
И доброе бездетное пространство
Отчаянного его усыновит.

И времени сердечное пространство
Завет оставит мудрый и простой –
Чтобы оно здесь Бога приютило,
Когда сюда придет он сиротой.

               СИРОТА
         Иль в сиротской доле мало
        испытать пришлось невзгод?
        Кто растил меня с любовью?
        Только ты, родной народ.
               
       
                Габдулла Тукай.

В холодном небе сиротою
Творил Всевышний белый свет.
И Богу землю сердобольно
Навеки уступил поэт.

Забрав плетеную корзину,
Ушел в апрельскую метель,
Чтоб никогда народ поэта
Без Бога не осиротел.

Смиренно землю покидая,
В плену оставил Шурале,
Чтобы доверчивого Бога
Не искушал он на земле.

Бесшумная арба катилась,
Съезжая с радуги-моста.
На ней в нарядной тюбетейке
Сидел Всевышний-сирота.

И женщина с крыльца
Навстречу
Сошла, печаль смахнув со лба...
С небес – в татарскую деревню
Въезжала звонкая арба.

Поэт ушел по бездорожью.
Метель рыдала за спиной.
И в чистом небе сиротою
Ему остаться суждено.

Ведь мать поэта воскрешенной
Вернулась с неба в дом родной,
Чтобы Всевышний в этом мире
Не оставался сиротой.
      

ИЗ ЛЕРМОНТОВА
Внемлет Богу ночная пустыня,
Но Всевышний отводит глаза.
Плачет он. И по бледной морщине
С неба катится Божья слеза.

Ты один.
Этой ночью осенней,
Слыша мой небывалый завет,
Ты доплачь за пустынную землю,
Я за небо проплакал свой век.

На тебя средь пустыни клевещет
Не на шутку встревоженный бес.
Звездной полночью профиль твой вещий
Мне приснился в пустыне небес.

В недоступные лунные горы
Ты въезжаешь на белом коне.
Бог там строит спасительный город –
Лишь в тумане он виделся мне.

Слезы Бога текут по ущельям,
Там, в предгорье, не кончился бой...
У твоей неразгаданной кельи
Плачет демон, что изгнан тобой.

ВАЯТЕЛЬ
На небе гордый молот долго
Гремел. Гремящий гром сверкал.
Там мастер изваянье Бога
Из черной тучи высекал.

Всевышний в этом изваянье
Себя опять не узнавал,
В который раз на истязанье
На землю тучу опускал...
             
 
ПУСТЫНЯ
Продлив свое самосожженье,
Пустыню ты не покидал.
Там злобным словом отверженья
Никто тебя не обижал.
И в одиночестве безликом
Ты слез живительных не лил.
И не мерцала земляника,
Тысячелистник не всходил.
Тысячелетний дуб могучий
Не рос, кольчугою звеня,
И дьявол, превращенный в тучу,
Боялся твоего огня.
А где-то жертвами простыми
Тебя народ мой зазывал.
Чтоб мир его не стал пустыней,
Пустыню ты не покидал.
             
АВГУСТ
Закружило раненое небо
Над полями за моим селом.
И снесло яйцо в стогу соломы – 
Солнце небывалое снесло.

И кричало журавлиным криком,
Боль пытаясь как-то превозмочь.
А в стогу из треснувшего солнца
Вылупилась крохотная ночь.

РОДИНА
Небывалые метели
Даже солнце замели...
Бог рождает нас для неба,
Мать рождает для земли.

И творец несокрушимость
На роду нам написал.
Если землю разрушают –
Остаются небеса.

И в грозу
В пшеницах светлых,
Словно в ангелах, поля.
Кто-то небо сокрушает…
Но не рушится земля.

И поют в пшеницах светлых
Ангелам перепела,
Что безвестная богиня
Эту землю родила.


ИСА
Мрачен путь зари высокой.
Тропка гаснет на холме.
Это ты идешь с Востока
В окровавленной чалме.

Да, тебя кровавый опыт
Так и не остановил.
Снова на враждебных тропах
Выбиваешься из сил.

Но тебя в чалме восточной
Не узнает этот край.
Слышишь, снова гвозди точат,
Чтоб распять последний рай?

Никогда народы новых
Откровений не прочтут.
А тебя – в чалме, босого, –
Здесь за беженца сочтут.
            
МАРИЯ
Как разделить его страданья?
Ей нету места на кресте...
Иконописец с опозданьем
Распял Марию на холсте.

Но скрыты гибельные муки,
Пусть сын ее врагов простит.
И как покажешь миру руки? –
Нельзя младенца отпустить.

"Распни ее!» – не веря чести,
Горланит сборище слепых...
Но рвется племя
Новой вести
Из заточения толпы,

Чтобы до нового распятья
Коснуться взорами луны
И непорочное зачатье
Увидеть в чреве вышины...
          
ЗЕВС
Воскресший Зевс грозу окликнул строго.
Вернулась к Зевсу вольная гроза...
Репей в испуге перешел дорогу
Ромашке, устремленной в небеса.

