Роман Сашка Отрывок Грехопадение

Сашке последнее время жилось, по личному его разумению, хорошо.  Почти каждую ночь проводил он в кампании бесшабашных мальчишек. Кампания отправлялась в недалёкий лесок, где рассаживалась на пни и поваленные деревья, пила водку, вино и орала песни под Сашкину звонкую гитару. Он имел уже собственную гитару, купленную в магазине.
В их кампании появилась девчонка лет пятнадцати. Имя её было никому ни известно, у неё была кличка «Седая», и она отзывалась на неё. «Седая» была девчонкой миловидной и стройной, волосы – натуральный лён, за которые и наградили её этой кличкой. Сашка с первого же дня знакомства не мог отвести от неё глаз. И она, когда он бренчал на гитаре, присаживалась с ним рядом, обнимала его и ласково перебирала его жёсткие волосы. Ему было приятно.
Но уже на третью ночь случилось вот что. Было много вина. «Седая» пила наравне с подростками. Когда все уже опьянели - кто качался, а кто и падал, мальчишки начали, как бы шутя,  её раздевать, попутно ощупывать грудь, которая приметно округляла её блузку. Она, совсем уже пьяная, хихикала и не очень сопротивлялась, а наоборот, стала совать руку мальчикам в штаны. А те, опьяневшие, как мухи, обступили её и, суетливо и мешая друг другу, уже по серьёзному, стали раздевать её совсем. Кто-то оголил её упругую грудь, кто-то стянул с неё трусики. Сашка окаменел,  тараща глаза на оголённую девушку – в первый раз он видел обнажённое женское тело, ослепительно прекрасное. Возбуждённая кампания, видимо, одуревшая от доступности её, - она уже лежала на постеленном кем-то пиджаке, - склонилась над ней. Кто мял ей грудь, кто разбросанные в стороны ноги. «Седая» сначала хихикала, но вдруг притянула к себе самого рослого паренька, обхватила  его  ногами и, попискивая и похихикивая, расстегнула ему ремень на брюках. Сашка видел её побледневшее лицо, по которому пошли алые пятна. Потом увидел, как паренёк  задвигался на ней, шумно выдыхая воздух. Он понял, что  происходит, и воспринял это, как нечто, перешагнувшее за край, за которым жуткая темнота. Подросток встал, пьяно пошатываясь и криво улыбаясь. Она продолжала лежать, чуть двигая коленями. Поднявшийся подросток кивнул на неё  стоящему рядом белобрысому мальчишке, и тот, мутно глядя и туманно соображая, что делает, спустил с себя штаны до колен и полез на неё.   Сашка, схватив гитару, вскочил и, не помня себя, быстро подался прочь, вдогонку услышав чей-то  насмешливый окрик.

                2

            Несколько ночей Сашка сидел дома. Увиденное накануне стояло кошмаром перед  глазами его, то преступно возбуждая, то рисуясь отвратительной картиной.  Пока он отсиживался,  дружкам его было скучно без гитары. Заскучал и он без пьяных весёлых посиделок. И вот он снова появился в леске. «Седая» была там.  Сашка, не смотрел на неё, а присел на пенёк и забренчал на струнах. Пацаны заорали песни, довольные возврату музыки, зазвякали стаканы. А «Седая»  поглядывала на Сашку и не пила. Но это уже никого из мальчишек не волновало: похоже, её здесь за минувшие  ночи не раз…. Это понял Сашка, когда без всякой суеты белобрысый паренёк бросил на траву пиджак и кивнул на него «Седой». Она взглянула косо на переставшего играть Сашку. Он смотрел на неё и думал: «Не пойдёт, меня застесняется…» «Седая», и в самом деле, не двинулась с места. Но вот старший из подростков подошёл к ней с бутылкой вина. «Выпей, а то скисла совсем, а так здесь не положено» - скривив улыбку, он  всунул ей в руку откупоренную бутылку. «Седая» опустила глаза в землю, потом, вдруг вскинув голову, приложилась к бутылке. Паренёк стоял рядом и улыбался. И тут произошло то, что никто не ожидал. Сашка  оказался около девочки и, выхватив у неё бутылку и, кинув  прочь её, схватил её руку и дёрнул со всей силы так, что девочка, вскочив, поневоле обняла его, чтобы не отлететь в сторону.   Секунду они стояли обнявшись. Он на миг растерялся, а потом  оттолкнул её и выдохнул:
- Ух, падла! Подстилка подзаборная!
Пацаны  застыли. А тот, кто стоял рядом, в страхе отступил невольно. Но скоро и он и остальные опомнились, и все  придвинулись к Сашке, угрожающе, но не особенно решительно, помня, что этот гитарист сбежал из колонии и наверняка не ходит без ножика.
- Вот что, - бесстрашно  возвестил Сашка. - Мы  уходим. Возражения будут?
