Записки из храма Александра Невского

                "Тагил - место рождения души!"
                (восклицание однокурсника)

               На фото храм Александра Невского, г.Нижний Тагил


   
 
         *  *  *
5 октября 1992 года

Первый день в Александро-Невской.

- Матушка Феодора заболела? Надо её проведать.

Поднимаемся на второй этаж с З.Г.. В келью. Какая она, матушка Феодора? Мне представляется образ чёрной Пистимеи из сериала "Тени исчезают в полдень". Что-то сухое и неприступное. Входим. Личико в платочке. Ясные усталые глаза. Попытка приподняться на кровати при виде входящих.
- Нету. Уже лучше. ( Так она говорила "нету" вместо "нет").

Речь спокойная. Неспешная. Голос - один в один совпадал с тональностью и интонациями Галины Владимировны Голынец, преподававшей нам на искусствоведческом отделении университета историю Русского искусства. Я сразу успокоилась.

           *  *  *


- Людмила? Ты мне икону отреставрируешь? "Троеручица". Нашла её на чердаке, давно, стала протирать от пыли первой попавшейся тряпкой, она на моих глазах
потускнела. Пропал образ. Я стала молиться, просить прощения. Чистым полотенчиком протёрла. Просветлела.

  Я беру икону из рук матушки Феодоры. Небольшая, в киоте. Старинная.

- А почему "Троеручица"? Потому что три руки, видишь? Третья внизу, из серебра. У нас, в храме, такая большая висит. У отца Моисея спроси, он знает.


           *  *  *

Отец Моисей не ходил, летал. На лице всегда была улыбка. "Как приклеенная" ,-
сказала З.Г. А я подумала:"Человек из девятого века. " Потом оказалось - из первого.
- Вы веруете в Господа нашего Иисуса Христа?
 И взгляд в упор, как с картины Крамского. Что я могла ответить?
- Верую.
А сама вспомнила, как я сдавала "Историю христианства". Ничего не знаю. Завтра экзамен. Девчонки с архитектурного сказали:"Людка, не рубись!" Сижу в общаге на полу и слушаю рок-оперу "Иисус Христос - суперзвезда". А утром иду сдавать экзамен. Сдала. Как, не помню.


           *  *  *

Я ходила в брюках и без платка. Ведь я не была прихожанкой.

 Я работала в иконописной мастерской, организованной ребятами из художественного училища при храме.
 Ни в начале, ни после, я не услышала от матушки Феодоры ни одного замечания по поводу моего внешнего вида.
 
- Моя красавица!

Вот это помню.

            *  *  *


Мне встречались противные верующие. Очень похожие на тех, из фильма "Колдунья".
Я не знала их имён. да и не узнаю. Про таких м.Ф. говорила:"И долбают, и долбают..."

Зато помню дерево, полное свиристелей. Счастливое, поющее дерево. И мы на остановке автобусной прыгаем от холода на одной ножке - м.Ф. и я. М.Ф. - под 60, мне - в два раза меньше.


            *  *  *

При храме был дурачок Антон. Здоровый увалень. Мог завести кого-угодно с пол-оборота.

- Что, Люда, ты себя правильной считаешь?

За столом. Напротив меня. И ест кашу. Не знаю, что сказать.

         
            *  *  *

Нужно тащить тяжёлую канистру. Антон кричит:"Люда! Тащи!"

- Я же не лошадь!

- Ты лошадь!

Зачем существуют такие дурачки? Спрашиваю у матушки Феодоры.

- Затем, чтобы мы видели свои немощи.


             *  *  *


Кочегар Женя Небольсин. Сидит вечером на кухне у матушки Феодоры. Грызёт леденцы. Скорость. с которой он их поглощает, поразительна.

- Люда, хрум-хрум. Я хочу стать путешественником. Хочу весь мир объездить. Хрум-хрум.

Утром. Где Женя?

В стоматологии.


         *  *  *


В храм привезли серые солдатские шинели. Кочегары Женя и Дима теперь стали похожи на красноармейцев.

Женя лежит на лавке в трапезной в шинели и храпит.

- Женя, с тебя можно писать убитого красноармейца, не хватает лишь в груди штыка. Не храпи!

             
         *  *  *


  Иконописная мастерская на первом этаже. Кельи монашествующих - на втором.
 
  Матушка Феодора, матушка Раиса и отец Моисей -духовные чада архимандрита Кирилла Бородина, тогда ещё здравствующего, в 1992 году. Архимандрит Кирилл прошёл карагандинские лагеря.

  А я совсем недавно узнала, что такое Карлаг.

