Как Сослан женился на Ведухе

            
                Из нартских легенд.

Сватался семь лет к прекрасной дочери Челахсартага
       сам Сослан, любя Ведуху, и отказывал семь лет
гордый дочкою родитель, Хиза сын. Однажды нартов
       пригласили Алагата. Дом для пира – лучше нет!

Во главе рядов сидели нарты знатные. С почётом
       первый ряд возглавил старший – ну конечно, Урызмаг.
Во главе второго ряда был Хамыц, Сырдона в третий
       посадили, все косились: «Знать, без хитреца никак!»

И от старших к младшим нартам здравицы волной катились,
       младшие для старших тоже много добрых слов нашли.
Пир в разгаре был. Заспорил вдруг Сослан с Челахсартагом:
       кто из них другого лучше. Но границ не перешли.
   
«Поклянусь отцом своим я, что во всём тебя сильнее,
       спляшем?» – «Что ж, готов, сын Хиза, чтобы разрешился спор.
Что в заклад поставишь?» – «Дочку! Выдам за тебя Ведуху.
       Чем Сослан рискнёт?» – «Бидаса шлем поставлю. До сих пор,

как известие о битве, сам взлетает быстрой птицей
       шлем на голову, и воин для меча неуязвим.
А впридачу меч и панцирь я поставлю, не жалея.
       Первым начинай, сын Хиза, плясуном ты стал каким,

скажут беспристрастно нарты. Гость почётный выйдет первым!».
       И пошёл плясать сын Хиза, и коленцем не одним
на земле блеснул; когда же он вскочил на стол, танцуя,
       то столкнул кусочек хлеба, расплескал рассол. Вторым 

показал своё уменье нарт Сослан. Волчком кружился
       по малюсенькому краю, но не шелохнулся хлеб,
и ни капли не пролилось ни из одного сосуда,
       со стола на стол прыжками восхищал, – лишь тот, кто слеп,

мог остаться равнодушным. Остриями вверх оружье
       гости подняли, и ловко заплясал на остриях
в танце огненном искусник, словно бес вертелся, лёгкий,
       не быстрей, чем он, колёса мельниц крутятся. В словах

засквозило восхищенье у пирующих, и долго
       так плясал Сослан. А чтобы завершить народный суд,
в зал хозяева приносят чашу чудную, златую,
       чашею Уацамонга редкостный сосуд зовут.

До краев наполнив ронгом, за четыре ручки держат,
       говоря, что тот, кто спляшет с чашею на голове,
не пролив ни капли ронга, будет лучший из танцоров.
       Первым вылетел сын Хиза; видят нарты, что нет-нет,

да и падает по капле ронг из необъятной чаши,
       уж не до краёв налито, хоть и пляшет хорошо.
Вновь её долив до верха, подали уже Сослану,
       с чашею Уацамонга гордо танцевать пошёл.

И ни капли не упало из необычайной чаши,
       а такой красивой пляски не видали никогда.
Прошипел сын Хиза нартам: «Если правды не услышу,
       кто из нас танцует лучше, пусть постигнет вас беда,

чтобы вам погибнуть всем бы!» – «Ну так слушай нашу правду:
       хорошо ты пляшешь, верно; лучший же танцор – Сослан,
выиграл он спор ваш». В гневе встал из-за стола надменный,
       отвязал коня, к Ведухе в крепость бурей ускакал.

А Сослан, друзей созвавши, за красавицей Ведухой
       поспешил к Челахсартагу, но ворота на замке.
Слову изменил сын Хиза, дочь свою упрятал дома.
       Нестерпимо вероломство, – бьётся жилка на виске

у Сослана, и решает: «Силой отобью Ведуху!»
       А домой вернувшись, громко он глашатаю велел
известить в селенье нартов: «Мы в поход через неделю
       выступим на крепость Хиза. Если кто не захотел

воина отдать Сослану, пусть раба ему готовит.
       Юноша навеки в рабство будет отдан домом тем!»
И готовить снаряженье для похода стали нарты.
       «В пятницу выходим!» – рады юный и седой совсем.

