Отрывок из романа Сашка

           Уже через полчаса Сашка оказался на  вокзале. Решение  оставить  ненавистный  Омск  созрело у него окончательно: он осознал, что там, где  живёт его мать, ему  места  нет,  и   не  будет. Сидя меж бесчисленных чемоданов  и  мешков, голодный, он дал волю   воображению . «Эх, мне бы сейчас шапку невидимку – я бы отправился в ресторан, на вкусные запахи». В бесконечной сутолоке, что царила на вокзале, на Сашку никто не обращал внимания; даже милиционеры, рукою придерживающие  длинные сабли, ни разу не посмотрели на  него.  Но  стоило только поднять ему  дымящийся окурок,  как кто-то   бросил  в  его  сторону: «Сморчок, гляди, от горшка два вершка, а уже курит». Солидных бычков  Сашка насобирал предостаточно, ему бы ещё кусочек  хлебца. Как  же хотелось  есть!  Сидя у стены, он  внимательно наблюдал за малышом,  мимо  него прошедшим  на  косолапых   ножках. Его  интересовал, конечно, не малыш, а бублик, которым  тот махал из  стороны  в сторону. У Сашки в закружившейся  от голода голове родился план.  Он  вытащил  из  кармана раскрашенную коробку из-под папирос и, как только малыш ещё раз подошёл к нему, помахал ею перед его глазами. Тот  заинтересовался.
          - Поменяемся? Тебе  коробочку, мне бублик? - предложил Сашка.
          - Ню давай, - пискнул малышок и, подкатившись  к Сашке, протянул ему бублик.
           Отдав коробку, Сашка взял бублик и спрятал  его  за пазухой.  Малыш взглянул на  коробку, раскрыл её и, ничего в ней не найдя,  протянул её обратно. Сашка  решил поскорее убраться,  но  косолапый  не своим голосом завопил:
          - Отдай шушку!
           Толстая тётка, оказавшись вдруг рядом, ухватила за рукав Сашку и закричала грудным голосом:
          - Попрошайка! Зачем  бублик отнял?
           Щёки её раздулись, как кузнечные меха, а глаза вылезали из орбит.  Сашка  выдернул рукав из цепкой руки и бросился прочь, крикнув на ходу: «Не отбирал я!»
          - Сволочь! Жульё! - крикнула  вслед  тётка.
           «Вот паскуда! - на бегу шептал  Сашка. -  Из-за  ерунды  хай подняла!».   Выбежав  из двери вокзала, он впился зубами в чёрствый, но бесподобно  вкусный  бублик. Однако вечером кушать  ему захотелось ещё сильней. «Не нужно было съедать всё, растянул бы  надолго»,- подумал  Сашка.  Он  устало примостился рядом со старушкой, которая,  прислушиваясь  к  тому,  что объявлялось  по радио,  прикладывала ладонь к уху. По радио только что объявили, что у выхода из зала   ждут Терёхина.
          - Сыночек, - потормошила Сашку старушка, - про какой  поезд объявление?
           - Терёхина потеряли… - отмахнулся от неё Сашка. На него накатилась  тяжёлая  усталость,  говорить не хотелось.
           - Ты, сыночек, скажи, - стала просить старуха, - когда поезд семьдесят четвёртый  на посадку подадут. Я не слышу.
           - Скажу, скажу, - замотал Сашка головой, рисуя в уме план, как сесть бы без билета в вагон. - А вы далеко поедете? -  интуиция вдруг прошептала ему, что, может быть,  эта  старушка и поможет.
           - Далеко, сынок, далеко, от Новосибирска ещё вёрст  триста. От сына я  к доченьке  еду. Стары-то никому не нужны…  Сперва  он ещё ничё, а уж посля…
          Сашка слушал бабушку, не пропуская  мимо ушей постоянные  объявления  по  радио. Наконец услышал, что семьдесят четвёртый  опаздывает  на три часа.  Он доложил об этом  бабушке и  начал  налаживать  с  ней  более  близкий  контакт.  Для  начала он вздохнул,  да так  глубоко, что  с шумом выпущенный из груди воздух обратил на себя внимание соседей, сидевших по сторонам.