         *  *  *

   
  Наши ребята в храме делают мозаичный пол. Кругом плитка, извёстка.
Хожу, спотыкаюсь. Стены полупустые. Купол огромный. Вспоминаю - "система парусов". Как нам объясняла её в училище преподаватель истории искусств Людмила Петровна Перевалова. Она подошла к доске и не нарисовала, а словно выплеснула эти "паруса".
Как Елена Прекрасная в сказке "выплеснула" из рукавов лебедей. Может быть. с этого всё и началось.
  Исчезла скука, исчезло непонимание. Это пронзило и глаза, и нервы и дошло до самого изначального, до самой колыбели. С того самого момента "колыбель" моя стала раскачиваться в такт этому взмаху,
хотя я забыла об этом событии, но, вспоминая изредка, внутренне поражалась силе этого мгновенного чуда.

  Вот что такое паруса! Ведь там изображались евангелисты!

  После, работая с Михайловскими мозаиками (мы делали копии из природного камня), произошло тоже изъятие скуки и непонимания (я не понимала икон), от взгляда, чеканно вылепленного, гранёного взгляда святого Стефана, от его светло-изумрудного венчика, как символа очищенного цвета, очищенной души.



             *  *  *

  Матушка Феодора - на кухне, это её послушание. Александра Ивановна - просфорница, матушка Раиса - при коровках. Их две - Зоря и Жданка. У матушки Раисы тяжёлый труд, поэтому она всегда озабоченно-мрачная.

- Ох, мать Федора, боюсь, я не спасусь.

Я очень хочу, чтобы матушка Раиса спаслась.


          *  *  *


  Старое, ещё 19 века здание при храме Александра Невского - воскресная школа.

Толстые стены. У меня - келья. Там - мастерская, там можно жить.

Я мою полы в коридоре, напевая  из Юрия Наумова -"Был ли ты счастлив в этот день".

- Людмила, у тебя хороший голос. Пошли на клирос.


           *  *  *

  Я ни разу не была на службе. Так, чтобы полностью.
На выходные я езжу домой или к девчонкам-архитекторам в Свердловск.

Время голодное. Очереди за хлебом и дают по две буханки в одни руки.
У девочек еда такая - в основном хлеб и чай.

Узнав, чем я питаюсь на кухне у матушки Феодоры, они радуются за меня.

- Хоть один человек пристроен.

Этим летом я закончила УрГу и разошлась с первым мужем.

Когда в училище инструментальщик, старенький Рафаил Моисеевич выдавал нам молотки и зубила, мне он как-то изрёк: "Ты почему такая несмелая? Ты так никогда замуж не выйдешь!"
 
Ай да Рафаил Моисеевич! Как он разглядел? Или, как говаривала Вероника Долина
"если барышня страдает, это видно по лицу?"

Замуж то я вышла, а что толку? 


         *  *  *


   Певчий Николка сказал про отца Моисея: "Сказочник!"

Вероятно, потому что отец Моисей был из первого века. Такими были подвижники, ранние христиане.

   Любимое слово у него было "единомышленники".

"Рцем вси от всея души и от всего помышления нашего рцем..."

 
Ежедневно отец Моисей собирал своих "единомышленников" в храм на молитву.
Она состояла из чтения Евангелия, Псалтири ,18 кафисмы и Благодарственного Акафиста.


   Тогда я впервые услышала: "В начале было Слово. И Слово было у Бога. И Слово было Бог."


   И уже совсем недавно я узнала, что Благодарственный Акафист был написан отцом Трифоном Туркестановым, и на картине Павла Корина "Реквием. Русь уходящая" митрополит Трифон изображён в красном облачении. Пасхальном.(Маленький священник впереди).

  Этот акафист наизусть знали узники-мученики сталинских лагерей.

  И было это не так уж давно.


          *  *  *

,
  Как-то на кухню к матушке Феодоре зашёл плотник  Валентин Георгиевич и. увидев, как мы с ней перебираем крупу, воскликнул: "А тебя, Людмила, за что наказали?"

  А я вспоминаю то время, как лучшее из всей жизни, и меня не смущало то. что на кухне было грязненько. Зато у матушки Феодоры был, несомненно, дар духовного рассуждения. Мы говорили обо всём, она вспоминала свою послевоенную голодную и сиротливую юность, свои неудачные замужества.

  И тогда я почувствовала, что значит быть "у Христа за пазухой".


          *  *  *


  Храм Александра Невского в 1992-93 годах расписывал внутри художник Геннадий Александрович Горелов.

- Пошли, Людмила поможешь мне. Высоты не боишься?

  Я тогда не боялась высоты, и была ещё недалека от того благословенного возраста, когда ничего не боятся.

  Мы работали на высоте 17 метров со страховкой. Геннадий Александрович расписывал подкупольное пространство, вернее барабан в основании купола.
По периметру шла надпись: "Свят, свят. свят Господь Бог Саваоф. Исполнь небо
и земля величества славы Твоея. Аминь."

  Мною выполнено слово: "Аминь".  Моя маленькая лепта.