Пути не быть...
А я приду ли к Богу
По той дороге, что меня вела?
Сегодня эту чистую дорогу
Вдруг туча Зевса грозно перешла.

СТРАСТНАЯ НЕДЕЛЯ
На погосте почернели плиты
От грачиных криков вдалеке.
Души мертвых не спасут молитвы
На грачином жутком языке.

Вдруг еще страшнее крики стали,
Ярко вспыхнул на восходе лес.
Приземлялись траурные стаи –
Будто угли падали с небес.

А грачи летели и летели.
И поля дымились от тоски.
И казалось, на страстной неделе
Землю жгут геенны угольки.

Камни на встревоженном погосте
Покрывались стаями золы.
Вновь в аду, как белую берёсту,
Чьи-то души беспощадно жгли.

Знает сердце, адское страданье
И в раю готовится для нас...
А берез апрельское рыданье
Предвещает нам воскресный час...
             
ЧИСТОКНИЖНИК
А Восток вновь в монахи пострижен.
И обет уже произнесен...
Мой читатель –
Монах-чистокнижник
До меня был на свете рожден.

Чистокнижник не знает веселья.
И под грузом вселенских грехов
Он столетьями в сумрачной келье,
Плача, слепнет без белых стихов.

Мои тексты давно поседели,
Их венчает нездешняя грусть.
Мои тексты давно побелели,
Но с монахом встречаться боюсь.

Он столетьями в запертой келье
Так безропотно ждет не меня.
Он не знает ни сна, ни веселья
И живет без еды и огня.
               
ОДУВАНЧИКИ
За тесовою оградой
Одуванчики горят...
На рассвете убежали
Снова из монастыря.

Это ведь тебе навстречу,
Непокорные судьбе,
Летним утром выбегают,
Ярко радуясь тебе.

Вон твоя тропа сияет.
Но пока сюда дойдет,
Одуванчики в монахи
Ветер снова пострижет.

ДУБ
Дуб у храма
В радостном мерцанье.
В церковь не войдет он никогда.
Ему тесны храмы мирозданья,
Не придет на исповедь туда.

Отодвинув к горизонту солнце,
Желтою листвою шелестит,
Будто всех несчастных богомольцев
В свою веру хочет обратить.

А в нее уже самозабвенно
Обратилась вечная земля.
Кротко опустились на колени
Перед дубом скорбные поля.

И когда Творец сюда вернется,
Не оставив в небе и следа,
Он у дуба верного спасется,
Примет его веру навсегда…


РОМАШКИ
Тропа в ромашках негасимых.
Кого-то ждет мой чистый край.
И на ладонях херувимы
Возносят к Богу каравай.

Но в небе ясном бесконечны
Тысячелетия поста...
В моем краю ромашки вечны,
Тропа для Господа чиста.
               
ТЫСЯЧЕЛИСТНИК
Прощается с землей тысячелетье.
Оно покинет землю до зари.
Незрячее село Тысячелистник
Попросится к нему в поводыри.

И поведет его по волчьим тропам,
И заведет в тупик пустых полей,
Хотя в Элладе будет ждать Европа,
И Азия прождет среди степей.

Селенью нету никакого дела
До дальних и неведомых земель,
Как будто здесь, в его избе, висела
Спасителя пустая колыбель.

И в вечность не придет тысячелетье,
Нарушив возвращения обет...
Чтоб не обидеть старое селенье,
В небытие уйдет за ним вослед...

ОКТЯБРЬ
Всевышний потерял дорогу,
Он здесь вовеки не бывал.
Светясь, летит навстречу Богу
Вся облетевшая листва.

Лишь солнце на кленовой ветке
Горит – не сорванный листок.
Но и его осенний ветер
Умчит попутно на восток.
               

ГРАД
Сегодня избы и деревья
Бьет вышина, сбивая с ног.
Мою зеленую деревню
Так небо гонит на восток.

А если в сторону востока
Деревня землю уведет?
Ее, как нового пророка,
Тяжелым градом небо бьет.

Тебе навстречу на край света
Мою деревню гонит град,
Чтоб ты грядущие заветы
В любой избе мог дописать.

Но несгибаемым деревьям
Известно, где ты скрыться мог.
Они зеленую деревню
Не отпускают на восток.

                В ДЕРЕВНЕ СЫРКЫДЫ
                Памяти моего земляка Хади Такташа
А Сыркыды
Давно по миру
Кочует, с места не сходя...
... Старик Шахми из сельсовета
Унес домой портрет вождя.

Гремело
Солнце, в мрак спускаясь
По крыше запертой избы
Как будто колесо катилось,
Украдкой снятое с арбы.

Катилось
В подпол к Мокамаю,
Чтобы не в небе ночевать.
Ненастным утром в краже солнца
Мальчишка будет виноват.

