Тетрадь апрельскую листая...

*   *   *



Среди омел – гнездо сорочье
на самой верхотуре клёна.
Холодный ветер режет очи,
но март теплеет потаённо.
В нём смесью зелени и сини
сорочьи отливают перья -
так на зеркальной гильотине
играют радужные звери.

И вместе с птицей я надеюсь
на послабленье энтропии.
Термодинамика – не ересь,
но есть булла от папы Пия.
Есть чувство, что ещё продлится
метафор солнечная стая,
что грозоносные зарницы
ещё прочтут стихов страницы,
тетрадь апрельскую листая.





Синяя ваза



Снова май, переплеск светотени,
дрожь луча на овале стола,
снова влажные ветки сирени
над индиговой гранью стекла.
В старой вазе - прабабкины слёзы,
труд алтынный, фамильная честь...
Всех помянутых в майские грозы,
всех, окликнутых Пасхой, - не счесть.

Мокрый куст перед храмом клубится,
и качает сирень головой. -
Чьи ж витают над куполом лица,
в свежей сини с лиловой каймой?
Чью записку, в три строчки, читает
стародавней огранки кристалл?
И витает виденье, не тает.
И никто ещё не умирал...





* * *



Влажные майские переулки,
мальчик с собакою на прогулке.
Крашена солнцем песочная шавка,
школьник – без шапки
и город – без шапки.
Множатся стаи ребячьего писка,
женской ладони белеет записка…
Отрока дискант ломается альтом,

марево дышит над мокрым асфальтом.
Солнцем в авоське качается булка,
небо синеет глубинно и гулко.
Город – как вольная зона озонов.
Месяц сирени – до самых балконов.
Вымыты окна, распахнуты двери. –
С новым дыханьем,
с цветеньем доверья!