Ни шагу назад...

Ночь в горах наступает быстро. Как только солнце скроется за высокие горные вершины Памира, огромная тень покрывает село и вечерняя прохлада врывается в незапертые двери домов. С каждой минутой небо все темнеет и темнеет, пока не наступит ночь с яркими, кажущимися здесь неимоверно большими, мерцающими звездами.
 
Старый Бейдомир любил это время, когда все домочадцы собирались вокруг него на ужин. Дети, набегавшись за день, устало лежали на краю ковра в ожидании, когда мать пригласит всех к ужину. Запах варившегося риса с мясом давно уже окутал весь дом, возбуждая у всех аппетит. Но никто не торопился.
 
Дедушка Бейдомир восседал во главе белоснежной скатерти, накрытой молодой женой его любимого внука Рахотджана поверх старого ковра, и пока он первым не преломит горячую лепешку, никто не притронется к пище. Так было принято здесь веками, и никто не думал менять что-либо в этих заведенных, еще далекими предками порядках.
 
Несмотря на свои преклонные годы, старый Бейдомир был еще полон сил и старые раны, полученные на войне в далекие сороковые, уже давно не беспокоили, словно забыли о нем. О войне он говорил часто, с ней были связаны его самые яркие воспоминания. Все домочадцы уже неоднократно слышали его повествование, как его, молодого, неопытного воина, вместе с тысячами таких же юношей, наскоро прошедших двухнедельный курс молодого бойца, выгрузили после многодневного переезда в далекой российской степи, недалеко от Москвы, к которой рвались немецкие танки.
 
Вокруг было настолько пустынно, что, казалось, на многие километры здесь вообще нет никакого жилья. Семь человек были из их аула, и ни один из них не говорил по-русски. Было начало ноября, холод стоял страшный, но всем было немного весело, как бы это странно ни звучало.
 
А потом началось, что-то страшное! Стреляли все и отовсюду, стреляли много дней подряд, днем и ночью. Рядом с Бейдомиром сражалось и умирало много людей. Говорили они на разных языках, но понимали друг друга, ибо на войне есть только один язык - язык доброты, взаимовыручки и доверия, без которых ни одно сражение не будет выиграно. Уже в первые месяцы погибли пятеро его односельчан, только он и умерший три года назад Хосров вернулись в родное село. Правда, Бейдомиру повезло меньше - там, под Москвой, он дважды был ранен, один раз тяжело, и ныли эти раны долго, напоминая ему об этих страшных днях.
 
После войны, особенно, в семидесятые-восьмидесятые годы, его, Бейдомира, часто приглашали на различные мероприятия, где он рассказывал школьникам о тех днях, сражениях и всегда особенно подчеркивал, как помогали друг другу бойцы, и не было у них различий ни по национальности, ни по религии. Рассказывал, что самым счастливым днем у него был день, когда он вел по улицам Москвы пленных немцев, тех самых, которых он и его погибшие односельчане ценой собственной крови остановили на подступах к столице…
 
Сразу после ужина, он вместе с женой садился перед телевизором. Жена его, Салтанат, сильно хворала, но каждый вечер садилась с ним рядом и слушала новости из далекой России, особенно про погоду в Москве. Уже год как их внук Рахотджан был там, работал на стройке. Он был хорошим внуком, окончил сельхозинститут, был агрономом, но после развала колхозов в селе не было работы, а после смерти от простуды отца, сына старого Байдомира, ему пришлось взять всю заботу о семье на себя. Сегодня в Москве погода была хорошей и внуку не будет сегодня холодно.
 
Старик уже хотел встать, чтобы уйти в свою комнату, как что-то на экране его насторожило. Как в те далекие дни его молодости, и сейчас по московским улицам вели толпу каких-то людей. Странно шли эти люди, гуськом, держась друг за друга, опустив голову, и погоняли их люди в мундирах. Только собак еще не было. Старый Бейдомир не мог понять, что там происходит, кто эти люди, как вдруг камера выхватила из толпы одного человека и крупно показала его глаза.
 
"Рахотджан!" - вскрикнула Салтанат и испуганно посмотрела на мужа.
 
Старик побледнел, глядя в глаза своего внука. В этих глазах не было ничего, в них не было боли и обиды, не было страха и ненависти, не было ничего, кроме усталости и большого стыда. А диктор что-то говорил о нарушениях миграционных норм, каких-то законов и о выдворении этих людей из страны.
 
Больше никогда не будет старый Бейдомир интересоваться погодой в Москве…
 
Шатаясь шел он в свою комнату и как вкопанный остановился на пороге. На всю стену, напротив его постели, уже более шестидесяти лет висела его самая дорогая реликвия - пожелтевший от времени плакат " НИ ШАГУ НАЗАД, ЗА НАМИ МОСКВА!"…(c)