А Мокамай
Догнать поэта
Хотел на сломанной арбе.
Колеса громко покатились
По миру сами по себе.

Да и коня
Давно с ночного
Угнало время-конокрад.
И время буйное хотело
Поэта своего догнать.

В бурьяне
Острый полумесяц
Оставил до утра Алла.
Сюда, чтобы скосить репейник,
Придет из рая Хайрулла.

Вовеки
Старая береза
Не перестанет здесь рыдать,
Что перед родиной поэта
Не может на колени встать...

КАМЕНКА
Забыта в Каменку дорога...
Но камень здесь чего-то ждал.
Он от нашествия бурьяна
И деревушку ограждал.

Слепое солнце спотыкалось
О камень, свет спеша забрать.
И каждый вечер, в кровь разбившись,
Ползло на запад умирать.

А негасимый свет несущий
Сюда добраться не сумел,
Угрюмый камень огибая,
Забрел за тридевять земель.

С годами Каменка пустела,
И камень навсегда мрачнел.
Его для своего надгробья
Последний житель присмотрел...
             
ЕВРАЗИЯ
Жалобы Евразии не слышно.
А ее, по-своему любя,
Разрывают дьявол и Всевышний,
Но она – боготворит себя!

И свою обитель не покинет,
Как бы Бог и дьявол ни влекли…
Верит Русь Евразии –
Богине
Будущей спасительной земли.
               
КАЗАН
Родина в степи ночует.
Огонек невдалеке.
Гулко варится картошка
В почерневшем котелке.

И сама земля сегодня –
Раскалившийся казан.
Кто же здесь огонь оставил:
Невский или Чингисхан?..

Гулко варится картошка,
Гул уходит за версту,
Будто бы табун военный
Настигает темноту.

Жутко почернело небо –
Раскалившийся казан.
В нем для мира солнце варит
Светоносная гроза.

* * *
Уходит время?
Иль приходит время?
Оно идет, и это – ты в пути.
Мне кажется, в последние столетья
Ты начал торопливее идти.

Куда спешишь? Не в нашу ли деревню,
Где мой народ тебя остался ждать?
Торопишься ли с новым откровеньем?
Или к себе боишься опоздать?..

Мои года – твои шаги по свету,
О, много ли шагов тех впереди?
Что плакать, что роптать, что убиваться,
Ведь не скажу тебе – не приходи.

Да и земля моя тебе не скажет,
Чтоб ты навек остался вдалеке.
Твои шаги – ее тысячелетья...
Мне виден профиль твой
На большаке.
            
УТРО
Ты на восток взглянул во мраке,
И тихо запылал восток.
Своим воспламененным взглядом
Ты чью-то хижину поджег.

Не дом ли вещего поэта
В тоске мятежной ты зажег,
Чтобы и он скорей покинул
Тобой покинутый восток?

И здесь тебя – отца! –
Увидел
С землей-младенцем на руках
И рассказал об этом миру
На двух бессмертных языках...

РОДНОЙ ЯЗЫК
Шел домой народ по бездорожью...
И однажды, выбившись из сил,
Бросил на пути свою поклажу.
И родной язык не пощадил.

И язык, каменьями побитый
В деревнях, воинственно чужих,
Волочился за немым народом.
Как язык народом дорожил!

И народ, уже не слышный Богу,
Средь пустыни дьявольской почил.
Но его язык отцовским словом,
Отыскав в пустыне, воскресил.

И понес по миру, как младенца,
Выжженных пустынь стряхнув золу.
Шел по полю, будто бы по небу,
К древнему татарскому селу.

Рядом с ним по полю
Шел Всевышний,
Языку открыв впервые лик.
И ему хотелось стать младенцем,
Чтоб его по миру нес
Язык!

Радостно чертополох светился
На краю безмолвного села.
Здесь народ свой –
Древнего младенца –
Мать-земля бессмертная ждала.

ПЕТУХ
Ударившись вдруг о скалу восхода,
Сломал крыло архангел. И потух,
Не долетев до моего народа...
Увидев это, зарыдал петух.

От боли непонятной
На рассвете
Рыдал петух протяжно, тяжело.
И в скудную солому на повети
Он прятал неразбитое крыло...

     ЗЕМЛЯНКА
На свет ты не выходишь из землянки,
Листаешь обгоревшую тетрадь.
Всевышний, помнишь, как в ночи военной
Туда нагрянул вражеский снаряд?

Ты уцелел один
Из тех, кто жаркий
Вел о твоей победе разговор.
Бойцы тебе землянку уступили –
Бойцам ты райский уступил простор...

Все мирозданье просится в землянку,
В которой ты останешься, пока
Бойцы до рая, истекая кровью,
Дойдут – иль завтра, иль через века.

Печурку топишь, не переставая,
Обугленною радостью своей.
И возле фронтовой твоей землянки
Вселенная становится теплей.

И обгоревшее письмо читаешь.
Его лишь начал юный твой солдат.
Молчишь над недописанным посланьем –
И истину не можешь дописать...
          
