Стихи на десятку. Избранное-2

Начало см. http://www.stihi.ru/2014/05/01/3847

Предлагаю вашему вниманию избранные стихи из пакетов конкурсов-гигантов  «Эдельвейс-2» и частично - «Ручеек-1» и  «Ручеек-2».

(стихов отобрала  много - более 100. Сколько опубликую - не знаю. Постараюсь все…).

№19. Татьяна Шеина

 Пролежать бы до весны в анабиозе мне,
 Чёрно-серо-белым дням теряя счёт,
 Но приходит чудо цвета ранней осени,
 Утыкается с мурлыканьем в плечо -

 И прогнозы как-то сразу улучшаются:
 Дождь покапал полчаса – да был таков.
 И оборванные листья превращаются
 В рой весёлых беззаботных мотыльков.

 И деревья – обнажённые, не голые,
 И у месяца – улыбка, не оскал.
 Как раскормленные парковые голуби,
 Разлетаются усталость и тоска.

 Мягкой лапкою по сердцу  надпись: «Выживем!».
 Помогая до весны сберечь её,
 На коленях чудо спит, осенне-рыжее,
 И мурлычет, как апрельский ручеёк.

№20.  Татьяна Партина

 - Дедушка, что ты? Ну, потерял ключи.
 Тоже мне, горе, главное,  - жив пока.
 Впрочем, как хочешь: жалуйся, не молчи.
 Вот тебе палка или моя рука.
 - Вышел сегодня я прогуляться в парк.
 Думал о многом: грешников развелось.
 Что-то, похоже, делаем мы не так,
 Коль не пугает их и Господня злость.
 Ночью увидел: за облаками свет,
 Странные тени, пьяный тупой галдеж.
 Глянул на пояс, - ну а ключей-то – нет!
 Раньше все знали: связку Петра – не трожь!
 Дочка, спасибо. Знаешь, у этих врат
 Столько разбилось хрупких мирских личин…
 Только подумай: страшен ли миру ад,
 Если от рая можно украсть ключи?..

№21.  Ирина Шабалина

 На лавочке согнулась, у грибочка,
 седою тополиною пушинкой.
 Глаза под цвет линялого платочка,
 извилистыми тропами морщинки.
 Натруженные руки перекрестом -
 пергаментная кожа, вздуты вены…
 А вспоминает, как была невестой,
 бормочет мне о самом сокровенном.
 И путались слова, как струйки дыма:
 фата из тюля… свадьба у завода…
 Что был веселым, стройным, молодым он,
 жаль, на войне погиб через полгода.
 А платье было ситцевым в горошек,
 а из подарков — сахар, соль и мыло.
 Не обижал он, добрым был, хорошим…
 «Бабулечка, а ты его любила?»
 И вспыхнули глаза добром и лаской,
 румянец проступил на бледных скулах.
 Сквозь старческую, сморщенную маску
 вдруг прежняя девчонка проглянула…
 Наступит день, когда в потоках лунных,
 однажды предрассветной стылой ранью,
 по отблескам зари, девчонкой юной 
 она к нему умчится на свиданье.

№22.  Таина Ким

 В тот вечер я, мучительно горда,
 Рукой погладив кромку одеяла,
 За робким «нет» решительное «да!»
 Безмолвными устами проклинала.

 В тот вечер застонавшее крыльцо,
 Твоим следам  свою подставив спину,
 Увидело, что катится  кольцо
 Под стебель удивленному люпину.

 В тот вечер на столе лежал конверт
 С дрожащею строкой в надрывном плаче…
 За робким «нет» решительное «нет!»
 Я прошептала,… думая иначе.