- Как уходим…  – чей-то голос.
- Вот так. И мешать никому не советую, - оборвал голос Сашка и поволок «Седую» в сторону, попутно прихватив гитару и искренне удивляясь, что ему дали  легко уйти.
Но он чувствовал в темноте злые взгляды. « Если бы были чуть пьяней, накинулись бы обязательно» - подумалось.  Когда они отошли шагов на триста, он высказался: 
- Наверно, тащатся сзади. Напасть если осмелятся, то не пожалеют и тебя.
Она в ответ вложила хрупкую ладошку в его руку,  и они побежали на огни города.   Вот и светлые фонари окраинной улицы. Сашке, при свете фонаря, бросилась в глаза красота белокурой девушки: на плечи скатились волнами её белые волосы,  тонкие  черты юного лица были правильны. Вдруг залаяла собака. Они перешли на шаг, тем более, что  Сашка стал задыхаться – результат, видно, неумеренного курения.
Пацаны их не преследовали. Беглецы остановились и стояли близко лицом друг к другу, обмениваясь взглядами так, как будто встретились впервые. Молчали. Сашка мог стоять так до утра: ему было впервые так хорошо! Но она протянула к нему руки, обняла и крепко прижала к себе. Маленькие и твёрдые груди пронзили его зноем,  он чувствовал это;  детская ручка её погладила ему плечо.
- Можно тебя поцеловать? – задохнулся от волнения Сашка.
Она покачала головой, шепнув:
- Нельзя.
- Дура! – неожиданно для самого себя брякнул Сашка.
Она хихикнула и, охватив рукой его затылок, впилась губами в его рот. А другая её рука, пока длился долгий поцелуй,  нырнула вниз, под ремень его брюк.
- Ты что… – освободив рот, дёрнулся Сашка.
Но её горячая ручка была дерзкой и осталась у него под резинкой трусов. Пламя запылало и поползло к ногам и животу его.   
- О-о-о, ты  очень сильно хочешь… - зашептала она.
Отстранившись, она потянула его за собой к лавочке, на которую наклонились ветки малины – лавочка касалась палисадника большого дома. Они сели, обнявшись. Сашка почувствовал рядом с собой опытную женщину, которая заманивала его в неизвестность.
- Сашенька, - зашептала она, - у меня ни с кем такого ещё не было, с ума схожу. Зачем я тебя встретила…
Он посмотрел прямо ей в глаза – они были правдивы, в слезах. Он притянул к груди её голову и заговорил жарко:
- Давай вот здесь, вот на этой скамейке, дадим клятву: никогда не бросать друг друга до самой могилы. Я клянусь!
- Милый Саша, - зашептала она грустно, опустив глаза. - Ты ведь не знаешь меня, и даже как звать не знаешь… Давай, для начала, познакомимся. Я Зося.
- Зосенька, родная…
- Да погоди, Саша. Я заметила там, что тебе очень жаль меня. Ну и жалей. Тебе всего-то четырнадцать лет, а я и в самом деле седая в свои пятнадцать. И  меня никто кроме тебя меня не жалел… Только у нас ничего с тобой не получится.
Она вдруг зарыдала, отстранилась от него и ткнулась лицом в ладони. В эту минуту Сашке она показалась ребёнком – беззащитным, обиженным. Но «Седая» вдруг выпрямилась, вытерла слёзы рукой и встала:
- Пошли ко мне.

Уже скоро они подошли к её дому, который был пародией на крестьянскую избу: перекошенный, с маленькими окнами. Дверь  была не на запоре. Из узких сеней пахнуло мочой и блевотиной.
- Не дом, а помойка, - сказала, как будто оправдываясь, Зося.
В кухоньке, на полу, валялся вдребезги разбитый стакан; рядом со столом лежала опрокинутая табуретка; в центре валялась тряпка; близ печки ютился диван под серым покрывалом, с большой подушкой.
- Мне, Саша, получить бы свидетельство за семь классов,  я ведь учусь на пятёрки, - кивнув на бардак, сказала Зося.- Тогда сразу уеду на Север.
Он поставил на ножки табуретку, сел. Зося налила в стаканы тёплый чай из чайника, сняв его с  края плиты, высыпала из кастрюли в цветную тарелку холодную картошку, поставила на стол банку с капустой.
- А давай вместо чая выпьем понемногу, у меня что-то сильно голова затрещала, - сказала она и вытащила из шкафа начатую бутылку водки.
Вылив в чайник чай, она налила по полстакана водки. Выпили и закусили картошкой с капустой. 
- Мать моя – дрянь, - сказала она, опустив голову. - Всё из-за неё и началось.  Ещё выпьем?
Выпили, бутылка покатилась по полу.
- Где твоя мать? – спросил Сашка, чтобы что-нибудь спросить; голова его кружилась.
- На работе. Она у меня в будке на переезде дежурит. Притащится утром. – В глазах её блеснули искорки.