               
ИЗБА
Небо опустело небывало
И казалось брошенной избой.
Не твое ль жилище догнивало,
Навсегда забытое тобой?

И святое небо тоже бренно,
Если остается без тебя...
Мне казалась теплою Вселенной
Наша деревянная изба.

Там при свете тайного завета
Мой портрет светился на стене.
Четки, как забытые планеты,
Мать перебирала в тишине.

Мне вослед о чем-то крикнув грозно,
Гром заглушит дальнюю звезду...
Во дворе оставив темный космос,
В светлую Вселенную войду.

Где-то рядом золотые руки
Снова избу рубят на века.
О чудесных плотниках округи
Скажет мне отец, наверняка...
             
ПОЭТ
Как чиста твоя дорога
На полях черновиков!..
Поэт – изгой среди народа,
Ты – изгой среди богов.

Но однажды в непогоду,
В ливень или ураган,
Ты придешь к его народу,
Он придет к твоим богам...

ПРАЗДНИК ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ
На праздник жертвоприношенья
Пришел ликующий народ...
Быка угрюмо от закланья
Увел явившийся Господь.

Какие жертвы, если небо
Бурьяном заросло давно!
Во всей Вселенной негде бросить
Грядущей истины зерно.

Уже сегодня в горнем поле
Господь засучит рукава
И за сохой пойдет устало,
Забыв все прежние слова...

И вспомнят вздрогнувшие люди
Тогда о фронтовых годах.
Они и сами в лихолетье
Пахали поле на быках...
            
ИЮНЬСКАЯ НОЧЬ
Здесь всю ночь в таинственном мерцанье
Тихий плач младенца не стихал.
Не спало грядущее сиянье
В мягкой колыбели лопуха.

И младенца, прилетевший первым,
Ветерок старательно качал.
Колыбельной горькие напевы
Без отца никто не вспоминал...

КАРАЮЛ
Скитаться вечно невозможно.
Давно сюда ты повернул...
Слепа, изранена, тревожна,
Жива деревня Караюл.

Тобою посланный в сраженье,
Народ тебе оставил кров.
Ты омывал свой путь в селенье
Слезами матерей и вдов.

Белеет черная дорога,
Краснеют черные кусты.
С войны к печальному порогу
По ней вернешься только ты.

Открыв тебе однажды двери
Среди скрипучей тишины,
Старуха ветхая поверит,
Что сын ее пришел с войны.

ОСЕНЬ
Дождлива осень.
После омовенья
Осина облетевшая чиста...
А листья у подножья остаются
Следами всемогущего перста.

И тем, кто, в лютом мраке пропадая,
Еще не смог обитель отыскать,
Он землю, только землю указует,
Где будет скоро вечно обитать...

ЖУРАВЛИ
Протяжно тучи черные рыдают –
Ужиться с гордым солнцем не смогли.
Родное небо тучи покидают,
Под вечер сбившись в неуклюжий клин.

Не существуют небеса другие,
Но гонит неизбежная беда.
Предвидя неминуемую гибель,
Прощаются с простором навсегда.

Последнее разносят откровенье
Над пустотою скошенных полей.
Но слушают оглохшие селенья
Знакомые им крики журавлей...

Рыданье туч...
Отверженные птицы
Под вечер сбились в неуклюжий клин.
Хотела к тучам навсегда прибиться
Забытая деревня Журавли.
               
СОСНА
Дом опустевший опечален.
Часы застыли на стене...
А за окном сосна качалась,
Пылало солнце на сосне.

Сосну вечнозеленый ветер
Водил тихонько взад-вперед.
Но скоро с маятника вечер
Язык безжалостно сорвет.
            
ГРАЧИ
На жнивье,
Услышав крик грачиный,
Опустилась туча в час ночной.
Небеса призывно голосили,
Не сумев вернуть ее домой.

Сколько безутешных слез горючих
Вышина успела уронить!
И грачи взлетели, чтобы тучу
В сиротливом небе заменить...

Что рыдать, когда такая доля
У небес. Ее не изменить.
Тучу, приютившуюся в поле,
В вышину уже не заманить.

О грачах, чернеющих все выше,
Слез не льет бессмысленно земля.
Голос тучи на жнивье услышав,
Вновь найдут грачи свои поля.

ОВРАГ
Вокруг глубокого оврага
В гнетущем трауре поля.
Могилу здесь нерукотворно
Для солнца вырыла земля.

Но в тот же час, когда устало
Оно на западе умрет,
Чужую светлую могилу
Бессмертный сумрак вновь займет.

СТАЛИНГРАД
Старик не скроет, что когда-то
Из Сталинграда убежал.
Но в опустевшей деревушке
Никто о том не вспоминал.

Похоже, что, не упрекая
Ни словом сына своего,
В бою под дальним Сталинградом
Сражалась родина его.

Вернулась раненной смертельно –
Чтобы издать последний вздох.
Но донесла свою награду –
Сверкающий чертополох...