 
            *  *  *


   Вот и собрались мы все - неудачники. Димочка-кочегар тоже разведённый.
Женька всё не женится никак. И в псаломщики его не берут, потому что он - "гугнивый". То есть говорит неразборчиво. Зато у Димы голос "золотой", поёт песни под гитару. Песни хорошие - Дольского "Государство синих глаз", иеромонаха Романа "Радость моя" и особенно мне нравилась одна -

Светает от твоих волос, светает
Как будто бы стволы берёз взлетают.
Спит радуга в твоих плечах, витая.
Ты - продолжение луча, светает...

Светает, будто рушники свисают,
Светает, будто ручейки сверкают.
Наощупь луч продолговат, наощупь,
Он - волосы твои, он - сад, он - роща.

Твоим светаньем в тишине мне греться,
Светает где-то в глубине, у сердца.
Очнись и в озеро нырни, как в лето,
Ты вся - как церковь на Нерли, из света.


- Пойдём, Люда, на берег, посидим, костёр разведём?

Нет, мне нельзя. Не хочу я никуда идти. Итак местные кумушки судачат.
Хоть это то я понимала.

  Сижу при матушке Феодоре, перебираю крупу, переписываю отцу Моисею тропари.

Икон я написала немного. Лучше всех удался "Святитель Николай Чудотворец".

Первый святой, который показал мне, что он - есть.


           *  *  *


    "В тебе что-то чеховское", - говорил мне А.Б. Не знаю, что он имел в виду.
Но никак не даму с собачкой.

   Когда я приехала в Александро-Невскую, было начало октября.
И вот уже зима. Начало рождественского поста.
   Сижу в келье-мастерской, в печи-голландке торчит большое полено. Вечер четверга. Ещё днём плотник Валентин Георгиевич принёс большой календарь с репродукциями икон и предложил выбрать что-нибудь себе.

  Я взяла  изображение иконы Николая Чудотворца. Скоро ему праздник, в субботу, 19 декабря.
Хотелось бы мне остаться на литургию, но я уже пообещала приехать домой на выходные.

   На столе у меня стояла уже завершённая икона, тоже Святителя Николая.
Я переписывала в это вечер тропарь "Правило веры и образ кротости".

   Вышла я тогда, казалось на минутку , заглянула на второй этаж, там батюшка Владимир вёл занятие для взрослых, рассказывал что-то из Ветхого Завета.

  Слушала я, слушала и вдруг отец Владимир говорит: "А ведь мы горим!"

  И тут меня осенило - горит моё полено!

 
  Весь первый этаж был в дыму. Когда из дыма показался кочегар Димочка, он рассказал, что ползком добрался до мастерской, благо на ключ дверь не была закрыта, выволок горящие телогрейки и топоры (они лежали у печки), распахнул окно...

  Почему не загорелся старенький деревянный диванчик? Ведь он был совсем близко от горящих телогреек, лежащих кучей возле. Но над диванчиком шла чёрная вертикальная полоса по границе с репродукцией Святителя Николая.

  Совпадение или нет, но как будто огонь удержал именно Святитель.

  Домой я не поехала. Слишком пропахло гарью пальто. Поэтому всю праздничную службу отстояла, чувствуя, что моё присутствие вполне оправдано.


             *  *  *


  Позже Николка мне сказал: "А ведь отец Моисей тогда молился". Это когда был пожар.

  Матушка Феодора по немощам не могла вставать каждый раз в пять утра на молитву, но вот отец Моисей - всегда вставал и шёл в храм. Это такое правило у монашествующих.

  И так в любую погоду, при любом самочувствии.

  Ещё он помогал нескольким больным бабушкам. "Я ведь медик".
 
  На Рождество была устроена ёлка на втором этаже. Там, в зальце, на стене была большая икона, "Преподобный Серафим Саровский". Я очень любила эту икону и мысленно разговаривала с Преподобным, когда мыла пол.

  Мне казалось, что этот дивный Старец читает мои мысли и старалась не допустить ничего такого. А какой лучший способ? Молитва.

  Тогда мне всё давалось играючи. Через пару недель я читала по-церковнославянски.

  И всю рождественскую службу я стояла и, казалось, не устану никогда.
Так, как пели "С нами Бог" тогда, в Александро-Невской, я больше не слышала нигде и никогда, хотя были и после рождественские службы. Это был какой-то особенный распев с речитативом, непрерывный, как рокот океана.

  Домой мне не хотелось уезжать.


         *  *  *


  От того времени не сохранилось ничего, ни книг, ни чёток, ни икон, только тропарь мученику Трифону, написанный на тетрадном листе отцом Моисеем.

"Мученик Твой, Господи, Трифон, во страдании своем венец прият нетленный от Тебе, Христа Бога нашего. Мучителей низложи, сокрруши и демонов немощные дерзости. Того молитвами спаси души наша" (две буквы "р" - это не опечатка).

         *  *  *

                5 октября 1992 - 10 октября 1993 гг.





.