Алексей Селиванов. Мне захотелось к матери, отцу

*   *   *

Мне захотелось к матери, отцу
На кручу ту, где рядом их могилы,
В тот хуторок, что несказанно милый,
Где телогрейка мне всегда к лицу.
Недолги были сборы.
Не люблю я копаться долго,
Множество вещей.
Две-три вещички –
и рюкзак на спину
Ночь на скором поезде до Курска,
А там и встреча с родиной моей.
Пусть с родиной сказал я очень громко,
А так – с любимым с детства хуторком,
Вкраплённым
в край
родного черноземья.
Встречай меня нежданного, сестра,
И ничего, что внуками до пяток
Обвешанная, вышла за порог ты,
Без них ну как представить мне тебя!
Один на шее,
А другой
за юбкой,
А третий восседает на груди.
Наверно, шла на луг гусей проведать,
Но тут и я, пожалуйста, прости.
Прости, сестра, что я не написал вам,,
Что еду в гости, -
     так намного лучше,
И проще.
Я не люблю быть в тягость
    людям,
Обременять себя я  тоже не люблю.
И видеть мне тебя и радостно и больно.
Сестра поспешно прячет ребятишек
И тянется ко мне – браток приехал! –
И ребятишек тащат из-за юбки,
Как бы знакомя с ними, говорит:
- Вот этот – Гришкин,
Этот вот – от Сашки,
А этот – Валькин,
будет скоро три –
Представить их по именам забыла.
А, может быть, сочла: и так сойдёт.
Гляжу на двор.
Всё тот же он.
Колода
Лежит в углу для рубки дров.
Она
Изрядно уж изношена.
И псина
Лохматый,
Безголосый,
Жуткий пёс,
Сквозь сон дремучий смотрит на меня,
И, вспомнив, трусовато, улыбнулся.
Потом обед:
из печки борщ горячий,
Картошка жареная
в глиняном горшке
И хлеб пшеничный горкою в тарелке,
И крынка золотого молока.
Что не доели –
всё идёт в ведёрко,
то ль поросёнку, то ли кобелю.
И все дела.
Попили и поели.
Нет никого.
Ни близких, ни знакомых.
Все на уборке сена, на лугу.
Лишь только куры – пёстрые хохлатки
Купаются в пыли
Да утки в луже.
Весь нетерпенье – я.
Сестра-то понимает,
Не понимают малыши меня:
Тот из-за юбки кличет на рыбалку
И удочку показывает мне.
Я улыбаюсь,
Но иду по делу.
Туда илу, где ждут 
отец и мать.
Вот и могилы, тут же, в огородах,
Могила матери и рядышком отца:
Два холмика одной травой поросших
Да старых два дубовые креста
И топором на них две вырублены даты,
Одна – рождение,
Другая – смерть.
И крест отца к кресту склонился мамы.
- А тут все наши, - говорит сестра,
Рукой
указывая на могилы. –
- Вон Вани Мишкина жены могила, Ольги,
Вот мать его, а сам он где-то в Сочах
С двумя мальчишками.
Женился там.
(О каждом хуторянине подробно).
…А здесь вот в яме, ты наверно, помнишь,
Мы мыли глину здесь? Ещё с войны
Тут немца закопали наши бабы.
Его они не стали хоронить, он застрелился сам,
А прикопали в саду под яблоней –
И вот с тех пор и пустует эта яма.
Глину никто и не копает – боятся. Да только
Глупость это, говорю, -
Сестра и говорит,
И говорит,
А я уже вдали…
Везу салазки,
Гоняю с кручи, Господи, прости,
И валенки мне служат тормозами
И крик:
- Алёха, левой тормози!
Стоят гвардейцы наши
как и я:
И Ваня Мишкин и Петька Петухов
И Петька Серый и Иван Фомич,
И Толик Дзэков, и ещё с десяток.
Бежит последний, не узнал я, кто.
И я за ним
По узенькой тропинке,
Под кручу,
По Мишкиной дорожке,
Штаны подмышку
И пошёл
Пошёл
За ольхами лишь зад сверкает.
Иду поросшим лепёхой болотом
И рогозой,
И ревой.
Я иду
И лопухи ногою приминаю.
И дух смородины
  созревшей
опьяняет.
Какой простор!
Какая чаша с мёдом!
А посредине Псёл – моя река.
Болото кругленькое,
рядом Пильня,
Пристань,
А между ними луг наш –
Ветерок
За ним и Лён, и Маленькая шейка.
Их огибает две больших Луки:
Одна есть Ближняя
Есть Дальняя Лука,
Как две руки.
И я уже
на Дальней.

Кричат ребята там.
Я к ним.
И вот
Мы ловим рыбку в пересохших плёсах,
Замученных и голубых щурят –
Их жабрами
нанизывая в низки…
И только к вечеру
немытый и усталый
Бреду домой я, опоясан рыбой.
И спёкшаяся корка на губах.
И тут опять меня встречает мама…
Я вздрогнул.
Предо мной могила.
Сестра всё говорит и говорит,
О том, что крест отца уж подносился,
И раскачался сильно он к земле,
А виновата в этом тётка Дарья.
Она тут по весне пасла телёнка
И привязала-то его к кресту…
Я беру лопату,
ставлю крест
на место
И глину подсыпаю
и гляжу,
Какие маленькие стали уж могилы,
Они растут как люди – больше – меньше
И вовсе без крестов есть бугорки.
И рядом бор сосновый уже вырос.
Когда-то я здесь саженцы сажал.
Казалось, что песок, жара, а бор ведь
Выжил, и живёт, и хорошо ему.
Уж забронзовел он, мхом покрылся
И стоит он к сосне сосна.
Прости меня, сестра,
отец и мама,
Что я нежданно
в сенокос приехал.
Я рад был с вами встретиться на круче,
Где родничок играет под горой,
Ольховое болото,
И где на ольхах
бушует хмель,
суровейший на вид,
И сильно пахнет ревой переспевшей,
Где в тишине шумит сосновый бор.