А вон в чужом, остывшем поле
Без славы, званий и наград
Пытался доползти к окопу
Пропавший без вести закат.

КАМЫШИ
Здесь о тебе рыдают боги.
Надрывный ветер. Ни души.
Усталые порезал ноги
Ты о ночные камыши.

И бесприютно, одиноко
Ты возле речки ночевал.
Чистейшим полотном востока
Босые ноги обмотал.

ПОБЕДА
А звезду из ржавеющей жести
Омывали над крышей дожди...
Дорогие победные вести
Ждали землю мою впереди.

Радость шла за героями следом
По землянкам, скрываясь во ржи.
Дед не дожил до ратной победы,
Дай мне Бог до победы дожить.

Нам пока что неведома дата,
Лишь известно: то – время поста.
На груди неземного солдата
Запылает из солнца звезда...

Дед услышит, услышит раскаты.
Мы на красный простор полевой
Выйдем, чтобы знамена закатов
Бросить к вечной могиле его.
            
ПРАЗДНИК КРАШЕНЫХ ЯИЦ
Мое село не ждет к себе мессию...
Но накануне Пасхи все равно,
Чтоб родину воскресную украсить,
Усердно яйца красило оно.

Весна ль пришла?..
Христос ли величаво
Из гроба долгожданно восставал?..
Чему же злобно радовался дьявол?
И отчего лукавый ликовал?

Сегодня вновь, ударив беспощадно
О темное вселенское крыльцо,
Лукавые весеннюю Россию
Разбили, как пасхальное яйцо.

И бросили ее в траву забвенья,
В пустых полях давно трава растет...
Восстав из пепла, ангельская птица
Однажды снова Русь-яйцо снесет.

И вновь Россия светлая родится,
Которую спасет лишь красота.
В моем селе, не знающем мессию,
Покрасят Русь в великие цвета.

            
ИЗГНАННИКИ
Как провинившихся монахов
Прочь прогоняют из скита,
Земля выталкивает камни...
В камнях засечная черта.

Мой друг,
На изгнанные камни,
Дом покидая, обернись.
И как они – в немом изгнанье
Ты на земле не окажись...
         
АПОСТОЛ СОЛНЦА
В краю разбуженном, бессонном
Велик неузнанный простор.
Ночной костер с грядущим солнцем
Ведет тревожный разговор.

Язык людей с глаголом Бога
Вот так же встретился в ночи.
Репьем заросшая дорога
О странном путнике молчит.

Он из грядущего сиянья,
Как радость мира, состоит.
Его счастливое страданье
Увидеть миру предстоит.

Его глаголы огневые
Еще не слышали умы...
Слепые и глухонемые
Бросают ветки в бездну тьмы.
            
ПОДОРОЖНИК
В глубине студеного зиндана
Солнце проливало бездну слез.
И его Всевышний милосердно
На руках к груди своей вознес.

Вновь того пригрел он возле сердца,
Кто присвоить свет его желал,
Кто к его творящему сиянью
Негасимой завистью пылал.

На груди Всевышнего пригревшись,
Солнце Богу сердце обожгло.
В мире от Господнего страданья
Стало вдруг и чисто, и светло.

Никогда Создатель не погибнет
От ожогов, искушений, ран...
По полям побитою змеею
Солнце возвращалось в свой зиндан.

А его сопровождал Всевышний,
Подорожником закрыв ожог...
Положил на грудь он подорожник –
Выросший вдоль будущих дорог.
               
ЯЗЫЧНИК
Дятлы от неузнанной утраты
Вновь о сосны бьются головой.
Солнце стылое в гробу заката
В сумрак опускает домовой.

Дальняя пустыня-плащаница
В эту ночь воскресно хороша...
О тебе, стоящем у гробницы,
Ни одна не ведает душа.

Не спешишь ты с тихим песнопеньем.
Сбились и апостолы с пути.
Но твоя печаль о воскресенье
Новую дорогу золотит.

Над дорогой кровоточат звезды –
Идолов казнили в небесах.
С вышины скатившиеся гвозди
Дятлы собирают по лесам.

Ты узрил живительное слово.
Не коснется слово языка.
В огненном наречье домового
Солнце воскресает на века.
            
ЗЛАТОУСТ
Цепной замок уж сотни лет как сломан,
И лодочник не трогает весла...
Река ночная утреннее слово
Вновь в лунном сердце к берегу несла.

Когда Восток затеет спор здесь жаркий,
И обретет дар речи каждый куст,
Весь мир поймет, что с берега Татарки
На свет явился новый златоуст.
               
ИЗ НЕПРОИЗНЕСЕННОГО
В эту глушь нагряну до рассвета,
Чтобы поселиться здесь навек.
И в остывшем зданье сельсовета
Радостно останусь на ночлег.

Тяжело засов задвину ржавый.
Хоть вокруг безлюдье, все равно
Красным флагом умершей державы
Занавешу тусклое окно.

