Ты таких поди и не встречала

из текста "Феодосия. Вход в AIDs" http://www.proza.ru/2012/02/01/464

Пробой в памяти.
           Мари, стряхнула наваждение, подпоясалась клеёнчатым фартуком, и пошла помогать почистить и приготовить жаренную рыбу. Потом варили всем миром уху, поддабривая лавровым листом и перцем, извлеченными из той же лозовой корзины со снедью, а у ног хозяев заискивающе давала о себе знать красивая серо-дымчатая котная кошечка. Хозяева тем временем под это мелодичное сопровождение наперебой то друг дружке, а то Мари, которую они переиначили тут же в Машуню, рассказывали, как им морякам Красного флота не удалось вовремя покинуть Феодосию со своими отступающими под натиском добровольческой армии, отчего пришлось сначала маскироваться, а после прирезав парочку белых, разжиться документами – а то  несдобровать.

         Зато теперь они кум королю – могли спокойно ходить по городу, наниматься на работу, отовариваться в лавках Добрармии на всю катушку.

         - Ты не серчай – мы ж понимаем, что француз другого склада человек, но русские то ж не лыком шиты – будет и на нашей улице газовое освещение, какое мы повидали в ваших Европах, будут и наши ходить как  человеческие жинки, а не как последние побирушки.

         И Мари, отчего-то казалось, что она понимает и этих – чуждых  классовых врагов, как проповедовали со всех площадей красные и белые агитаторы.

         Когда с обедом было покончено, девушка, сложив все на деревянное блюдо, пошла помыть посуду, и занимаясь нехитрой работой, ощутила, как камень упал тяжелым грузом с души, – ей стало совсем легко, казалось бы: жить да жить.

          - Может оно того – оставайся, – моряки, сняв тельники, подставив  голые торсы поднимающемуся с моря ветру, курили,  облокотясь на  беленую стенку за спиной.

          - У меня там, на хуторе – сын, – Мари между тем  поставила просушиваться глиняные миски на деревянной украшенной резьбой палице,  перевернула по примеру крестьянок на кольях плетня  кринку от кислого молока.

          - Дело другого рода,  – степенно определил  самый бойкий с чернявенькими усиками, – наш али французских кровей?

          - Полукровка, - слегка приврала Мари – все ж таки русской породы в Серже было явное превосходство.

          - Ну, то так, - усач шекотнул щёку стриженой щеточкой, слегка притянув Мари к себе, - теперь время такое – коль мы будем не за русскую кровь – окромя нас некому. Думали ,что коль с турками поякшаемся, то против Англии они нам союзники, как никак то же им Англицккий флот в Черном море не с руки, ото ж не тут то было.  Султан он и вашим, и нашим – падаль, а не мужик. Так что коль русский – мне не жалко. Говорят, скоро и хлеб Добрармия будет отпускать не по полфунта, а без нормы, так что мы ещё разживемся – пойду складу тебе корзинку, на первое время.

          Мари стояла в полной растерянности – кровожадные красные не были такими страшными, как их рисовали коктебельские собратья по перу, возлагая на их природную звериность все бесчеловечные преступления, что творились на просторах бывшей родины. Пока один из матросов складывал  пожитки, молодая женщина присела на лавочку у стены – не то чтоб рядом, но недалеко от второго молчаливого хозяина. Помогать чернявому  показалось неуместным, и так божья милость спустилась в виде слуг антихриста нежданной благодатью.

         Кошка между тем, сладко растянувшись,  лежала  у хозяйских ног, иногда перебрасывая хвост и поглаживая теплой шерстью мокрые босые ступни.

         - Знатная кошка, - хрипотца в голосе выдавала нежность, - хош возьми себе. Всё дитёнку забава.  Скоро и котята будут. Виш какой редкой породы - тигрово-леопардовой. Ты таких поди и не встречала.

         - Куда мне кошка, – вздохнула Мари, – да еще и котята будут…

         Редкой породы кошка, была на взгляд Мари счастлива, как и все истинно природное в своей стихии. Как те чайки в порту. Или буревестники. Они имели то, что не имел настоящий человек, оставаясь свободными от закабаления сородичами. Не удручали их ни  куролесения истории, что гнали по земле несметные толпы беженцев и переселенцев, ни чужие этим берегам корабли в порту, ни неминучие беды, которые вот-вот должны были спуститься с небес, по слову религиозных служителей,  на взбаламученные головы русских, задурманенные отравой изменения миропорядка.

         - А я того, – снова чуть хрипловато напомнил о себе стриженный ежиком матрос, – был у вас на улице, где бабы черные завлекают на дело. Думаю, дай хоть раз в жизни поглажу – как оно у них это дело устроено.

         Мари слушала странную исповедь незнакомого человека и удивлялась,  уже в который раз, пропасти между её кругом и этими  людьми. То есть поражало её полное незнание русской аристократией своего народа – он получался то святой, чуть ли не иконы пиши, то свирепый озлобленно-яростный хам, которому только бы пустить чью-то кровь, урвать ему не причитающееся, короче - скот и сука. А рядом сидел этот самый забитый офицерьем матрос и как маленький удивлялся миру.

         - Так оно того, вошли мы с ней в комнату, разделась она – я как глянул на черноту тела, и всё, - всякая охота отпала. Положил на стол, сколько было надо, да и в дверь. Что ж я, коль немочь одолела, перед ейным народом позор буду терпеть, - собеседник, пригасил окурок, и ловко отбросил в кусты.

        - Ты ей совсем голову задурил, – вмешался вернувшийся с увязанной чистой сероватой тряпицей корзинкой доброхот, – вот  о то ж своя ноша не тянет, бери – да приходи, коль надумаешь. Оно того – белым быть, да всё ж наши придут. А то хош, можно пойти в работницы к Добрармии, им переводить надо и так с бумагами есть необходимость, и сведения, коль недавно попала в Крым, они собирают – знать где сейчас какие дела по бывшей империи происходют, народ-то он с разных мест собирается, а у них тут только слухи – связи никакой. Союзники тебе правду навряд ли откроют – так что смотря какие сведения – и деньгами расчет могут, что в лавках их прикупишь яиц, круп каких, рыбы там. У них дешевше, чем у этих живоглотов на пристани.

         - Я подумаю, – согласилась Мари.

         - Машунь, ты не стесняйся – сведениями много торгуют,  –  поддержал оконфузившийся перед арапкой матрос, - тебе мальца выходить и сохранить главное, а мы с ними разберёмся, то не женское дело встревать в войну, бабам оно мальцов наших кормить повелено. Первое ваше будет дело для нового мира.