          - Чего, сынок, вздыхаешь? - спросила старушка.
Сашка покачал, молча, головой, настоящие слёзы заблестели у него на глазах.
- Ну, говори же, сынок, чего приключилось, - с нежностью в голосе настаивала на откровенном разговоре старушка.
- Да мы ехали с папкой, - как  по писанному начал  врать  Сашка. - На стоянке  за хлебом я  в магазин побежал, и вот отстал. Третьи  сутки скитаюсь и не знаю, что делать.
          Старушка, внимательно  выслушав, высказала мнение:
           - Сынок, ты сейчас к милиционеру иди, он посадит  тебя в поезд, и поедешь себе дальше.
           - Боюсь их,  распроклятых, -  подражая стилю разговора  бабки,  пропел  Сашка. -  Истинный бог,  боюсь. Одного господа  прошу о милости.
           Старушка слушала его, широко распахнув глаза.  Даже шепнула:  «Божий человек».  А Сашка,  в довершении комедии, вытащил из кармана  иконку  и поцеловал  её  трижды, причём изображение святой повернул в сторону старушки. В свою очередь, та  осенила  крестом  своё чело.  А малый, приняв позу разнесчастного человека, приготовился выслушать суждение старушки.
          - Докуда же вы ехали? - с дрожью в голосе вопрошала она.
          - До Новосибирска.
          - Так тебе  на этот, семьдесят четвёртый?
          - Конечно, бабушка, миленькая! Мне бы только в вагон сесть, а там  я, почитай,  дома!  Помоги, бабушка, мне забраться в поезд!  –  Сашка  сказал то,  ради чего  был  затеян  этот разговор.
           - А? Чего  ты  сказал сейчас? -  пропела старуха. -  Ты мне говори  громче:   разбираю плохо, если тихо говорят.
          - Старая глухня! - вскипел Сашка и тут же поспешно зажал ладонью рот. Но было поздно: громко высказанные слова  дошли до бабулькиного уха.
          - О-хо-хо, всему своё время, - молвила она. - И тебе быть старому и тугому на ухо.
           После этих слов Сашка не решился продолжить разговор. Он жестоко клял  себя за неосторожность; неприятный холодок, пробежавший по телу, сменился  жаром  ушей и щёк. Он опустил  глаза, искренне стыдясь пожилого человека. Но когда, уже думая перейти в другой зал, встал, старушка взяла его за руку и, глядя на него заслезившимися глазами, пропела:
          - Ты есть хочешь, сердечный?
           У Сашки перехватило дыхание, неприятный комок подкатил к горлу; он кивнул  головой. На миг представилась ему заботливая бабка Агафья, и слёзы  покатились из карих глаз.
          - Будет реветь, будет, - проговорила  старушка, поглаживая  руку ему. - Хлебушка и сальца  дам, немного подкрепись.
           Она развязала узелок, и   через минуту  Сашка с  наслаждением  грыз острыми  зубами  горьковатое, с жёлтым налётом  сало. Не доев половину, он остальное  бережно  завернул  в газету и спрятал за пазуху. Придвинувшись  ближе  к бабушке,  он вполголоса проговорил:
           - Дай тебе боженька крепкого здоровья, бабуся,  век тебя не забуду. Теперь бы в вагон сесть, и закончатся мои муки.
          - А почему  не сесть? - оживилась бабка.- Обязательно сядем.
           Сашка был счастлив. От волненья у него закружилась голова, и  он  тихонько  замурлыкал  пришедшую  на  ум мелодию, и даже когда мимо него проходил  толстый  милиционер,  едва не зацепив его шашкой,  он,  вместо  того, чтобы  втянуть в  плечи голову  и попросить скорей боженьку заступиться, вызывающе посмотрел на него. Правда, тут же  испугался своей выходки.