Его клеймили, запрещали, ложью жгли...

Стоял подсвечник на столе, и три свечи
Играли пламенем во мгле густой ночи.
Часы старинные вздыхали за стеклом,
В спящую комнату камин дышал теплом.
Луна навязчиво маячила в окне,
И сабли в ножнах тосковали о войне.
Медвежья шкура прозябала на полу,
Как в наказание за доверие стволу
Ружья, убившего медведя наповал.
Хотя он повода стрелять не подавал.
Стоял рояль, в тоске зевал щербатым ртом,
Комод солидным выделялся животом.
Портреты предков приютились на стене,
И скрип пера был слышен только в тишине.
Кто из поэтов ночью за столом сидел,
Как ни старался, я не разглядел,
То, что великий и великое творил.
Ему при жизни вряд ли кто-то говорил.
А он писал, писал, писал, писал…,
Что пахло фальшью, в урну все бросал.
Шедевры все же удавалися ему,
Вот только критикам такое ни к чему.
Его клеймили, запрещали, ложью жгли,
Пресечь талант в великом все же не смогли.
Стоял подсвечник на столе и три свечи,
Будто великого поэта лицезрел в ночи.
Писал, писал, писал великий за столом,
Часы старинные вздыхали за стеклом,
Луна навязчиво маячила в окне,
Великий из поэтов снился мне…