№23. Олег Сешко

 Не был я в этом городе, кто бы меня позвал,
 Мне не вручал на холоде звёздочки генерал.
 И самогон из горлышка, верите, я не пил,
 Прыгал тогда воробышком, не напрягая сил.
 Клювом царапал зёрнышки - бурые угольки,
 Чёрными были пёрышки, красными ручейки.
 Падали с неба отруби, липкий солёный снег,
 Мёртвыми были голуби, ломаным - человек.
 Раны не кровоточили, а источали боль,
 Страх накануне ночи и… ночь, переправа, бой.
 В небе стонали ангелы, нимбы летели в ад,
 Если бы память набело, слёзы бы или мат.
 Слёзы метели выпили… «Маленький, расскажи,
 Плаха, верёвка, дыба ли, что она, наша   жизнь?-
 Бросил мне хлеба корочку,- Хочешь, не отвечай…»
 Молча достал  махорочку, сел, раскурил печаль.
 Вкусная корка, твёрдая… думал всё время так:
 Голуби – только мёртвые, пепел и полумрак,
 Зёрнышки  - только жжёные, красные ручейки,
 Люди себя лишённые, холмики у реки!

 Нет же, я не был… не был я, знаю, что это сон,
 В памяти корка хлебная, курит и смотрит он,
 Глаз голубые стёклышки с горюшком без любви…
 Бьются в окно воробышки, глупые воробьи…   

№24. Елена Заостровцева

 Укутал снег деревья и дома,
 И, вспоминая о былом застолье,
 Грустит бедняга-помидор в рассоле...
 А за окном - зима, зима, зима...

 В углу мерцает огоньками ель,
 Шары висят, как дивные планеты,
 И кажется, что не наступит лето,
 Когда по всей земле шумит метель.

 Плывёт сквозь время снежный звездопад...
 Грустят в прихожей старенькие санки.
 Надеть бы куртку, валенки, ушанку -
 Умчаться в детство!  В тридцать лет назад!

 Нырнуть с разбега в снежный океан,
 Где ледяные ветви, как кораллы.
 Луна сквозь тучи маяком усталым
 Поманит к берегам далёких стран...

 Слетаются снежинки за окном
 На тёплый запах пирогов домашних...
 Неторопливо и совсем нестрашно
 Уютной кошкой вечер входит в дом...

 Я возвращаюсь в двадцать первый век,
 Душой согревшись в памяти о прошлом.
 И мама вслед мне смотрит из окошка,
 Накинув шаль - пушистую, как снег.

№25.  Людмила Кленова

 Это странно – любить,
 Понимая умом невозможность
 Пересечься путям,
 Заплутавшим в снегах и песках;
 И гнезда нам не свить –
 В этой вечности, видимо, сложно
 Появиться гостям
 На далёких, чужих берегах;

 Но зачем-то дано
 Это счастье – друг друга услышать,
 Перелить в облака
 Вожделенную ласковость рук,
 И испить, как вино,
 Лунный свет, что струится над крышей –
 И, пьянея слегка,
 Отозваться на слово - и звук…

 Знаешь, вывод простой -
 Не нужны здесь ни черви, ни крести,
 Что у доли в руке
 Или - веером – в глуби небес:
 Никогда и никто
 Не займёт в моём сердце то место,
 Что неведомо кем
 Предназначено
 Только
 Тебе…

№26.  Наталия Юрченкова

 Время ли, место сменилось, а только история
 Медленно льется лесным серебристым ручьем.
 Солнце за холм опустилось, быть может, проспорило
 Бледному месяцу небо. Как вздох ни о чем,
 Легкая рябь побежала по сонному озеру,
 Сизые утки качнулись на гребне волны.
 Фея заката туманы на плечи набросила
 Пледом прозрачным  со стразами звезд и луны.
 Милое, нежное чувство застыло в прострации,
 Слушая шепот чужих умудренных речей,
 Радость осыпалась хлопьями белой акации
 И утонула в тумане зеленых очей.
 Кажется, каяться нет ни причины, ни повода,
 Только душа бестолковая плачет навзрыд,
 Счастью устроив нежданные горькие проводы
 В дальние дали, где сердце уже не болит...

