Дьявольская панихида

По «Тёмному дворецкому».

•••

Листья рас­сы­па­ют­ся в крас­не­ющие гор­сти,
Прев­ра­ща­ясь из зе­лёных в баг­ря­ную пыль.
Се­год­ня ран­ним ут­ром приш­ли к те­бе гос­ти,
По мра­мору неп­реклон­но шес­тву­ет ко­выль.

День осен­ний нын­че неп­рости­тель­но ярок,
Сле­пит гла­за и гре­ет без­жа­лос­тное сол­нце.
Нас­коль­ко же я слаб, нас­толь­ко же и жа­лок,
Ут­ра­тил своё сер­дце, утоп­ленное в ко­лод­це.

Смот­реть в си­неву не­ба, ров­но как и в бы­лое,
Со­вер­шенно бес­по­лез­но – по­мощи не ожи­дай.
Не­мину­емо умерщ­влён­ное, рав­но­душ­но-не­мое...
Сколь­ко бы ты не сте­нал­ся, к не­бу не взы­вай.

Средь то­го пус­тынно­го хо­лод­но-бе­лого хол­ста,
Я про­пах креп­чай­шей го­речью по­лыни нас­квозь.
Ру­баш­ка дет­ских дней ос­та­лась у семьи оча­га,
В кош­ма­рах мне та­кого пе­режить не до­велось.

Пе­редо мною дым­ка три­ум­фаль­но раз­ли­лась,
Во­рон­ка кол­ких сталь­ных хлопь­ев ок­ру­жила.
Ме­тал­ли­чес­кой кровью в ду­ше отоз­ва­лась,
Глу­хо лос­ку­том ядо­витым шмяк­нув по жи­лам.

И с пун­цо­выми хлад­нокров­ны­ми об­ла­ками
Бар­хатные смоль­ные перья лов­ко опа­дали.
Я преж­де и не ду­мал, что по­доб­ное бы­ва­ет:
Ког­да че­ловек в кро­ви собс­твен­ной по­гиба­ет.

А в вис­ках ма­нящий го­лос сталью от­ра­жал­ся,
Сто­ило ли уси­лия ад­ские нап­расно при­лагать?
В не­ис­то­вой но­чи ан­ге­лы в кро­ви ис­ку­пались:
Ро­дите­лей. Мо­ей. Так мож­но ль да­лее блуж­дать?

Че­ловек всег­да хва­та­ет­ся да­же за нить шаль­ную,
Коль не име­ет пра­ва уми­рать без то­го дей­ствия,
Что дви­жет им на пос­леднем из­ды­хании всле­пую.
Ведь каж­дая кле­точ­ка те­ла жаж­дет воз­мездия.

Пен­таграм­ма аме­тис­то­вой за­рёй ярос­тно заж­глась,
Из­ну­ряя глу­бину сап­фи­ровых на­сыщен­ных ски­таний.
А меж­ду то­бой и мной про­вор­ною змей­кою ви­лась
Из­му­чен­ная плён­ка в не­щад­ном пу­ти вос­по­мина­ний...

Где-то на краю соз­на­ния я ба­лан­си­ровал не­воль­но,
От­шатнув­шись в ужа­се бо­лез­ненном от Все­выш­не­го.
Гос­подь от­рёкся от ме­ня так сво­бод­но, доб­ро­воль­но.
Во мне он ви­дел по­рок до сквер­но­го окос­те­нев­ший.


***


Рва­лись стра­ницы кни­ги с трес­ком, — а, быть мо­жет,
То бы­ла лишь трес­ку­чая сар­до­ничес­кая жиз­ни плён­ка?
И ей, ка­залось, ник­то не по­содей­ству­ет, не по­может,
По­ка не яви­лась сер­пом ук­ра­шен­ная твоя во­рон­ка.

В ар­ке ог­ненной сти­хии я в од­но­часье по­терял всё:
По­гиб мой дом, ро­дите­ли до­рогие, единс­твен­ный пёс...
Для ме­ня, точ­но воз­дух, не­об­хо­димо при­сутс­твие твоё.
До­гады­ва­ешь­ся ли ты, что в моё су­щес­тво­вание прив­нёс?

