Недоля

НЕДОЛЯ
(Поэма)

 «Всю ночь проплакала.
Беда!
И если б кровь из глаз —
уже б никто и никогда…
Пришёл бы смертный час.
Ревёт
(почуяла рассвет)
скотина во хлеву.
Единственного сына нет.
Зачем же я живу…»

I
Егор серьёзным рос мальчишкой,
как говорят: «Не по годам».
То в гараже с отцом, то с книжкой,
то в поле с матерью…
Сынишка
Ивана с Марьей — хоть куда!
Но так недолго продолжалось.
Погиб Иван — муж и отец.
Надёжная рука разжалась —
не сберегла…
И задержалась
беда
в одном из двух сердец.

II
Нет Смерти меньше,
Смерти больше.
У Смерти конкурентов нет.
Осиротил Иван Егоршу,
Разворотил судьбу жене.
Беда Марию подкосила.
И холод косы подсушил.
На убыль (в горе) – наша сила,
на прибыль — красота души.
Вдова.
Но ей — каких-то тридцать.
А свет мешается со мглой.
Чужие голоса и лица…
Шептала:
«Нам не повториться…
Не повториться нам с тобой…»
Не плакала, не голосила,
дышала лишь
и то едва.
Не узнавала даже сына.
Была добра,
была красива,
и — безутешная вдова!
Была готова с мужем рядом,
теперь уже навеки, лечь.
Но сын, как чуял:
«Мам, не надо.
Отец велел тебя беречь.
Давай мы вместе…
Сам не сдюжу…
Хоть лет… почти… тринадцать мне.
Я — без отца, а ты — без мужа.
Но вместе мы — сильней втройне.
Никто нам батьку не заменит.
Но жить мы будем хорошо.
Он говорил, что я на смену
ему приду.
И я пришёл.
Когда женюсь, пойдут детишки,
и нянчить будешь ты внучат.
И будет смеха выше крыши…
И не погаснет наш очаг.
Иваном, если будет парень…
Марией, если будет дочь…
А близнецы — Иван да Марья…
И будет день,
не всё же — ночь…»
Такое Слово мужу впору,
когда-то бравшему Рейхстаг,
а не мальцу.
ЛЮБОЛЬ Егору
вложила Истину в уста.
Любовь и боль на чёрно-белый
сменили белый-белый свет.
Но знал уже Егор, что делать
в свои «почти тринадцать лет».
И в Марье что-то встрепенулось,
явился к жизни интерес.
Глаза открыла:
«Я вернулась…»
И — слёзы,
словно дождь с небес…
Уснула.
Внук приснился — Ваня:
«Бабуль, ты тоже родилась?
А ты на солнышко не глянешь?»
— Уже гляжу.
Жить надо…
— Ась?

III
Горе тучею за гору
отошло.
Там выпал град
Будто с северного моря —
холодок по вечерам.
Жили дружно, хоть внатяжку —
дом, скотина и еда…
Но когда в одной упряжке
двое — горе не беда.
Сын — комбайнера помощник.
За плечами — пятый класс.
Он уже не только мощи —
сила есть и про запас.
Сконструировать машину
парень сызмальства мечтал,
чтоб на ней Егор Маринин*
ездил, плавал и летал.
Но житьё — не в стольном граде,
а в селе
(полста дворов).
Но мечта — мечтой,
а правда —
вот она — без дна ведро…

IV
После школы — за баранку.
Хорошо работал.
Стол,
хоть отнюдь не самобранкой
накрывался,
не был гол.
Совмещать работу сложно
с институтом.
Но Егор
поступил в автодорожный
на заочное.
И горд
этим был.
Но, через лето,
призвала в войска страна:
часть в одну шестую света
быть должна защищена.
Ты — студент,
но ты — заочник.
Послужи, Марии сын,
добросовестно и срочно
как солдат и гражданин.