  Верю, не верю, кого это собственно радует,
 Знаю, не знаю, всю жизнь ковыряюсь в азах.
 Самое главное - яркая сочная радуга
 И океаны в твоих огроменных глазах.
 Знаешь, а сколько бы ни было времени прожито,
 Каждый рассвет, словно с горки летит на санях,
 Я же, как прежде царевной дремлю замороженной,
 Жаль, что никто разбудить не пытался меня.
 Облако тихо крадется над башнею белою,
 Словно шпионя для сумрачных туч снеговых,
 Мы из судьбы оригами заботливо делаем,
 Где-то расправив волнения, где-то сложив.
 Пусть этот день улетит далеко за околицу
 Серым воробышком, сплетни в туман унося,
 Самое главное - верить, что сказка исполнится
 Лишь потому, что не верить надежде нельзя.

№27. Маргарита Чикалина

 На Итаке прохладнее ночи, и тени короче,
 И теплее оливковый сумрак (О остров! О дом!
 Но судьба беспощадна к идущим от берега…). Впрочем,    
 Я совсем не о том, Одиссей, я совсем не о том.

 Да и дело не в том, что слагают ненужную сагу,               
 Что ослепший Гомер обрывает ладонью струну,
 И по-птичьи поет, и глотает соленую влагу,
 И твердит про весну, а выходит опять про войну.

 Обернешься некстати и вспомнишь в каком-то бараке
 До озноба любимый, но всеми оставленный дом.
 Только я об Итаке, Улисс, я опять об Итаке,
 Я сбиваюсь со строк, я уже не могу о другом.

 Я не знаю, как будет: закружится ветер на станах,       
 Или боги обманут, а сам не сумеешь доплыть.
 И качнутся цепные замки в обезлюдевших храмах,
 И безумное войско без лестниц пойдет на валы.

 И жена твоя, гордая птица с тугими крылами,
 Забывая о мертвом, начнет о живых голосить.
 Как слепая вода, всколыхнется стоячая память,
 И останется вечность, скитаясь, под сердцем носить

 Нежилые дворцы, где ни ждать, ни тревожить не станут,
 Золотые сады, где не меряны боли твои,
 Зеркала океанской воды, заживляющей раны,
 И щепотку родной, неизбывной, горячей земли.

№28.  Репин В. (Владимир Репин)

 На Крещение полон и светел Андреевский храм,
 Над Васильевским островом смыло лазурью ненастье;
 Под счастливыми взорами все понимающих мам
 Молодые отцы ребятишек подносят к причастью.

 От алтарных, андреевским флагом затянутых, врат
 Золотые хоругви над стихшей толпой проплывают.
 Водосвятия таинство. Каждый – отец или брат;
 Здесь чужих не бывает, и чуждой беды не бывает.

 Как подтаявший снег, оседает душевная муть,
 Отпускают тревоги за древнюю нашу державу:
 Нас уже не согнуть, не сломить, и с пути не свернуть;
 Мы с тобой россияне – по вере, по духу, по праву.

 Выхожу на простор; у дверей в ожиданье народ –
 До Большого проспекта не счесть припоздавших к обедне,
 И бабуся с огромной пустою бутылкой орет:
 - Православные, кто за святою водицей последний?

№29.  Денис Барамзин

                ...скрип колодезного журавля,
                да далекие смутные отклики
                пролетающих братьев его... (Александр Спарбер)

 Здесь больше не журчит живая речь.
 Едва заметны в зарослях крапивы
 косой плетень, разваленная печь.

 Над пустырём топорщась сиротливо,
 стоит журавль, нескладный исполин.
 Внизу под ним, в очерченном квадрате
 скользит за грань венца усталый клин
 его свободных небо-сводных братьев.

 Журавль кряхтит... Грядёт его черёд
 лететь в края, откуда нет возврата, -
 последний и единственный полёт
 в бездонный космос чёрного квадрата.

 И на прощальный журавлиный клик
 глухим протяжным гулом отзовётся
 глубинный дух покинутой земли
 из темноты заросшего колодца.

№30.  Смарагда

 ... И ждать весну, как прежде, - вопреки:
 уйдут под землю травяные рыбки,
 сирень сожмёт покрепче кулачки,
 вернётся грач, грассируя негибко,
 ударно-струнный коллектив цикад
 уснёт вповалку в заячьей капусте,
 войдёт под утро первый снегопад
 и рукава по улицам распустит.