Ска­жи, о, Се­басть­ян, ска­жи: ви­дел ли ты те мо­мен­ты?
Ког­да плён­ка про­носи­лась вет­ром жгу­чим так близ­ко,
Ты об­ра­тил хоть ма­лое вни­мание на кош­марные ми­ражи?
Ког­да я не под­ни­мал­ся ввысь, а па­дал низ­ко-низ­ко...

Я для те­бя — лишь блю­до? — но ты за­менил всех и вся:
До­мом у­ют­ным стал — моё убе­жище у края, еди­ный оп­лот.
От вра­гов смер­тель­ных, от те­ней чу­довищ­ных ме­ня хра­ня.
Так тре­пет­но и от­ча­ян­но... Ты — моя чувс­твен­ная бро­ня.

Ты всё бла­гого­вей­но пов­то­рял, что не­ре­аль­но кра­сива...
Изыс­канная и не­пов­то­римая в ис­тинном ве­личии сво­ём ду­ша.
Её же, очерс­твев­шую, всег­да жа­лила так ярос­тно кра­пива.
Это был об­ряд ма­гичес­кий... Не пой­му: по­это­му она чис­та?

В каж­дом тво­ём дви­жении сколь­зи­ла неп­ри­нуж­дённая прос­то­та,
Я не мог по­нять, что де­мон спо­собен быть че­ловеч­нее чер­та.
В каж­дой на­рочи­той из­дёвке скры­валось что-то... не­поня­тое.
Я во взгля­де всё ни­как не мог уло­вить что-то... не­объ­ят­ное.

Бы­ло то, аль мне лишь ка­залось? Мо­жет лишь ил­лю­зия то бы­ла?
Мо­жет быть, в ма­лин­ных зрач­ках плес­ка­лись в тот мо­мент хи­меры?
Но что-то внут­ри воз­рожда­лась, как пос­ле по­жара пле­на зо­ла...
На на­шем с то­бой пу­ти дол­го не сто­яли злос­час­тные барь­еры.

Вот, пог­ля­ди: с то­бой я на­учил­ся день за днём го­ворить «мы».
Сре­ди разъ­ярён­но­го боя в от­блес­ках ра­зум­ных дей­ствий и слов.
Эта моя ны­неш­няя жизнь да­на бы­ла то­бой мне за кое-что взай­мы...
А я ша­гаю с на­пус­кным бесс­тра­ши­ем сре­ди прес­ле­ду­ющих кос­тров.

По­жалуй­ста, ещё раз внутрь взгля­ни: ви­дишь трес­ка­ющи­еся шра­мы?
Их боль­ше нет. Ушёл ведь ты. Не­щад­но ра­ны все ла­донью рас­крыв.
Да ты гля­ди, гля­ди: то­бой же на­живо вспо­роты все влаж­ные ра­ны.
Ты плёл так сер­дечно эту ду­шу: я чую, что бли­зок ма­терии раз­рыв.

За­чем, ну за­чем ты так от­ча­ян, оп­ро­мет­чив с са­мой Смертью был?
Твои шра­мы так на мои не по­ходят — не ук­ра­шены мед­ным сер­пом.
Те­бе все­силь­ная бен­зо­пила баг­ря­ного жне­ца обес­пе­чила об­рыв...
Злоб­ный рык, вы­зыва­ющий смех, один по­рыв — путь ус­те­лён ку­мачом...


***


Наш с то­бою друг — се­дов­ла­сый ин­форма­тор — дру­гой сов­сем ши­нига­ми.
Он так ста­рал­ся, вок­руг те­бя бе­гал и... от уха до уха ра­до улы­бал­ся.
Гро­бов­щик был рад обес­пе­чить те­бя слад­ки­ми и мяг­ки­ми мир­ны­ми сна­ми.
Он всё вок­руг те­бя кру­жил­ся, так ста­рал­ся, и всё сме­ял­ся, сме­ял­ся...

Взме­тались его во­лосы так лег­ко и прос­то, а я уг­рю­мо сто­ял ря­дом,
Мне страш­но бы­ло ду­мать, что твои во­лосы не зас­верка­ют ни ра­зу.
Я не мо­гу смот­реть на те­бя: там где-то не­бо ук­ра­шено звез­до­падом,
Мо­жет мне сле­дова­ло сво­ев­ре­мен­но ска­зать лишь единс­твен­ную фра­зу?..

