Поэту

                Высшая верность поэта –
                верность себе самому.
                Наум Коржавин

Эти он и она,
как засохшие листья в гербарии,
этот двор, этот дом,
не желавший особых примет,
этот дождь и окно…
Где-то в южном, другом, полушарии
жил премудрый старик,
а точнее – опальный поэт.

Ничего не едать:
болен старый мудрец – не до острого;
и его же не брать:
слеп премудрый до боли давно.
И живёт на краю
то ли света, то ль города Бостона,
и сидит у окна,
хоть совсем и не видит окно.

День за днём о своём:
люди заняты собственно ульями
и, как пчёлы, жужжат…
…не вмещает всю россыпь драже
горсть поэта… поднос
с рюмкой чуда, где чудо – пилюлями:
то ль намёк на «ещё»,
то ль последняя ясность – «уже».

А из дому шагнёт –
так разбитою сороконожкою:
две ноги – мудреца,
две – жены, две – неведомо чьих…
Где-то палка в углу
притаилась и чёрною кошкою
в чёрной комнате спит
в непроглядной и чёрной ночи.

Этот двор, этот дом,
как засохшее нечто в гербарии,
эти он и она,
не желавшие общих примет…
Это не было сном.
Это в южном, другом, полушарии
жил премудрый Наум,
а точнее – премудрый поэт.