 В скупой чересполосице зимы,
 на межсезонья выселках протяжных
 не подают и не дают взаймы
 ни золотых, ни медных, ни бумажных.
 Минуешь в полусне солнцеворот –
 и выйдешь наконец на луг неросный:
 там колокольчик луковки живёт,
 спелёнутый бумагой папиросной.

 И вспомнишь город – он не стоил месс,
 поскольку был - кромешное беспутье,
 где всех, кто дышит, вёл кругами бес,
 не разбирая, птицы или люди,
 где дым сочился из прорех и пор
 и – сам не веря, что пора такая –
 раскачивался красный семафор,
 на небо никого не пропуская.

№31. Татьяна Шкодина2

 В церквушке ночью мыши шебуршат
 И шепчутся иконы…  Спит деревня.
 Здесь ангел поутру пасет гусят,
 Рыбачит иногда под крики певня.

 Ему здесь так уютно и тепло –
 Он в каждом доме друг и гость желанный.
 Когда-то он, поранивший крыло,
 Свалился с неба. Что иные страны?

 Там сытно и спокойно – спору нет,
 И, кажется, проблем не знают люди…
 Но если повстречаешь здесь рассвет
 Хотя бы раз… Тоски уже не будет.

 Поймешь, что, слава богу, жизнь течет
 Как сотни лет назад – неторопливо,
 На дудочке играет местный черт
 Какие-то протяжные  мотивы,

 Они неспешно с ангелом вдвоем
 Ведут ежевечерние беседы,
 Молчат порою – каждый о своем,
 Пролистывая старые газеты…

 А утром все сначала  – крик гусей,
 И плеск реки, и рыб пугливых стаи…
 Блаженный ангел ловит карасей,
 Он может быть счастливым не летая.

№32. Михаил Битёв

 В пятнадцать лет ты дерзок и ершист.
 Чуть что не так - "нашла коса на камень".
 Романтик, а подчас - максималист.
 И взрослых ты считаешь стариками.

       Я знаю, старики порой грустят,
       Что время убегает - не угнаться.
       Но нам с тобой не будет шестьдесят,
       А лишь четыре раза по пятнадцать.

Влюблённость... Юность... Споры - до утра
 Про Паоло Коэльо с Мураками....
 Студенчество - особая пора,
 Где в сессию опять "коса - на камень".

       Грехи - отпустят. Примут и простят.
       Мгновеньями давайте наслаждаться.
       Нам всё равно не будет шестьдесят,
       От силы только раза три - по двадцать.

 Пора косички дочке заплетать,
 Играя в "камень-ножницы-бумагу".
 Упрямая она, тебе подстать:
 "Без плюшевого мишки я не лягу..."

       Огни рябин обманчиво горят.
       На Осень Жизни мы не будем злиться.
       Нам никогда не будет шестьдесят,
       А может, разве, - пару раз по тридцать...


№33. Любовь Сирота-Дмитрова

 Смотри, мой сын, внимательно смотри,
 Запоминай седые декабри –
 Седые от тумана – не от снега,
 И эту сырость южных январей,
 И то, как изгаляется Борей
 И гром гремит, как старая телега.

 Смотри, мой сын. Я выросла не тут,
 Меня причуды климата гнетут
 И злят порой, но ты – иное дело:
 Ты в этой мгле норд-остовой  рожден
 И звать ее своею принужден
 И помнить до последнего предела.

 Смотри: уже над морем рассвело,
 И, накренясь на правое крыло,
 Сопротивляясь ветру, реет птица.
 Запоминай подробности, мой сын, –
 От магии родимых палестин
 Не уберечься и не защититься.

 И да хранит Всевышний те края,
 В которые врастёт судьба твоя,
 Да обречет их миру и покою.
 ...А тот пустырь – он домом был моим,
 Который жив, лелеем и храним
 Моей непреходящею тоскою...