                ***

Горько сетовал табунщик: «Не могу пойти в поход я,
       не' на кого мне оставить табуны, так что ж, отдать
в рабство милую кровинку и единственного сына,
       в колыбельке он, под силу ли ему оружье взять?»

Духом пал и всю неделю плакал; днем и ночью, бедный,
       размышлял о злом несчастье, только вдруг услышал он:
«Не кручинься, лучше в войско отправляй меня к Сослану».
       «Если б мог в поход пойти ты, я бы не был сокрушён...»

Тут как потянулся мальчик, руки-ноги он расправил,
       затрещала и распалась на кусочки колыбель.
«Что-то я проголодался», – быстро хлеб готовит нана,
       равный росту ребятёнка, и кладёт ему в постель.

Съел его и вырос вдвое. «Вот сейчас гожусь к походу.
       Спешится Сослан – смогу я хоть уздечку подержать».
И большое войско нартов он догнал в пути. «Куда ты?»
       «Буду воином в походе!» – «Молод слишком воевать!

Поворачивай обратно – дело без молокососов
       обойдётся». – «Зря ты гонишь, думаю, что пригожусь:
как сойдёшь с коня на землю – подержу его уздечку».
       «Конь пуглив, уздечку вырвет, и тебя охватит грусть».

«Я схвачу его за чёлку». – «Чёлка может оторваться».
       «Я схвачу его за гриву». – «Ну а гриву оторвёшь?»
«Я схвачу его за уши». – «И они не из железа».
       «Конь имеет хвост красивый». – «Д-да, сюрприз преподнесёшь

ты коню – бесхвостым станет. И за что теперь удержишь?»
       «Как за что? Рукою сильной ногу заднюю схвачу!»
«А когда оставит ногу у тебя в руках?» – «Ну, если
       конь трёхногий не позорен для тебя, тогда молчу!»

«Не простой, однако, мальчик!» – принял, как бойца, ребёнка.
       Окружило войско нартов крепость Хиза, осаждать
начало её. Но крепко заперты ворота, стены
       столь прочны – не сдвинуть камня, осаждённых не сломать.

Время спешиться Сослану, на дитя коня оставил,
       стал в рядах друзей сражаться, воевать не привыкать!
Невтерпёж тому – пылает битва – всей душой стремится
       воинам придти на помощь, да коня куда девать?

Дерево согнул дугою преогромное, а после
       Цылана-коня за ноги к мощным привязал ветвям,
примотал уздечкой плотно голову его к вершине.
       Конь взлетел повыше леса, и висит, как сом, в сетях.

Разыскал малыш Сослана. Вопрошает он: «Куда ты
       дел коня?!» – «Привязан крепко, никуда не убежит.
А меня пусти сражаться». Своего коня увидел
       нарт на дереве высоком, так на солнце и блестит.

«Замечательного друга я нашёл себе!» Всё просит
       юный, нечего поделать, – соглашается Сослан.
Говорит ребёнок: «Видишь – выше крепости враждебной
       есть утес высокий Чёрный, для победы нам он дан.

Влезу на утес и стану разбивать своею пяткой,
       падая, начнут обломки крепость Хиза разрушать.
Но Челахсартаг стрелою, кованной Курдалагоном,
       попадёт мне прямо в пятку, упаду с утёса. Знать

должен ты: недопустимо для меня земли коснуться,
       подхвати. Держа покрепче, через семь неси ручьёв.
И тогда твоё желанье бог исполнит, оживу я
       и разрушу крепость Хиза. К испытанию готов?

Но запомни: коль уронишь или если не сумеешь
       через семь ручьёв пробраться, – в тот же миг погибну я,
и из твоего похода вовсе ничего не выйдет.
       О красавице Ведухе будешь вспоминать, скорбя».