…Всю в комочек горе сжало
так, что не передохнуть.
Провожала…
провожала
сына,
как в последний путь.
Далеко — не видят очи.
Что-то знает, но молчит
сердце.
«Ты себя, сыночек,
береги! —
душа кричит…»

V
Сын писал:
«Мамуль, мы сдюжим.
Это — не в последний бой.
Первый год — ремень потуже,
послабее — год второй…

…Что поём — не морщит лоб:
всё — с одним припевом.
Ничего, что помогло б
завернуть налево.
Важны завтрак и обед.
Но важнее ужин:
внутренний включаю свет,
погасив наружный.
И могу тебе писать,
говорить с тобою.
Мчатся стрелки на часах
в ночь после отбоя…»

…Так — с полгода,
а потом —
редко, скупо, скучно.
Тот Егорша и не тот —
чёрствый, равнодушный.
Написала мать письмо
командиру:
«Служит
в Вашей части (год уж) мой
сын…
Одна, без мужа,
я давно.
От сына нет
никаких известий.
Дайте матери ответ —
что с ним?..»

Честь по чести
командир писал:
«Несёт
службу сын нормально,
если в общем, обо всём…
Индивидуально ж
(небольшая в том беда)
сыну мылят холку
потому, что иногда
ходит в самоволку…»

Зачитав письмо до дыр,
верить мать не хочет:
«Нет, товарищ командир.
Это — не сыночек!
Мой Егор совсем другой —
ласковый, послушный,
умный, добрый, боевой!..
Не терзайте душу!..»
Если кликнул бы, то мать
так и побежала…
Но велел не приезжать…
…И не приезжала.

VI
Сын,
так долго не писавший
появился из «далёко»,
и ни позже и ни раньше —
как положено по сроку.

…«Ах, Егорушко!» —
Мария
рухнула б…
Егор ей не дал.
Говорила, говорила…
Сыну — мать…
Ан, нет — соседу!
Вновь на сердце тяжесть та же,
что и в день прощанья, —
туча.
И опять оно не скажет —
будет мучиться и мучить.
Парень очень изменился.
Будто бы половы в тесто
намешали.
Часто злился.
А причина — неизвестна.
И — придирки…
Грубость даже…
Где Егорша делся прежний …
Молча в дом войдёт
и ляжет —
пьяный —
в сапогах, в одежде.
«Я уже не тот — изверил-
ся
и вышел весь до срока.
Я — теперь — глухой тетеря
и к сорокам, и к пророкам.
И выпытывать не надо.
Насовсем уйду, коль будешь…
Ты права.
Но с голой правдой
как покажешься на людях…»

Выпалил да и осёкся:
«Мам, прости…
Я — сдуру это …
Ворон, каркая, несётся.
В небесах ему поётся.
Песня — гимн ветрам и солнцу,
а не чёрная примета».

Сам себя, коря за слабость, —
за порог…
как чёлн — за стрежень…
Всё Мария отдала бы,
чтобы видеть сына прежним.
Сыну ж — не до разговоров.
Либо пьяный, либо спящий:
«Наплевать моей конторе
на желание трудящих!
Про Чечню, небось, слыхала…
Мы там кровь с хребтов Кавказа
слизывали.
Не осталось
и десятка от спецназа!..»

Выскочил во двор прожогом
и опять исчез надолго.
У него — одна дорога,
а у матери — их много.
Появился на четвёртый
день.
Какой-то весь оплывший.
— Где же был ты до сих пор-то?
«А оно тебя колышет?!
Знанья не всегда прекрасны,
но всегда — большая сила.

Со стыда один я красный
за Кавказ и за Россию.
Денег дай на самогонку
да Егорку пожалей-ка!»

— Я купила корм телёнку.
Нету в доме ни копейки!

…Да, лиха беда — начало:
сын ударил мать Марию!
А потом беда крепчала:
шли за первыми вторые…
Дальше — больше…
Кулаками
с матерью сын изъясняется!
Кто разбрасывает камни —
собирать не собирается.
Чаще всех страдают близкие…
самые.
Что удивляться…
Слишком сердце материнское
любит, чтобы защищаться.
Как слепой, Егорша тыкался
из одной в другую крайности.
А они все:
«На-кась, выкуси!
Находи в себе и радуйся —
и причины безразличия,
и ненужность силы разума…
Без наличия различия
будний день не станет праздником».

