Ленин

               


Ильич жаждал связи с Москвою,
Быть запертым он не привык.
Стоит часовой за спиною:
Шинелька, будёновка, штык.

Здесь в Горках, в лесу, сосны в выси
Смолистые тянут стволы.
Ильич весь в делах: сотни писем
Он пишет и прячет в углы.

Он знает: как в щёлки ни пялься,
В потёмках ни щупай рука, – 
Врагов обведёт вокруг пальца,
И письма доставят в Це Ка!

О, сколько же будет в них яду!
Рассеет завесу он тьмы.
Узнают товарищи правду – 
И дверь распахнётся тюрьмы.

А рядом, в своём кабинете,
У лампы, вниманье само,
В халате врачебном, берете
Врач лечащий пишет письмо.

«Больной весь день ходит по дому,
Таскает у повара харч,
Расправой грозит часовому,
А то засмеётся – и в плач.

И зубы неделю не чистит.
Сказали, –  в ответ нам: «Войну
Врагам объявляю, чекистам;
Подступятся –  вонью дохну».

Окликнем, как будто не слышит:
«Ищите, меня уже нет!»
А сам всё украдкою пишет
И часто спешит в туалет.

По-моему, стал он дурашлив,
И это у всех на виду.
Вчера смех вдруг вылился в кашель;
Смешно, что дорожки в саду

С утра разгребали солдаты…
Насилу сумели унять».
…Темнели уж окон квадраты,
День зимний готовился спать.

Над ширью лесов подмосковья
Сгущалась небес синева.
И больше уж друга людского
Живым не увидит Москва.

И будут ещё те морозы,
Что птицу скуют на лету.
И путь будет скорбный, и слёзы
Омоют, увы, лишь мечту.

И будут лет семьдесят этих…
И доброе слово о нём
Глаголом возвысят поэты
За старым рабочим столом.