Но я не мог по­нять так сра­зу ис­ти­ну, ког­да ты ря­дом не­зыб­ле­мо был.
Те­перь я один. Бро­шен все­ми. Да­же то­бой. Я ведь те­бе ве­рил, де­мон!
Ты ведь обе­щал, что ря­дом бу­дешь до са­мого кон­ца. Не­уж­то ты за­был?
Пе­реми­на­ясь не­ук­лю­же с но­ги но­гу, так хо­чет­ся пой­ти с то­бой сле­дом.

А зна­ешь, шра­мы Гро­бов­щи­ка, что на шее да на ли­це — ему не по­меха.
Те, что в мо­ей не­мате­ри­аль­ной обо­лоч­ке кро­вото­чат, всё же не­види­мы.
Для ле­ген­дарно­го ши­нига­ми гро­бы и мёр­твые — упо­енье, ис­тинная уте­ха.
Твои не­ис­це­лимые ра­ны сюр­ту­ком па­рад­ным скры­ты с го­рем на­поло­вину.

Ка­кие стран­ные эти су­щес­тва... Бо­ги Смер­ти. Чем они все объ­еди­нены?
Про­фес­си­ональ­ным дол­гом и раз­но­об­разных от­тенков зе­лёны­ми гла­зами?
Они все с при­сущей им бе­зум­ной ух­мылкой раз­ре­за­ют слои ть­мы и ти­шины.
В этот час же­лаю стать бе­зум­ным, да­бы с нас­лаждень­ем ра­зор­вать ког­тя­ми...

Од­но­го. Ало­го. Смер­то­нос­но­го. Су­мас­брод­но­го. Без­душно­го. Ши­нига­ми.
Я ед­ва-ед­ва сдер­жи­ваю свой не­удер­жи­мый жи­вот­ре­пещу­щий в гру­ди крик...
И мне не нуж­но стать бе­зум­ным, что­бы ис­пы­тать от убий­ства нас­лажденье:
Я ра­зор­ву наг­лую ух­мылку го­лыми ру­ками, те­ло ок­ро­пив три­ум­фа сле­зами...

Стою один. Пря­мо на краю. Твой гроб бе­лой пар­чей на­дёж­но ус­те­лён.
Лю­бил ты этот цвет? Нет, на­вер­ное... не знаю. Ли­цо твоё не­воз­му­тимо.
Глад­кое. Але­бас­тро­вое. Точ­но мра­мор. Ах, чёрт, ты был так ли­цеме­рен!
За­воро­жен­но гля­жу в на­деж­де: от­кро­ешь ли гла­за? Это так не­об­хо­димо!

Мне всё ни­как не ве­рит­ся: как ты мог без мо­его раз­ре­шения уме­реть?
За­пол­нен от­ча­янь­ем бо­кал по вен­ца. Не выб­рать­ся из оди­ночес­тва ому­та.
Я бь­юсь о ка­мен­ную сте­ну ку­лака­ми, я го­тов триж­ды за­живо сго­реть...
Лишь толь­ко бы твоя бес­ценная ста­рин­ная кни­га жиз­ни не бы­ла зат­ро­нута!

Ты пом­нишь ре­бён­ка по­терян­но­го в нес­частье, про­пах­ше­го в горь­кой по­лыни?
Од­нажды спас его, вос­при­няв серь­ёз­но, за за­нят­ный и не­пов­то­римый эк­зем­пляр.
Я стою с то­бою ря­дом. Сжи­маю в ру­ке ис­трё­пан­ную ли­лию. Ты эти цве­ты лю­бил?
Ты страс­тно же­лал мою ду­шу. Те­перь она лишь раз­би­ва­ет ма­тери­аль­ный фут­ляр.

День осен­ний нын­че неп­рости­тель­но ярок — се­год­ня ты по­падёшь в мо­нас­тырь.
Про­веду паль­цем по тво­ему ли­цу, за­быв обо всём, к бес­чувс­твен­ным гу­бам приль­ну.
На те­ло без­жизнен­ное пог­ля­жу и про­шеп­чу: «Ты ме­ня жди — я обя­затель­но при­ду...»
Ут­ра­тил я своё сер­дце, утоп­ленное в ко­лод­це, а по мра­мору вер­но шес­тву­ет ко­выль.