Рассказ в стихах о...

                1
Фотоальбом каким-то образом попал мне в руки,
была в нём фотолетопись моих прошедших лет.
Пересмотрел, устал от прошлого, зевнул со скуки,
поднялся  с ним, решив его упрятать на буфет.

Но фотография одна в изящном пируэте,
минуя как-то стулья, стол, диван и пару кресел,
изображеньем вниз вдруг оказалась на паркете.
Решил поднять, встал на колени – боль пронзила чресла,

но всё ж поднял, взглянул, и тут мой онемел язык:
мне улыбалась первая любовница (соседка),
закрыв глаза, к ней нежно головой к плечу приник
верзила (это – я), по возрасту же малолетка.

Исполнилось ей в этот день, как помню, тридцать пять,
а мне на двадцать меньше (дни рождения совпали),
и фотография вдруг время повернула вспять:
я вспомнил, что вчера мы с ней ровесниками стали –

уж двадцать лет она одна лежит в земле под вязом.
На похороны не пошёл – она так пожелала
(об этом мать сказала). Это оборвала разом
всё прошлое, что между нами всё ещё лежало.
                2
Вот у неё мальчонок белобрысый на коленях,
за обе щёки уплетает вишню он с ладошки,
а вот в корыте почему-то моет его в сенях,
забавно фыркает от брызг летящих на пол кошка.

Водила в садик, часто после в школу провожала,
кормила, обшивала  – мне она была как мать.
Родная же в больнице много раз в году лежала,
и стал соседку мамой (а не тетей) Верой звать.

В четырнадцать не по своим годам я повзрослел,
и девушки меня постарше стали возбуждать.
В фантазиях, особенно ночных, был с ними смел,
а днём осмеливался лишь украдкой наблюдать.
               
С соседкой вышло по-иному. Дело было так.
На звёзды в небе по ночам смотреть в бинокль любил,
и место выбрал тихое, уютное – чердак.
в ту ночь всё небо было в тучах, время зря убил.

Случайно посмотрел в окно соседки - обомлел
в момент: перед трюмо она вертелась нагишом.
Не отрываясь, всё смотрел покуда свет горел,
а после, выронив из рук бинокль, упал ничком.
                3
Столкнувшись с мамой Верой рано утром в огороде,
повёл себя на этот раз не так, как вёл всегда -
вёл светский разговор об урожае и погоде,
чем в ступор ввёл(не думая об этом) без труда.

Да и при том одет я был как будто на парад,
она ж была лишь в старых шлёпанцах, короткой юбке,
и завершал её непритязательный наряд
свободный лифчик под почти открытой взгляду блузке.

Но я же видел ночью всё, что прячется под ней,
и понял, что хочу немедленно её обнять.
Шагнул…испуг в глазах и шёпот, словно крик: «Не смей!».
Сдержался…шаг назад. Желаний пыл я смог унять.
                4
И мама Вера стала встреч со мною избегать,
но удалось её мне в сенях как-то подловить –
за плечи взяв, припёр к стене, вдруг двери скрип и мать
взяла меня за шиворот, пришлось ей уступить.

Мать у меня была крутой и быстрой на расправу,
под руку лучше ей не попадать, рука – с арбуз,
и понял, ей поступок мой был явно не по нраву,
стоял я перед ней, как несмышлёный карапуз.

«Остынь, сынок! А ты, Верунь, беги к себе домой,
зла не держи на сосунка, в отца – охоч на баб!».
Я только рот открыл, но мать: «Молчи. Ты  - не немой,
ты силушкою не обижен, на головку ж слаб».
               
А после в комнате мы долго молча пили чай,
разглядывала меня мать, не проронив ни слова,
и вдруг сказала мне совсем как будто невзначай,
что собирается на месяцах лечь в больницу снова.
                5
В её отсутствие я вёл себя вполне прилично,
к Веруньке (так  я маму Веру начал называть)
не приставал, вид делал, что она мне безразлична.
На самом деле любопытство продолжало вызывать

её поступки. Вот Верунька раздевается,
ложится на кровать и что-то делает с собой,
а после долго корчится и изгибается,
и затихает, видно сон пришёл к ней сам собой;

но иногда её я видел то в одежде спящей,
а то танцующей, сложив одежду на кровать;
бывало, голову в колени опустив, сидящей –
всё это мог в бинокль глазеть, не мог лишь понимать.