Он своею пяткой начал разбивать гранит утёса.
       Веером летят осколки, крепость забросали сплошь.
И стрелу Курдалагона в мальчика пустил сын Хиза,
       в пятку детскую вонзилась. «Вот и славно: упадёшь!»

Словно сноп, малыш скатился, но раскрыл большую бурку
       нарт, поймал в неё ребёнка, – не коснулся тот земли.
И к себе прижав, помчался, перескакивая воды –
       три ручья уж миновал он, и четвёртый не вдали.

Вдруг старик идёт навстречу, ветхую несёт котомку,
       а под мышкой вилы-древность, сломаны на них зубцы.
«Ты куда так поспешаешь? Слышно, крепость Хиза пала,
       уж, небось, добычу делят, ай да нарты, молодцы!

Да, перепадёт на старость, может быть, и мне немного.
       Ты как будто на Сослана смахиваешь, с мертвецом
что же возишься? Ведь этак и красавицу Ведуху
       кто-то у тебя похитит», – с хитрым говорит лицом

не старик, Сырдон коварный. Но задачу выполняя,
       мчится нарт, через четвёртый он перескочил ручей.
Мальчуган пошевелился; пятого ручья преграда
       позади, – услышал: бьётся сердце детское. Зачем

останавливаться нарту, он шестой ручей минует
       и торопится к седьмому, изо всех несётся сил.
Вдруг идёт и сито держит вовсе дряхлая старуха:
       «Не Сослан ли? Что ты мешкал – хоть бы у кого спросил:

взяли нарты крепость Хиза! Брось-ка ты возиться с мёртвым,
       ведь похитили Ведуху! Я-то доберусь туда,
из богатой их добычи уж урву себе кусочек».
       Раз так женщина сказала, то не ложь, не ерунда!

Дрогнуло Сослана сердце, и не распознал Сырдона
       шутки гнусные. Что делать? Бурку быстро разостлал,
положил туда ребёнка, к войску своему помчался.
       Видит: крепость не отбили. Он обратно побежал,

понял, что обманут. Поздно! Уж успел землёй мертвящей
       мальчика Сырдон посыпать, в одночасье умер он.
Не помочь... Домой, в селенье тотчас нарт отправил войско.
       Люди Хиза брали воду из источника. Умён,

сам у родника улёгся, притворился мёртвым, даже
       весь червями он покрылся. Водоносы, увидав
неживого нарта, тут же доложили сыну Хиза,
       и Сослана тот мгновенно по рассказу угадал.

Не поверил в смерть Сослана: «Притворяется, не умер!»
       «Храбреца хочу увидеть!» – девушки в горах горды.
«Не ходи – тебя поймает!» – «Но не тронет», – и спустилась
       к роднику горянка смело, зачерпнула в нём воды.

Как Сослан сдержался, люди! И ресницы не дрожали.
       Упрекнула дочь сурово: «Постыдился бы, отец!
Даже мёртвого боишься так, что подойти не смеешь,
       значит, был меня достоин и отважен молодец.

Почему меня не выдал за него? Теперь не встречу
       лучше никого!» – «Да хватит причитать, не умер он!»
Приказал сын Хиза вертел докрасна калить подольше
       и воткнуть Сослану в пятку: «Пошевелится, пронзён!»

И от пятки до колена вертелом пронзили ногу
       раскалённым слуги нарту. Эту боль герой стерпел
и не шевельнулся. Всё же в смерть Сослана не поверил
       осмотрительный сын Хиза, он понюхать захотел

вертел и воскликнул: «Жив он, богом проклятый, не умер!»
       «Что такое говоришь ты? – с возмущеньем дочь кричит.
– Даже малая колючка в ногу влезет, кто ж не охнет,
       а ему вонзили вертел раскалённый, – и молчит!

