Сны и бессонницы

МАЛЕВИЧЬЕ

Казимир Немалевич
Лепит гипсовый круг,
Хоровод красных девиц
Топчет девственный луг, -
По-тургеневски Бежин,-
А чего не топтать,
Если луг тот безбрежен,
А на нем благодать
Может статься, и Божья,
Как туман залегла,
И прохладой до дрожи
Овевает тела
Лихо пляшущих девок,
Только слеп Казимир –
Он, то справа, то слева
Подправляет свой мир –
Дабы тот был по форме
Словно Феб в небесах…
На закрытой платформе
Часовой на часах
Едет мимо, влекомый
Паровозом «ЛК»,
Он тоскует по дому
С автоматом в руках...

Пляшут девушки, пляшут,
Казимир лепит круг,
Часовой варит кашу,
Но сдвигается вдруг
Ударение в речи,
Время рвется, как плат -
Возникает Малевич
И рисует - квадрат!
И квадрат тот зияет
В мире черной дырой
И в дыре пропадают:
Девушки, часовой,
Благодать, луг, платформа,
Немалевич, и круг…

Эхом в мареве чёрном -
Лишь колес перестук…

БЕССОННИЦА ПОЧТИ БИБЛЕЙСКАЯ

Вечер. Отход ко сну.
Дождь шуршит по траве.
Ко сну-то ко сну, но вряд ли усну…
«Каин, где брат твой Аве…»
(здесь прямо просится перенос
остатка имени «-ль»
в начало строки, а дальше - (?) – вопрос,
но я все изменил
и перенес это «-ль» в конец,
ведь всем известно давно:
Каин и так изрядный подлец,
а Авелю – все равно).

В бессоннице чудится полная чушь
И мыслям цена – пятак.
«Чей-то муж объелся груш…»
Но было-то все не так!
Не было там никаких груш,
А яблоко съела мадам!
Правда, при этом присутствовал муж –
Небезызвестный Адам…

Дождь за окном шуршит: «баю-бай».
Ворочаюсь в тишине.
Вскоре чета покинула рай,
Причем, по своей вине…
Да Бог с ними, с предками! Бог суров.
А вот икается – нам,
Хотя мы не лопали тех плодов…
Отсюда: «шерше ля фам»!

«Шерше…» дождь шуршит. Считаю слонов.
Чешуйки со ста карасей.
Но счет сбивают сначала Иов,
Потом проводник Моисей
(почти что Сусанин), Иона в ките,
Апостолов дюжина штук…

…Двенадцать созвездий горят в темноте
И в небе смыкают круг,
Когда-то прозванный «Зодиак»,-
Еще в добиблейский век…
Похоже, усну, когда свистнет Рак,
Купив прошлогодний снег,
Или Овен боднет Стрельца,
Или обвесят Весы.
 Или Дева, сев на Тельца,
Поедет к династии Цы…
Хотя, вот это - полнейший абсурд:
Зачем Европе в Китай?
Китайцы сами сюда везут
Кроссовки, костюмы, чай…

Ну и бредятина, в бога мать!
(Прости, Мария, меня!)
Но это пытка – пытаться спать,
А в голову лезет херня:
В кроссовках пустыней пылит Моисей,
Адам соблазнил Лилит,
Ева хлебает фруктовый кисель,
Иона в ките свистит
Какой-то шлягер. Авель воскрес
И взял псевдоним «Иванов»,
А вместо манны прямо с небес
Валится плов на слонов…

…Сижу и бессонно смотрю в темноту,
Которая смерти черней…
Архангел трубит и, как по мосту,
По небу - топот коней.
У всадников их не видно лиц,
Но все понятно без слов…

…Я падаю в бездну без дна и границ,
Без чувств, без мыслей, без снов…

ПРИСНИТСЯ ЖЕ

Мне снилась смерть. Точнее, я во сне
Был умерши, но не совсем, как в смерти,
А как во сне возможно быть вовне
Себя, когда сознанье бледно чертит
Кривую на экранах бытия,
Которая стремится стать прямою,
Сводя на «нет» твое земное Я
И тут же порождая Я иное…

Итак, я точно знал, что я усоп
И в то же время жив, причем настолько
Живой, что аж до кончиков усов
Живее не бывает. И поскольку
Я это все вполне осознавал,
То даже с любопытством (вы поверьте!)
Следил за тем, как фельдшер-коновал
Выписывал свидетельство о смерти
Тому, что так недавно было мной, -
Довольно автономной частью мира,
Который называется «земной», -
А нынче опустело, как квартира,
Откуда спешно съехал квартирант,
Оставив только старые газеты,
Ненужных тряпок ворох, галстук-бант
И старые счета в двери клозета…

Но фельдшеру на тонкости плевать:
Что смерть, что летаргия, что нирвана,-
Он ставит на свидетельство печать
И наливает спирта полстакана
Из сулеи с наклейкой «формалин».
Со скорбной миной сев на подоконник,
Степенно выпивает «за помин»,
Сказав при этом: «Будь здоров, покойник!»

И тут я просыпаюсь и встаю.
Немая сцена. Фельдшер в потрясенье
Хватается опять за сулею
И сипло шепчет: «Ну, за воскрешенье!»

(С)2006-2014