Ко мне же отношение Веруньки изменилось –
ловил её оценивающий порою взгляд
и часто там, где в брюках вызывающе бугрилось,
а я сквозь землю от стыда был провалиться рад;

то вдруг ко мне спиной, как бы случайно прижималась,
обнять не успевал – момент и ловко ускользала
и пальчиком грозила (при этом улыбалась);
а раз из ранки на руке моей всю кровь слизала.
                6
И вот случилось то, что и должно было случиться.
В тот вечер тёплый, памятный сейчас до жгучих слёз,
Верунька мыла пол. Ей надо было наклониться,
я притянул её к себе. Почувствовав всерьёз

меня, она тут тряпкой попыталась охладить
мой пыл. Я ж повернул её рывком лицом к себе –
вертелась и пыталась кулачками досадить,
но вскоре стихла, сникла, изнурив себя в борьбе.

Что делать дальше я не знал. И схлопотал по уху,
лишь выпустив её из рук, я оплеуху. В глазах надежда
(или испуг?) – ответить так же мне не хватит духу,
и неожиданно на пол летит с неё одежда               
               
потом моя. Она же тянет за собою на кровать,
целует в губы… всхлипы…стоны.. что-то шепчет, тараторит…
и через миг другой  стал женщиной впервые обладать
и позже сознавать -  подобного судьба мне не повторит.

Припомнил: после выскользнула вдруг из под меня,
рванулась молча, прихватив с собой одежду, голышом
бегом домой. Был этим ошарашен, сам виня
себя лишь в том, что всё ещё был для неё я малышом.

На самом деле это было всё совсем не так,
(поступки женщины ведь невозможно предсказать)
Верунька той же ночью посетила мой чердак,
и тайны тела женского я снова мог познать.
                7
Через недели две мы вместе навестили мать
в больнице. Нежно обнимал Веруньку я за плечи.
Мать: «Ясно, поздравляю, но никто не должен знать
об этом. И вдруг: «О свадьбе быть не может даже речи».

Вердикт услышал и вздохнул я явно с облегченьем,
Верунька улыбнулась: «Это очень хорошо!».
Тут, приподнявшись, мать с каким-то внутренним волненьем
нас огорошила: «Всё это вовсе не смешно!»,

немного помолчав, добавила: «Идите с богом,
устала я уже от вас», -  легла, закрыв глаза.
Теперь понятно, что она была права во многом,
но поступать иначе было нам тогда нельзя.

Вернувшись из больницы, мы неделю не встречались,
но всё само собой вернулось на круги своя,
ночами где-нибудь друг другом в страсти наслаждались,
любовь (любовь?!) свою от посторонних глаз тая.
                8
Такие встречи длились около трёх длинных лет,
но с приближеньем срока окончанья средней школы
они вдруг стали редкими, свелись почти на нет.
Но помню молчаливые Веруньки глаз уколы,
               
когда был равнодушен к её ласкам языком
иль пропадал неделями в компании друзей,
а после находил лежащую в слезах ничком,
но через миг она была в любви всех фурий злей.

Я ночь перед отъездом на учёбу в институт
провёл с Верунькой. Всё, чем помнится мне эта ночь
её покорность прихотям моим и тем, что тут
она ласкаясь, вдруг сказала: «Милый, я не прочь

с тобой поехать. Будем дальше только вместе жить.
Люблю тебя. Один уедешь – я умру. Ты свет…».
Прервав на полуслове, тут решил я положить
конец таким речам. В глазах вопрос. Ответил: «Нет!».

Я выскользнул из обнимавших меня тёплых рук…
Какая меня муха злобно, подло укусила,
что хлопнул дверью? А Веруньки боль душевных мук
была со мной – она по бабьи с горя голосила.
                9
С минувшей ночи я Веруньку больше не встречал,
уехал утром на вокзал один, ну вышло так.
В начале письма от неё я всё же получал,
но не читая, рвал их. Жаль – был в глупостях мастак.

В каникулы и в отпуск я, бывало, приезжал,
вопросов о Веруньке матери не задавал,
да и она о ней не вспоминала – уважал
за это мать. Стал рябью прежних чувств девятый вал.