Она пересела на Сашкин табурет, склонила голову на его плечо.
- Это из-за мамаши сделалось так, что у меня никогда не будет детей. Врач мне сказала. – Зося ласково взглянула на него. – Ах, Сашок, был бы ты моложе, я бы увезла тебя на Север, как сыночка. Не представляешь, как я ждала тебя с гитарой там, в лесу. Одного тебя  ждала.
- А я спешил, чтобы на тебя  посмотреть! – воскликнул Сашка. Он стукнул себя в грудь. – Ты же здесь у меня, понимаешь!
Он пылко потянулся к её губам. Зося сразу откликнулась и стала сама целовать его лоб, уши, щёки, повторяя за каждым поцелуем: «Прости, прости…»
- Что ты, Зосенька, за что же тебя прощать?
Поднявшись, она за руку повлекла Сашку в комнату и подвела к широкой кровати.
- Прости, что я,  такая,  буду у тебя первой…
Она присела на постель, за собой потянув Сашку.
- Сколько я помню себя, здесь всегда спали пьяные мужики, и с ними моя мать;  по двое, по трое с матерью укладывались. Пьяные, они в губы меня целовали и с ней ложились, и творили с ней такие дела прямо у меня на глазах... – Она прижала Сашкину руку к губам и поцеловала. - Мне было тринадцать лет, когда однажды вечером, один, молодой, силком напоил меня и до утра уговаривал расслабиться и помочь ему лишить меня девственности. Я была тогда в угаре пьяном, плохо помню, как и что было…  Он, конечно, добился своего. После этого стали пьяные мужики и ко мне лезть по двое, по трое... Здесь я не хочу с тобой. Пошли на диван.
Возвратились в кухню. Зося присела на диван. Дальнейшее Сашка воспринимал, как во сне, в каком-то тумане. Она, поглядывая на него пьяными округлившимися глазами, неторопливо освободилась от блузки, юбки, лифчика, белых трусиков; оголившись, она потянулась к нему и помогла ему раздеться. Он понимал, что нужно раздеться, но делал это больше автоматически, не отрывая глаз от её тела, ослепительно белого. Она – голая, он – в трусах. Она отстранила его от себя и стала мизинцем водить по его  груди, животу. Он  опустил руки, совершенно не зная, куда их деть. А она вдруг опрокинула его на спину и, изогнувшись станом,  стянула  с него трусы. Он от стыда зажмурил глаза и попытался прикрыться ладонями, но она, отбросив его руки, села на него. Он, со страхом, ничего не чувствуя, кроме толчков её, смотрел на её волосы, падающие на его лицо, и вдруг ощутил наполняющее тело блаженство, он даже сжал зубы, чтобы не закричать.  Пока он ощущал это, она восторженно смотрела ему в лицо, понимая, что видит первое в жизни удовольствие мальчика. Потом она опрокинулась на спину и вытянулась. Он лежал, потрясённый случившимся.
- Понравилось, вижу, – сказала тихо. – Вот и ты  начал… - В голосе то ли насмешка, то ли печаль. И шепнула ещё:- Тебя, Сашенька, будут бабы любить, поймёшь потом, за что.
Он молчал, как будто осмысливал случившееся. Так было недолго. Зося горячей рукой потянула к себе его ладонь и, воркующее, прошептала:
- Погладь мне грудь, трогай…
Он сжал пальцами по очереди её жаркие мячики и через мгновение ощутил нахлынувшее желание; она это поняла и притянула его к себе,  согнув в коленях ноги и зашептав: «Не торопись, милый мой мальчик… Вот так… Работаешь хорошо, хорошо… Прижмись ещё, ну, давай, давай, до конца, до самого…». И снова, в минуты его блаженства, она холодно-внимательными глазами смотрела ему в глаза и улыбалась. И это ещё повторялось...  Потом они уснули.
Он проснулся от шума шагов. Было утро. Приоткрыв глаза, он увидел широкого мужика, который, не обращая внимания на лежащую парочку, распечатывал бутылку водки. Выпив  полный стакан, аппетитно захрустел капустой. Зося тоже проснулась, протёрла глаза.  Здоровяк с недобрым прищуром взглянул на неё. Сашка перетрусил, посматривая то на пришельца, то на Зосю. А верзила не удостоил вниманием Сашку и, когда тот вылез из-под одеяла и стал поспешно одеваться, он, шатаясь, подошёл к дивану и упал на освободившееся место. Зося цепко обняла его бычью шею. Сашка уже в дверях слышал, как заскрипел диван, а Зося застонала восторженно: «О-о-о…» Поняв, что эта девонька неисправима, он вышел на свежий воздух и почувствовал, как вместе с тухлым воздухом кухни исчезла и его детская любовь, а вместо неё осталось отвращение, хоть оно и подслащалось приятными минутами первой в его жизни ночи.