Если жив и боль такую перенёс, не шелохнувшись,
       то какой другой достоин был бы нарт моей руки?!»
И из крепости Ведуха к роднику опять спустилась,
       подошла к Сослану близко. «Воды быстрые реки

приняли б меня, чтоб только ты, Сослан, живым остался!
       В тяжких отошёл страданьях, горькая моя судьба...
Из несчастных нет несчастней, как не пожалеть – бесславна
       гибель», – и Ведуха стала по щекам хлестать себя,

причитать, как по покойнику из рода. Очень трудно
       было сдерживаться нарту, но остался недвижим.
Увидал сын Хиза – в крепость дочь вернулась невредимой,
       и не утерпел, подался посмотреть, как враг лежит.

Осторожно крался, тихо, вот приблизился вплотную.
       Лопнуло терпенье нарта, бросился, как ястреб, он,
и Челахсартаг в испуге устремился от Сослана
       ко спасительным воротам. Нарт настиг его, мечом

снёс полчерепа, но все же убежал клятвопреступник,
       скрылся в крепости. Оттуда закричал: «Продолжим бой
насмерть мы через неделю, а пока Курдалагона
       попрошу, он мне залечит голову своей рукой!»

И Челахсартаг поднялся в небеса. Кузнец умело
       выковал ему из меди крышку черепа. Надев
сыну Хиза на открытый край блестящую покрышку,
       в тупике кузнец: а как же укрепить? И нараспев

стал советовать сын Хиза: «Принеси стальные гвозди».
       «Ну, приколочу снаружи, как загнуть мне их внутри?»
«Беспокойства тут не вижу: стукнешь ты – я буду кашлять,
       гвоздь загнётся, как и нужно. Приступай-ка: раз, два, три!»

Так был вылечен сын Хиза. День пришёл для поединка.
       Стал Сослан молиться богу: «Бог богов, мой светлый бог!
Если хоть зачем я нужен, солнце пусть лучи направит
       лысому на темя, чтобы череп от жары потёк!»

Сел на солнышке сын Хиза, дожидается Сослана.
       Ждёт-пождёт, а солнце жарит, и сгорел под медью мозг.
С места не сходя, он умер, и Сослан увидел это.
       «Твой отец погиб, моя ты!» – думал, будет море слёз

у красавицы Ведухи, а она дает согласье,
       но условие такое: «Выстроим красивый склеп,
прах отца в нем похороним». Склеп готов Челахсартагу,
       тело мёртвое надёжно в нём укрыто. Просто слеп

от любви Сослан: «Готово. Твоему отцу покойно».
       «Как отец мой похоронен, посмотреть хочу сама».
«Что ж, взгляни, пойдём», – и нарту невдомёк, что замышляет
       от большой беды Ведуха. Знать бы, что она, черна

от отцовской смерти, прячет ножницы в рукав широкий.
       Их булат вонзила в сердце, замертво упав на труп.
И Ведуху рядом с мёртвым положил Сослан, печалясь:
       «Горя горше нету в жизни. Разве был я ей не люб?!»

Сколько лет он добивался этой девушки, а смерть с ней,
       чёрные крыла взвивая, разлучила в краткий миг.
Безутешный, от любимой, дорогой своей Ведухи
       третьи сутки не отходит, горя глубину постиг.

Вдруг увидел: извиваясь, длинная змея к Ведухе
       подобралась, на две части разрубил её Сослан.
Хвостовая половина неподвижною осталась,
       половина с головою быстро в норку уползла.

Наблюдает – что же дальше? Видит: вот и появилась
       часть змеиная из норки, бусину держа во рту.
Светлой бусиной потёрла место, что мечом рассёк он,
       и срослись две половины. «Волшебство! И я приду

с этой бусиной на помощь, оживлю мою Ведуху», –
       и мечом Сослан ударил по змеиной голове.
Насмерть поразил змею, из пасти вынув бусину большую,
       к ране приложил у сердца. «Ах, спала я целый век!»

«Верно, долго, очень долго!» – счастлив, и невесту вывел
       он из каменного склепа да привёз к Шатане в дом.
Весело зажил в селенье нарт с красавицей Ведухой,
       свет и радость вместе с нею поселились в доме том.



«Пир нартов». Картина художника Махарбека Туганова.