Вернулся навсегда домой я через сорок лет,
старушка мать была уж много лет совсем плоха,
приехать умоляла. Как я мог сказать ей нет? –
такого даже в мыслях я не мог свершить греха.
                10
Веруньку встретил в день приезда возле дома. Вдруг
к нему дорогу преграждает хлипкая  старушка,
беззубым ртом мне что-то говорит. Тугой на слух
подумал – просит денег уличная побирушка.

Достал, не глядя, из кармана денежку- бумажку
и сунул в руки ей и оттолкнул, чтобы пройти.
Один я шаг лишь сделал – тянет за рукав. «Промашка», -
подумал.«Мало дал»-даю ещё. Она ж сойти               
               
с пути не хочет. Что за злобный дух в меня вселился?
Схватил её за плечи, приподнял лицом к себе,
взглянул – узнал Веруньку по глазам. В них разместился
гнетущий болью ужас – точка в нашей с ней судьбе.

И этот ужас нёс в себе такой презренья взгляд
ко мне, что выпустил Веруньку из дрожащих рук:
не мог осознавать в случайностях сплетений ряд,
что это навсегда – разорван нашей жизни круг.

Припоминаю я её согбенную фигурку…
Не обернувшись, опираясь часто на забор,
ушла, а я не крикнул, не догнал тогда Веруньку,
не понял сразу всю свою никчёмность, свой позор.
                11
В больнице через день Верунька умерла, не мучась,
лишь мать была в последние мгновенья рядом с ней.
Над нашей фотографией теперь печалюсь, участь
моя предрешена в текучке тягостных и скорбных дней.

Она не вынесла, что не узнал, а значит, предал
её любовь, всё буйство тех давно ушедших лет.
Всё так. Но после расставанья с ней не ведал,
не мог и думать: ей замены не было и нет.

Мне эта фотография вдруг память всколыхнула,
и кажется, из прошлого я снова проживаю
всё то, что связано с Верунькой, и она вдохнула
опять любовь к себе. И вновь себя в ней открываю.

Но ужас наводили сны. Не все. Но иногда
я взять её хочу (во сне), изнемогаю страстью –
она прекрасна и желанна, как была всегда,
но оборачивается неведомой напастью:

я ощущаю дряблость тела, язычок старушки
(как оказалась тут?!) вот-вот лица и губ коснётся…
Я просыпаюсь в ужасе, прижав к груди подушку…
Уже не сплю – вдруг этот сон ко мне вернётся.

Стал понимать: с любимыми не надо расставаться
на годы, навсегда по струнам времени скользя,
а если уж такое и случилось, то встречаться
с любовью прошлого ни в коем случае нельзя.
                12
Но этого не знал и потерял ночной покой –
является она во сне то молодой, красивой,
то превращается в старушку с крюченной рукой,
беззубым мягким ртом, угрюмой и ли вдруг плаксивой.

Молился в церкви, экстрасенсов даже посещал –
всё без толку, кошмары превращений не исчезли.
И вот в одну из наших встреч Веруньке обещал
прийти к ней на могилку и почувствовал: полезли

(хоть и во сне) глаза на лоб – Верунька стала прежней.
Такой была со мною в годы ученичества:
красивой, яростной в любви, безжалостной и нежной,
а я при ней был подданным Её Величества.
                13
Проснулся поздно утром. Вспомнил сон и без сомнений
решил Верунькину могилку тут же навестить,
к тому же это был наш общий день рождений,
и умолить её за прошлое меня простить.

Перед могилой говорил с Верунькой как с живой,
но вдруг я ощутил, что кто-то за спиной возник.
Я обернулся – вижу: с непокрытой головой
в мужском обличии передо мной стоит Веруньки лик.

Он что-то говорил и фотографию мне дал
подобной той, что выскользнула из моего альбома,
Веруньки подпись (на оборотной стороне ) узнал,
но текст был равнозначен для меня раскатам грома

на ясном небе в зимний день, был краток и гласил:
«Со мною – твой отец, сынок. Найди и береги его».
Меня о чём-то сын(!?) вдруг тихим голосом спросил…
А в сердце боль. Стоит Верунька – больше рядом никого.