И прилежно строки манифеста
Занесу в амбарную тетрадь...
Обо мне, о путнике безвестном,
Горестно прошепчет листопад.

Пусть же сокрушается, поддавшись
Искушенью ветра до поры:
Три ветлы, как три волхва озябших,
Растеряли вещие дары.

Я пришел.
Но что же в мои двери
Не стучишься, просветитель душ?
Лишь тебе однажды я поверил,
Потому и выбрал эту глушь.

Или, может, ты и сам не верил,
Что явиться в эту глушь я мог?
Вот и не стучишься в мои двери,
Вот и здесь я снова одинок...

Красным флагом умершей державы
Я навек закрыл свое окно.
Дверь застыла на засове ржавом –
Знать, мне здесь остаться суждено.

ЗАСЕЧНАЯ ЧЕРТА
Стрела, что пролетела мимо
Несокрушимого врага,
Земле моей сразила сердце
И там осталась на века.

Но повторится в час возмездья
Стрелы пронзительный полет.
Земля ее, из сердца вырвав,
В заклятого врага пошлет.

В бескрайних недрах беспрестанно
Война великая идет.
Герои не спасают землю,
Земля сама себя спасет.

Она гремучий слышит топот
Коней в холодной темноте.
Вооруженный дьявол снова
К засечной движется черте.
            
БОРОЗДА
Старый конь борозды не испортит,
Коль стара и сама борозда.
А межу, где кончается поле,
Прилетевшая метит звезда.

И ночами в сиянье старинном
Конь усталый заметен едва...
Борозда остается морщиной
На блаженном лице божества.

Не стареет селенье седое
В заточенье безмерных полей.
С каждой новой, святой бороздою
Край божественный только мудрей.

* * *
Тысячелетний дуб кряхтит
От боли и печали дикой:
Не может наклониться он,
Чтобы наесться земляники.

Как много ягоды вокруг!
Из ягод соткан даже воздух...
Дуб гордый
Изгнан в вышину,
Глотает вместо ягод звезды.

И от обиды плачет он...
Заря из жалости великой
Лукошко дубу принесет,
Наполненное земляникой.

Лукошко дубу принесет,
Сплетенное из прутьев света,
Чтобы тысячелетний дуб
Обиды не держал на лето.
               
КОРОВА
Бой идет здесь целые столетья,
Воины измученно стары...
... А под вечер розовое солнце
Ласково касается горы.

Там война идет, но каждый вечер
Гору, словно соли белый ком,
Добрая вселенская корова
Лижет воспаленным языком.

В трех шагах аулы полыхают,
Будто навсегда их подожгли.
Для святой кормилицы бесценна
Соль моей страдальческой земли.

От нее печальная корова
Отойти не сможет далеко.
Если Бог родится сиротою –
Кто его накормит молоком?

Гром гремит. Вселенная-пастушка
Над коровой плетку занесла,
Чтобы вдруг на минное предгорье
В сумерках она не забрела...

ЗАРУБКИ
Древо времени
Шумит ветвями,
Но его не слушает простор.
Ствол зарубками обезображен,
Там оставил след и наш топор.

Древо времени
Всегда на месте –
Мы проходим около него.
Время лишь о вечности тоскует
И о нас не знает ничего.

Грозные века обозначаем,
В адский зной в тени ветвей стоим...
Там в гнезде живет вольготно демон,
А гнездо свил белый херувим.

Но когда мы делали зарубки,
Демон, пряча голову, сникал...
Топором, оторванным от плахи,
Метили мы грозные века...


КОМЕТА ГАЛЛЕЯ
Прощай, прощай, бессмертная комета,
Не пропадай в космической дали...
Но мы с тобою – два анахорета –
Не встретились в окрестностях земли.

Твой след горел на зависть поколеньям.
А мне вот страшно оставлять следы.
Молился я в минуты появления
Предвестницы предписанной беды.

Прощай навек, бессмертная комета,
Строку с небес ты не спеши стирать.
Когда-нибудь для умноженья света
Твою строку я занесу в тетрадь...
               
ИЗ ПЕСНИ ПАХАРЯ
Из корявой тополиной ветки
Смастерю упрямую соху.
Вслед за мной явившуюся вечность
Завтра навсегда в нее впрягу.

За сохою сам пойду по полю,
Бесконечность удержу в узде.
Племена твои за мною к воле
Пусть идут по этой борозде.

Благодатно почернеет пашня.
Свет – во мне,
Вокруг меня темно.
Ты живи в душе моей бесстрашно –
Так, как в борозде живет зерно.

Поле в моем сердце приютилось.
Сущее находится во мне.
Ну а что в меня не уместилось
Завтра в адском догорит огне...


ЗЛАТОРОССИЦА НА БЕРЕСТЕ
В сумерках теряется деревня.
Но в пропащем мире есть она...
В этот вечер не до сна деревьям –
Торжествует старая желна.

