Берет
верблюжонка. "У тебя, наверное, длинный аксельбант?". Скользкая, бликующая чайка билась в окно форточки. В зале били куранты. До Нового года оставалось
16 лет. "Ты читал Улисса?" , продолжала наседать казахская староста, доставая из ноздри фланелевого дельфинёнка. Улисса я не читал. Я сказал это
прямолинейно. Холодно. Глядя в глаза. Ни один мускул не дрогнул на лице моём. В комнате становилось душно. Лицо казахской старосты покрылось
испариной, а из её носа потекла какая-то липкая дрянь, обнаружив над верхней губой лихие кадетские усики, прежде скрытые под толстым слоем пудры. "А
ведь она могла бы быть уланом!", промелькнула в голове шальная мысль. Я представил казахскую старосту, летящую на коне по полю брани, волосы
растрепались, вокруг валяются обезображенные тела солдат, тут и там рвутся шрапнели, разя смертоносными осколками полки одноразовых гусар, а из под её
покрытой орденами свитшотки выглядывает почерневший образок со скорбным ликом очередного фальшивого святого - бабушкин подарок на тезоименины.
"Почему бы нам не поменять имена?", - заигрывала казахская староста, раскладывая пасьянс на своей плоской, как плато, груди. "Хотя бы на время? Давай поиграем? Будем называть друг друга как-нибудь смешно. Например, Хлам-Блям и Вонючка. Зови меня Вонючкой!". Она захлопала в ладоши. "Знаешь, я ведь и правда иногда...немного...летом особенно...ну...".
В комнату входит представитель малой народности, пан Пiхва. Он - сомнительная личность и чистильщик сапог, флорист и декадент, курвуазье и республиканец. Мы знакомы трижды. Традиционно облевав мой ковёр в знак приветствия, г-н Пiхва, не говоря ни слова, направляется к постеле. Повисает неловкое молчание. Один за другим, из ноздрей казахской старосты сыплются: влажный пёс, фальшивая бастурма, карманный катехизис, одноразовый шанкр, а также макет памятника пану Пiхве, слепленный из оладий. Обстановка разряжается. "Кто оладьи ест - для того не мил инцест" - бодро декламирует радио. Пан Пiхва радостно смеётся и бьёт себя по животу. Радио играет пассакалию фабемольмажор. "То отголосок мрачных лет", философски подмечает Камергер. Он пришёл, чтобы задушить пана Пiхву, исполнив тем самым последнюю волю его двоюродного отца. Пiхва приятно поражён. Не желая беспокоить столь уважаемого человека, он сам потуже затягивает на шее галстук и тихонько ложится умирать в сундук. Мы с интересом наблюдаем за тем, как багровеет его лицо. Казахская староста придвигается ближе и зазывно плюёт в кулак."Я знал его мать с детских лет", сказал Камергер. "Однажды она отвела меня в запущенный уголок старого сада и показала своего краба. В тот момент я ощутил на себе божественную длань. После этого у нас больше ничего не было". Печальная, величественная мелодия пассакалии заполняла собой пространство
комнаты, заставляя задуматься о вечном. "С тех пор я ищу свою любовь ", с грустью подытожил Камергер. Его белоснежные панталоны запахли
обречённостью. Было видно, что он влюбился в казахскую старосту как щенок. По впалым щекам Камергера потёк бульон. Впочем, казахская староста не
обратила на этот факт никакого внимания. "Почему ты ничего не спрашиваешь у меня?", квохтала она. "Я люблю жаренную картошку и стейки, суши и салаты,
каблуки и фильмы! У меня, между прочим, богатый внутренний мир! Я могла бы сделать тебя самым счастливым на свете! Ты не знаешь, от чего ты отказываешься, поворачиваясь ко мне спиной!"
"Хочешь, бахнемся ?", - внезапно предлагаю я. У меня как раз при себе ежедневная пайка дезоморфина. Её без особых проблем можно было бы разделить на
двоих, и даже угостить Камергера...
Улитка проползла по стене. Мокрица пробежала по руке. Маленький мальчик с головой мула робко заглянул в комнату. Гишпанский посол заученно повёл
широкими бабьими бёдрами. Казахская староста почесала плешь. Камергер поправил сползающее лицо...
апрель 2014
Свидетельство о публикации №114042401517