О плотском

На обочине чахлый цветок, задохнувшийся пылью,
Бредит громом и молнией, теплым июньским дождем.
Ломит спину, как будто растут то ли горб, то ли крылья,
И, теряя минуты,  чего-то мы главного ждем,

Захлебнувшись в делах не вселенски-великих, а малых,
Истребляем себя как уже перед близким концом…
У профессора стол в рукописных ненужных завалах,
У неведомой школьницы драма с известным певцом.

Нецелованный мальчик с любовью знакомится в ванной
С двойником зазеркальным, рукой опершись на фаянс.
И в берлинском гостиничном люксе мулат из Гаваны
С белогрудой мадьяркой хватает оплаченный шанс.

Инженер из НИИ изучает нутро шифоньера,
Стыд и ужас упрятав в песцовый чужой воротник.
И почтенный доцент получает сюрприз от Венеры,
Вспоминая с тоскою последний воскресный пикник.

Возле лесопосадки «Тойота» расцветки «коррида»
Утопила подфарники в травкой подёрнутый склон.
И под музыку «Спейс» молодцы загорелого вида
Сладострастными стонами полнят горячий салон.

В войсковом общепите на завтрак — чаёк и «кирзуха».
Как «Варяг», не сдаётся масонам горящий партком.
У Валеры Леонтьева в творческом плане везуха,
Но зато у Мадонны в интимном — жестокий прокол.

Лесбиянки шагают сплоченно проспектами Рима,
Образуя своей Чиччолине устойчивый тыл.
И семнадцатилетний носитель вульгарного грима
Часовым на посту у заветной панели застыл.

Эта ночь расчленяет застывшие в капле янтарной
Формы жизни и смерти на древней планете Земля.
Словно вырвалась вдруг вся система из мглы капиллярной
И поперла волной, заливая сухие поля.

И уста, что потрескались, шепчут уже увлажненно,
Выдирая слова из гортани кровавой корой:
«Обними же меня» — в подворотне; «о счастье!» — в салоне;
И в гостиничном люксе: «Смелее, мой черный герой!..»

И уж как ни лютуют при жизни святые тартюфы,
Благочестия в этом немного, крути ни крути.
И святые вендетты нелепы, смешны и преступны
Там, где царствует оргия вечной любви во плоти.

1987