Будто бы бессонная береза
Из глубин земли добыла весть:
Мир спасет лишь племя златороссов*,
И оно уже на свете есть.

Нет пророков, чтобы докричаться
До Руси, где сонны племена.
Но хотела нынче достучаться
До деревни
Старая желна.

И в каком наречье отразится
Торжество спасительных вестей?..
Вывела пророческая птица
Златороссицу на бересте.

* златороссы - поэтическое название грядущих россиян (неолог. автора).

НЕПОГОДА
Над землей он долго слезы лил.
И рыдал. И, нарыдавшись вволю,
Половину неба отломил
И унес к погосту через поле.

Не пошел никто вослед за ним,
Думая, что небо он уронит...
Мир не знал, что Божий херувим
На погосте дальнем похоронен.

Был его любимый херувим
На погосте дальнем похоронен.
Плакал путник.
Ангельски над ним
Горевали смолкшие вороны.

                * * *
Как книгу, ты раскрыл однажды вечность.
И вот уже, оставив теплый кров,
Народ уходит молча в бесконечность,
Идет и разбивает ноги в кровь.

За ним идет безропотное время,
Вдруг ставшее и старым, и седым.
К себе позвал ты гибнущее племя,
Чтоб в этот край вернуться вместе с ним.

Но изгнанными умерли пророки,
Поводыри не видели тебя.
И свой народ проселочной дорогой
Ты сам проводишь тайно до себя.

                МИШАРИ
Пространство горько на ветру рыдало.
Мне рассказал бессмертный дух земли,
Что племя-пращур
Без вести пропало,
Мои осиротели мишари.

На поиски, прогнав с дороги нечисть,
Ушел Всевышний в сумрачную даль...
Сияй, народ! Свети ему навстречу! –
Чтоб без вести Господь твой не пропал.

Простор его храни в своем селенье,
Несокрушимый возведи забор.
Тебе Господь оставил на храненье
До возвращенья своего
Простор.

Найдет ли Бог потерянное племя?
Потерянное племя не найдет.
Всевышний сам в назначенное время
К народу новым пращуром придет.
               
АЛЕНА АРЗАМАССКАЯ
И небеса язык свой опалили,
Когда костер угрюмо полыхал...
Алена над толпою догорала,
Всевышний вместе с нею догорал.

Когда же он один восстал из пепла,
Безумных палачей не проклинал.
Он на коленях неостывший пепел
Горстями безутешно собирал.

И если б Русь могла его увидеть,
Юродивым бы, видимо, сочла...
Ему был нужен светлый пепел, чтобы
Восстать из пепла истина могла...

Алена догорала над толпою,
Вослед ей дьяк проклятья посылал.
Россия вместе с нею полыхала,
Всевышний вместе с нею полыхал.
               
НОЧЬ
Презренный, одинокий и усталый,
Забывший про бурьяновый погост,
Склонился сумрак ночи запоздалой
Над райской бездной ласточкиных гнезд.

Тревожно и безмолвно ожидал он,
Желая разглядеть простор высот,
Когда, о глину крылья обжигая,
Из гнезд прохладных выпорхнет восход...
          

* * *
Безмятежны пустые деревни
Утомленной моей стороны.
Их однажды покинуло время,
Но деревни ему лишь верны.

Молчаливы, таинственно строги.
Мне хотелось бы их полюбить.
Не свои ли бездомные сроки
В тех селеньях мечтал поселить?

Мои сроки, хотя и бездомны,
Не спешат обживать пустоту.
И стремятся в пространстве бездонном
Бренный мир обойти за версту.

Значит, ведомо им, что селенье
Ты в безлюдной глуши основал,
И услышали в час пробужденья,
Как неслышно к себе их позвал.

КОВЧЕГ
А Россия Ноевым ковчегом
По Вселенной радостно плывет.
Там от океанского набега
Избранный спасается народ.

Но потоп закончится не скоро –
Слишком мир пред Богом виноват.
Из ковчега вылетает ворон
И не возвращается назад.

Наступает страшное затменье.
Это ворон небо омрачил,
Позабыв о долге возвращенья,
Черное гнездо на солнце свил.

Мечется народ средь океана.
Как его в ковчеге удержать?
Из ковчега вылетает ангел,
Чтоб вернуться сразу же назад...

ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ
Мы напуганы Тайной вечерей,
И боимся друзей дорогих...
Но мы сможем, открыв настежь двери,
Избежать поцелуев чужих.

Ненавистному дьяволу наша
Недоступна уже высота...
Вижу: мимо проносится чаша,
Звонко плещется в ней пустота.

                ДЕТСТВО ЕВРАЗИИ
      1
Там, где свет от ужаса мрачнеет,
Где до неба достает осот,
Потерял Евразию-младенца
Не рожденный до сих пор народ.

Но ты здесь, Евразии на счастье,
Возвращаясь с неба, проходил.
Взял тихонько на руки младенца
И прижал к измученной груди.