… Что ещё ей ожидать…
Где искать покоя…
Над Егором плачет мать
полной сиротою…

VII
Приход милиции во двор
мать удивил «не дюжо»:
всё ведающий сельский хор
завалинок
был дружен.
Им нужен был Егор,
а он
с дружками куролесил —
глушили мутный самогон
и распевали песни.

Услышала вдова рассказ
от милиционера,
который женщину потряс
жестокостью безмерной.
Нашли девчушку под мостом —
соседей дочку —
Валю:
изнасиловали
и убили потом.

В селе свидетели нашлись,
что видели Егора,
который к Вале лез «надысь»
с нетрезвым разговором.
Его, мол, надо разыскать.
Но он и не скрывался,
пришел:
«Менты!
Ты рада, мать?
Я… рад! —
и засмеялся».
И всё бы ничего бы, но
нашли колечко Вали
в кармане.
«Да,
такой одной
достаточно детали, —
сказал Егору капитан, —
чтобы по полной…
Что ты!..
Тебе — кукан иль Магадан,
мне — орден за работу!
Не часто доводилось так
красиво, быстро, точно.
клиенту добывать «вышак»:
обычно — проволочка…»

Егор убийство не признал.
— Хотя, —
сказал, —
нередко
с Валюшкой просто так болтал,
ведь как-никак —
соседка.
А вот колечко, капитан,
откуда, я не знаю.
Подкинули, когда был пьян?..
Я часто выпиваю…
Когда-то я сказал, что рот
зашью ей ниткой чёрной.
Строчишь, мол, ты, как пулемёт.
Она в ответ:
«Да чё там!
Тебе уже так много лет,
а до сих пор не ясно:
что мёртвым нужен чёрный цвет,
а я люблю пре… красный!» —
Она любила рисовать
всё красным, даже ели.
Я что-то мог не так сказать…
Но чтоб ребёнка убивать!..
Ты — кэп — в своём уме ли?!..»

VIII
Марию страшный приговор
ударил в сердце прямо.
Она лишилась чувств.
Егор,
как будто спавший до сих пор,
вскочил и крикнул:
«Мама!
Прости меня!
Не убивал!
Не убивал я Валю!»
Конвой Егора оборвал.
И парень на скамью упал.
Все в зале замолчали.
Но мать была уже глуха:
«Иванушко,
Егоршу
не сберегла.
Я вся в грехах.
У нас нет сына больше…
Я перед всеми — нагишом,
как червь, — прикрыться нечем.
К тебе Егорша не пришёл.
Придёт.
Готовься к встрече…»

IX
Людей скотина позвала
на Марьино подворье:
Три дня не кормлена была.
Людей скотина позвала,
а не чужое горе.
Зашли.
А женщина — в петле.
И две записки на столе
из (в клеточку) тетради:
«ПРОСТИТЕ, БОГА РАДИ»

Другая порвана была —
сложили по кусочкам.
Прочли с трудом:
«НЕ СБЕРЕГЛА.
ПРОСТИ МЕНЯ, СЫНОЧЕК»

…Марию на руках несли
впервые крепко спящую.
А на четвёртый день нашли
убийцу настоящего.

X
Бедою горя не избыть
ни погодя, ни сразу.
На стенке вымершей избы,
к утру, краснела фраза,
за всех за нас.
Я видел сам —
увидят пусть другие —
отец Валюшки написал:
«ПРОСТИ, МАРИЯ!»

XI
Мной не придуман сей сюжет.
В невежестве изящного —
как в том, что было, будет… —
нет.
Есть только настоящее.
Для нас единый белый свет,
а вот оттенков — тысячи.
И в увяданье есть расцвет,
а не поверил — высечи.
И, как сказал бы друг Барчан:
«Пока я слёз не вытер,
не надо сечь меня с плеча
ни плетью, ни в граните».

P.S.
…Егор оправдан был.
Но он
познал не писаный закон —
закон ЛЮБВИ И ГОРЯ.
Ночь, над могилой простояв,
и, горсть земли с могилы взяв,
подался в волонтёры.

*Маринин — уличное прозвище Егора.