№34 . Юрий Зубков

 Мы не спорили с ним,
                просто мирно сидели и пили
 Он всё цены ругал
                да с тоской вспоминал старину.
 Он ни разу не сбился
                в сплетении дат и фамилий,
 а потом разговор
                сам собой перешел на войну.
 Я лишь слушал, а он
                вспоминал про Варшаву и Прагу,
 а потом появилась
                шкатулка работы простой.
 В ней меж всячины всякой
                лежала медаль" За Отвагу "
 И письма пожелтевший
                с истрёпаным краем листок.
 Он ещё рассказал
                про нелёгкие дни Сталинграда,
 а потом захрипел
                с разговора срываясь на плач.
 Я достал из шкатулки
                солдатской Отваги награду
 и кусочек металла
                был словно осколок горяч.
 Я смотрел на кружок
                почерневшей с годами медали
 и подумал, сейчас
                одного я понять не смогу,
 где же эта черта
                за которой ненужными стали
 те, кто Родину спас,
                кто Россию не Отдал врагу.
 Мы не спорили с ним,
                просто мирно сидели и пили,
 разговор то петлял,
                то тянулся в тревожную даль.
 И бродили по комнате
                старые, страшные были,
 и стучался в окно
                одичалый и зябкий февраль.


№35.  BorG

 Миры спасает красота? – Диагноз спорен.
 Не наберётся раса та ума от горя,
 Что превозносит экстерьер взамен породы.
 Растёт несносности барьер, и длятся роды
 Забитых истин, в постамент бубновой швали,
 Не склеит истины момент, и ложь едва ли,
 До обсыханья молока шартрез лакая.
 А красота – она кака... она какая?

 Мы спели песни, и за мной, по трассам лезвий
 Вращаем спелый шар земной, наш шар нетрезвый.
 Итожим сумерки богов как циклы лекций,
 Сквозь обретение рогов и индульгенций,
 Всегда надеясь проскочить без задней мысли,
 Чужие выбросить ключи в кромешность смысла,
 Давясь расквашенной мечтой на дне колодца.
 А красота – она за что... она зачтётся?

 И как моряк, ушедший в рейс – больная тема,
 Ещё начистит интерфейс морщинок кремом
 Ошибок трудных блудный сын, в твоём обличье.
 Ты, право, смотришь на часы? – То право птичье.
 Сойти пытаешься за бренд, пролезть в пик тренда? –
 Про лесть не сложено легенд, она – легенда,
 Прелестной змейкой дорожа под шалой шалью...
 А красота – она ужа... она ужалит.

 Но ты, как увалень с моста, в терзанье зыбком
 Вещаешь тупо "Красота!", узрев улыбку
 Фортуны в облике сирен, точней – клаксонов...
 Ты что, приятель, посерел? – Надень кальсоны.
 В тебе проснулся джентльмен? – Будили зверя.
 Судьба прикинется взамен глухой тетерей.
 Ты соглашаешься на всё, летя на солнце...
 А красота, что нас пасёт, – она спасётся...

№36. Елена Романычева

 Жизнь состоит из чёрного, белого, красного и нелепого.
 Хочется полосатых чулок и шоколадных конфет,
 хочется диалогов в духе наивного детского лепета,
 чтоб в том и был очевидный смысл, что смысла особого нет.

 С ладони пускается в долгий путь белый пух одуванчика.
 У ветра привкус дальних дорог, которых мне не узнать.
 Угадываю по топоту сандалий знакомого мальчика,
 а он зацелован солнцем от макушки до самых пят,

 а он на этот месяц - один в году - мой главный поверенный,
 у нас на двоих один жук в коробке от спичек да горсть стекла,
 секретики, камушки, бусинки, марка, бумажный веер,
 и всю эту груду тайн нужно хитро прятать от прочих глаз.

 И мы с ним,  два последних индейца в кольце захватчиков,
 бесстрашный и гордый вождь и его хитроумная скво -
 дрались до синяков и ссадин за то, что казалось значимым,
 за то, что для нас тем далёким летом было важней всего.

 Жизнь состоит из чёрного, белого, красного и нелепого.
 Нынче разбитый локоть не выставишь с гордостью напоказ.
 Время пускается в путь однажды за белой пушинкой следом,
 а после смеётся, дразня из памяти вдруг повзрослевших нас.

Продолжение см. http://www.stihi.ru/2014/05/05/1681