И тебя, сияющего, так же
Мать несла, прижав к своей груди.
Ветхий мир, зажав в руках каменья,
Навсегда остался позади...

Юную Евразию отныне,
Заменив ей и отца и мать,
Не оставишь в мире сиротою –
Больше ты не сможешь погибать.

         2
Кремнисты бесконечные дороги,
Безжалостно жнивье пустых полей.
Ты мыл ей окровавленные ноги
Святой водою будущих морей.

И ты учил ее
Тебе молиться.
Она молилась на заре степи.
Ты и в степи хотел бы воплотиться,
Но там до неба выросли репьи.

Восток и Запад –
С ладаном и смирной
Пришли к вам, ноги волоча едва.
Но вы назад отправили их с миром,
Чтоб привели к вам третьего волхва.

А третий волхв не может к вам явиться.
Застыв среди немыслимых широт,
Он ждет, когда на белый свет родится
Евразию оставивший народ.
               

  * * *
Не закат сегодня полыхает –
Бесконечность горняя в огне...
Не твоя ли родина, Всевышний,
Ярко догорает в вышине?

И не сам ли ты поджег отчизну
(За догадку горькую прости!),
Чтобы навсегда в края земные
Невозможно было не прийти?

         РОДИНА ПОЭТА
Село татарское горело...
И зная, как его спасти,
Господь вручил его поэту,
Велел до рая донести.

И из огня свое селенье
Поэт за пазухой унес.
Господь вослед ему заплакал –
И светом путь его зарос.

Теперь вот стены мирозданья
Нездешним пламенем горят.
И как тогда окно лачуги,
Поэт рукой разбил закат.

Из полыхающей Вселенной
Он вынес весь простор земной.
Не зная, где его оставить,
Забрал в скитания с собой.

Когда остынут головешки,
Пройдя по темному селу,
Придет сюда навек Всевышний,
Чтоб ночи разгрести золу...

На пепелищах его руки
Нежданно обожжет зола –
Дотла заботливое сердце
Поэту родина сожгла.

Село татарское горело...
И зная, как его спасти,
Господь вручил его поэту,
Велел до рая донести.

  ПЕРВОЕ ФЕВРАЛЯ
В феврале в грачиных гнездах
Белые живут метели.
В феврале березы верят,
Что грачи вдруг поседели.

Поседели от печали,
От тоски в скитанье долгом,
От разлуки с отчим краем,
Значит – от разлуки с Богом.

И грачи ли на чужбине
Душу греют в гнездах юга?
Или, может, возле солнца
Почернели наши вьюги?..

И в моем тревожном сердце
Вечность светлая гнездится,
Не боясь в часы печалей,
Поседев, испепелиться...
       
* * *
А я на распутье поныне,
Хотя пролегли по лицу
Четыре глубоких морщины –
Четыре дороги к отцу.

Но он в мирозданье бескрайнем
К себе подойти не велит.
Он истину нежную
В тайне
От грубого мира хранит.

И истины хрупкой веками
Держатель небес и земли
Боится касаться руками,
Чтоб надвое не разделить.

Чтоб ею невольно, как хлебом,
Голодных людей не вскормить,
Он занял землею и небом
Тревожные руки свои.

КОНЕЦ СВЕТА
         ... Это день, в который люди
 будут как бабочки разогнанные;
 горы будут как шерсть расщипанная...
                Из Корана.

Бесконечность кончится... Исчезнут
Звезды, отпылавшие давно.
Человек в душе увидит бездну –
Господа разбитое окно.

Кто разбил булыжником сиянье?
Что за камни тяжкие гремят?
Рушатся основы мирозданья –
И осколки далеко летят.

Долетели даже до деревни,
Где создатель вечности живет.
Завтра он не из осколков бренных
Мирозданье снова соберет.

Прежние отвергнуты заветы,
Не дописан будущий завет...
Перед новым сотвореньем света
Рушится несовершенный свет.

ВОЗВРАЩЕНИЕ
Мне оставь ты родную деревню,
Пусть она обрастает травой.
Поселю я там новое время,
Не похожее ни на кого.

Береги себя в сумраке странствий!
К возвращению твоему
Время здесь воспитает пространство,
Чтоб потом поклоняться ему.

А пространство, остыв в ожиданье,
Отогреется в старой избе.
Будешь знать: после ветхих скитаний
Есть куда возвращаться тебе.

                ДАЛЬНЯЯ ДЕРЕВНЯ
Облетают навеки деревья,
Провожая меня у ворот.
Покидаю последним деревню,
Чтобы там поселился Господь.

Будет жить, не нарушив завета,
Моя родина тысячи лет.
Если даже придет
Конец света,
Возле Бога не кончится свет.

Не дождавшийся Бога – рыдаю
И репейник кошу у ворот...
Ты прости, что тебя покидаю,
Но тебя не покинет Господь.

Я деревню ему возвращаю,
Теплый дом в тупике полевом...
Богу родину я завещаю,
Взяв себе лишь скитанья его.