Ахед агаев, доктор философских наук

В 1961 году книга Сулеймана Стальского «Сочинения», подготовленная Дагестанским книжным издательством, официально была запрещена, а ее тираж полностью уничтожен. Что же случилось 50 лет тому назад?
 
В 1960 году в Москве была организована Декада дагестанского искусства и литературы. В числе намеченных публикаций для выставочного показа в Москве значилась и книга стихов Сулеймана Стальского. Однако из-за сравнительно большого объема и типографских сложностей издания было решено подключить к ее изданию ставропольскую типографию. Она располагала хорошим оборудованием и квалифицированными кадрами. Ставропольские полиграфисты охотно взялись за издание книги. Однако по неизвестным мне, ее составителю, причинам, выпуск книги задерживался. Прошла Декада и еще много месяцев, и лишь осенью 1961 года из типографии поступил так называемый сигнальный экземпляр. Оставалось ждать тираж.
Но не тут-то было. Вместо тиража из Ставрополья тревожные вести поступили из Москвы через Дагестанский обком КПСС. Первый секретарь (А. Даниялов), спешно вызвав меня, велел немедля отправиться в ЦК КПСС, где издание стихов Сулеймана Стальского задержано, и по возвращении подать заявление о добровольном уходе с занимаемой мною должности заместителя заведующего идеологическим отделом обкома КПСС. Не получив каких-либо разъяснений о мотивах распоряжения ЦК, я кинулся в финхозсектор для оформления командировки. Удостоверение на выезд получил, однако в оплате командировочных мне было отказано. Не велено — и все!
В ЦК КПСС серьезный разговор со мной провел заведующий сектором печати. «Что ты наделал?!» — набросился на меня Б. Стукалин, то ли требуя ответа, то ли выражая свою досаду и негодование. Я разводил руками, был растерян, ибо не знал сущности обвинений, предъявляемых мне. В ходе разговора стали проясняться события в Ставрополе и в ЦК КПСС.
Сигнальный экземпляр книги Сулеймана Стальского, посланный типографией в Ставропольский крайком КПСС, каким-то образом попал в руки первого секретаря. Тот, увидев, что книга подарочный оформлена, преподнес ее Никите Хрущеву, который оказался в Ставропольском крае то ли по служебным делам, то ли на отдыхе в санатории. Ради интереса глава партии и государства поверхностно пробежал глазами текст. А в стихотворении «Слово о молле Рамазане» его взор задержался на строфах:
 
Конечно, кукуруза есть,
Да кто такую станет есть?
Ей боров не окажет честь —
Она же князь князей у нас.
Как абрикос, желта она
В квашне. Когда ж испечена —
Горька, как хина, и красна,
Как хна. Что делать с ней у нас?
 
Никита Сергеевич Хрущев поручил своему помощнику и сектору печати ЦК КПСС «зловредную книгу изъять», и автора, и составителя, и редактора, и еще кого надо к черту исключить из партии. «Безобразие! Партия взяла твердый курс на подъем животноводства и продовольственного дела в стране расширением посевов кукурузы, а ей палки в колеса вставляют мошенники! Не выйдет. Исключить и наказать!»
Острый нервный тик пробежал по моему телу, напугался, как никогда в жизни, хотел объясниться, доказать. Но Борис Иванович Стукалин был неумолим. Обвинив меня в том, что я «заодно с поэтом», прочитал из книги, не выпускаемой из рук, и такую строфу:
 
Я хлеб попробовал дрянной —
Скорей запить его водой!
Служил бы прежде хлеб такой
Отравой для мышей у нас.
 
Я пытался убедить оппонента, что стихотворение относится к 1909 году, и посвящено оно торговцу, который в голодный год торговал «гнилой кукурузой», а не вообще кукурузой. В Дагестане же горцы с давних времен используют кукурузу, из ее муки и хинкал делают. Да и в тексте стихотворения говорится, «и дорогая, и гнила», «товар гнилой». Не желая слышать мои доводы, заведующий сектором печати потянулся к телефонному аппарату. «Составитель книги — Агаев — у меня, желаете увидеться?» Последовал отрицательный ответ, но что-то все же было сказано. Борис Иванович мне пояснил: «Напишите объяснение, потом можете уехать. О мерах сообщит обком».
Выскочив из здания ЦК КПСС, я спешно отправился в Союз писателей СССР и РСФСР: мне нужно было авторитетное лицо, которое могло бы за меня заступиться. Я был известен писательскому кругу как автор остро дискуссионных статей. Удалось встретиться с одним лишь Алексеем Сурковым. В его переводе в изданной книге Сулеймана Стальского было опубликовано стихотворение «Приветствие съезду, получившее новое название «Не торопясь, сквозь зной и дождь…» Алексей Сурков участливо выслушал мой рассказ об ожидаемом наказании и изъятии книги Сулеймана Стальского. Зная Стукалина достаточно близко, мой собеседник тут же позвонил ему. Однако он ответил: «Я бы помог сам, но дело серьезное — замешан первый секретарь (Н. Хрущев). Вряд ли будет пощада».
 
Возвратясь в Дагестан, я отправился на прием к первому секретарю обкома КПСС с уже заготовленным заявлением о «добровольном уходе». Но уход не состоялся. Отделался легким испугом — указанием и внушением, но с грозной оскорбительно-обвинительной формулировкой — «недобросовестность в составлении сборника». К «гнилой кукурузе» еще добавили публикацию двух-трех стихотворений, где упоминается имя Сталина, да еще в одной из сулеймановских речей содержится идея о «ленинско-сталинской национальной политике». С видом глубоких знатоков партийные верхи меня поучали: ленинская политика была, а сталинской — не было. На мое недоуменное: «Я тут при чем — это слова Стальского!» ответили: «Стальский тоже ошибался».
Секретариат обкома КПСС принял решение об изъятии «Сочинений» Сулеймана Стальского, выпущенных Дагестанским книжным издательством, а весь тираж пустить под нож. Возможно, какие-то экземпляры книги как «вещественные доказательства» осели в сейфах органов по охране военной и государственной тайны в печати, КГБ или еще где-то. На «воле» же оказался один-единственный экземпляр, который хранится у меня с 1961 года.