Продолжение следует

У меня нет ничего кроме волчьего имени и желанья подставить кому-то плечо. Молод был и скулил: «забери меня»; лишь бы только хозяин гнилым кумачом не гнушался у ног своих выстелить коврик…
Молод был, так же глуп и наивен. И теперь, грустным взглядом окинув свой дворик, понимаю, что был им всегда противен, как сейчас мне противен их барский фарс. Если им Земля родина, мне, явно, Марс. Всё сидят по хоромам, в тепле и уюте, ну а если в пути, – непременно в каюте. У штурвала стоять – «не наше, мол, дело», и в оковах грести - «не под стать». От стола до стола несут своё тело, только думая, как бы кусочек урвать самый лучший… И давно я, признаюсь, замыслил бежать, раздувал огонь в жилах… Парус духа потухшего, наконец, удалось мне поднять.

Вот, в таверне портовой сижу и молчу. И не то что бы не с кем заговорить, рома выпить, трубку старую раскурить, но я просто не знаю, с чего начать, да и точку поставить никак не сумею. Видно, это мой крест: всю жизнь продолжать путешествия, взламывать новые двери, и всё дальше от дома, к чужим берегам уплывать. Смысла здравого мало, лишь чутью зверя, мне, привыкшему доверять, век скитаться. Правда, теплится слабая, но, всё же, вера, что найдётся мой дом, где смогу остаться и с таким же, как я, свой век доживать. Но, увы, лишь в надежде мое утешенье. Я устал, раз за разом – провал, и с годами больнее паденья. Да и злее становится мой оскал…
Кто захочет такого дикого, неприступного приручать? Я так долго мечтал стать безликим и вольным, что на том, кем являлся, поставил печать. Не сорвать её лестью, обманом и болью; мне к подобному не привыкать. Но какая-то часть во мне всё ещё стонет и мечтает хоть раз в своей жизни познать эфемерную нежность дыхания, тёплых рук осторожность касания, нерушимую связь без оков, искренности и понимания без банальных и пошлых слов.

Да, я сошёл на сушу, но земля из-под ног убегает. В полнолуние волчью душу мрачным ликом  своим терзает та, что путь освещает в ночи. И от прошлого – со всех лап, глубже в чащу… «Молчи… Сохраняй в себе человека…» - только мыслью накладывать вето на звериный инстинкт бесполезно. Тьма лесная, окутав любезно от назойливых и любопытных, позволяет сбросить все маски. Вот стою на вершине холма, на широком открытом пространстве и взираю на мир без опаски кем-то узнанным быть, нечаянно увиденным. Глотнув воздуха свежего, с  упоением выть, петь не о чем-то обыденном, но сакральный смысл хранящим. Оставаться собою, молящим у небесной Луны и святого Огня:
«Сбереги Его от жестоких господ, от болезней, лишений и прочих невзгод.
Сохрани Его, для меня.»