Никогда не смотри на меня

Никогда не смотри на меня.
Мои глаза – я знаю – это два херувима.
У одного из них меч мёда.
У другого – меч молока.
Я видел ангелов семи церквей:
Их бегство зимой засосало смерчами мёда
И они рассыпались золотом
По моим кругосветным лесам,
Летящим по внутренностям неба,
Оцепеневшего от безраздельной любви и вечности.
Я видел, как парили непостижимыми изумрудными существами
Ядерные взрывы в молоке,
Фрагментируя облик скульптурного холода,
Прорывающегося из кокона гетеросексуальных измерений,
Единого Млечного Ледника.

Никогда не смотри на меня.
Вот, я распростёр свои руки в сеяние и жатве:
Они летят, как стаи, покровительствующие саранче,
Увлекаемые сплошными, но непривычными мирами воздуха;
Радужными и калейдоскопирующими мирами воды
В зазеркаленном пространстве граней
Истин-близнецов, симпатизирующих
Неунимающемуся Абсолюту;
Мирами суши, поросшими виноградом и тернием,
Объятыми пламенем пожаров,
Но не сгорающими в них.
Пшеницей, так же, и плевелами,
Чья брезгливость с хладнокровием жнеца
Не сводит глаз с затмения начал и окончаний,
Просвечивающих тускло сквозь завесу
Бесцеремонных сеятелей предвиденной утраты
Ладоней под серпом.

Никогда не смотри на меня.
Я ходил по железу и камню
И вино на их свадьбе в каждом глотке
Растекалось во мне, засыхало и трескалось.
После чего поднималось ввысь
Вечно невыспавшимися голубями
Со стёршимися клювами от оливковых ветвей
И других мореходных значений.
Они несли их к ковчегам,
Что меня удивляло:
Я не знал, что так полон спасения…
Но я теперь в лихорадке.
Я говорю восемнадцатью голосами сразу,
Но от одного из них меня тошнит.
Это голос неосведомлённого старика-Икара,
Жалующегося одновременно на огонь и на воду:
Бедолага был сначала сожжён,
А после – утоплен.
Но я не виню его ни в чём,
Кроме, разве что, одного: однажды
Он посмотрел на меня.
2012.